Пойду.
Она кивнула ему так же, как и сыну, и осталась в гордом одиночестве. Вот тут она и взяла свой молочный коктейль, чуть повернувшись ко мне в профиль, и стала осторожно посасывать трубочку. Пососав немного, при этом в коротких перерывах облизывая от наслаждения свои губки, она заметно улыбнулась, словно кому-то невидимому в зале, чувствуя на себе мой пытливый взгляд. Затем, отставив неторопливо коктейль в сторону, она поднесла айфон к своему лицу и всмотрелась в него, как в зеркальце, и только тогда в отражении дисплея наши глаза впервые встретились, и словно искра прожгла меня насквозь.
#Послушная_незнакомка, вымолвил я вслух, чтобы не забыть ее имя.
2. Сержант Егоров
Сержант Егоров много повидал на своем пути. Видел он и отрубленные пальцы, и размозженные черепа, и сектантские выжженные на груди звезды. И если в самом начале пути, так сказать, по молодости он чуть ли не до дрожи во всем теле смаковал каждую деталь в преступлении, въедливо, словно клещ какой-то, разбираясь в истинных причинах и следствиях, то сейчас все это уже давно поднадоело ему. Он словно зачерствел на службе, как стодневная корка хлеба, и незаметно для себя стал циником, часто позволяя себе неуместные шуточки в «нормальном» обществе. Отчего это «нормальное» общество в лице проституток и мелких воришек вжималось в холодные прутья решетки, справедливо опасаясь, что он давно поехал с катушек. Для него же, как для истинного патриота своего Отечества, картина мира к его двадцати восьми годам выстроилась определенная. Во всем виновата Америка и, конечно, красивые бабы. И все притягивалось за уши к этой теории и гладко ложилось в нее, точно кости домино в жестяную коробку, не вызывая никаких вопросов у закрывающего на все глаза начальства.
На сержанта Егорова, конечно, жаловались, и жаловались обычно замордовавшие и лоснящиеся от переизбытка материальных ценностей адвокаты, но с ними у него разговор был короткий, точнее он вообще не говорил с ними, считая, что все эти либеральные замашки, завуалированный семитизм и заигрывания власти с демократией ведут к разрушению самой российской государственности.
«Власть должна быть жесткой и бескомпромиссной», бил по столу сержант Егоров у себя в кабинете обычно под вечер, махнув лишнего.
Подпрыгивающие и валящиеся друг на друга бесчисленные папки с висячими делами подтверждали правоту его слов. Сержант хмурился, заваленный ими, и хитро усмехался старенькому портрету Дзержинского, чудом сохранившемуся с «тех славных времен» даже после единственного капитального ремонта в 2011 году. Время, когда милицию переименовали в полицию.
«Америку со всеми Макдональсами и Голливудом нужно давно сравнять к ядреной матери! продолжал он убежденно и верно, точно на партийном собрании. Нечего нашего человека совращать всякими там чизбургами, неграми и гомосятиной А бабам нашим, всем красивым бабам, страшные пусть дают, кому «хочут», надо запретить при людях жопой вилять, ну, как в Иране, и баста! и снова раздавался беспощадный ко всем врагам Отечества удар по столу, который слышно было даже в отдаленных решетчатых коридорах, где томились задержанные. Все преступления на этом кончатся. Вот тогда и вспомните сержанта Егорова, Вашу мать, да поздно будет! Тут он ронял слезу, голос его дрожал. Сержант Егоров почему-то был убежден, что он плохо кончит на службе и на пенсию не рассчитывал.
Вот ты, конечно, будешь смеяться, Феликс, но у них там в Иране тишь и гладь еще с семьдесят девятого года Только террористов и наркоманов казнят, ну тут естественный отбор, так сказать, определенная погрешность в расчетах. Плюс опять козни нашей любимой Америшки, которая этих всех нехристей воспитывает».
«Железный» Феликс под сантиметровым слоем пыли тоже, казалось, ухмыльнулся.
Америка и бабы. И баста! вывел вслух решительную мысль Егоров и двинул со всего размаха так, что если бы не бетонный пол, ножки стола загнулись бы, как гвозди в масло под самую шляпку.
Где-то в глубине коридора завыла в истерике задержанная им накануне женщина, требуя адвоката, но ее жалобные завывания совсем не тронули душу сержанта. Служба в полиции давно для него стало рутиной. Государство за эту рутину платило ему неплохое жалование, а также давало соцпакет, куда входила и медстраховка. По ней сержант Егоров раз в год обязан был проходить специалистов, включая психиатра. И каждый раз после полагающихся для порядка колебаний консилиума он получал заветную справку «годен» и снова приступал к службе. Но этот криминальный случай поверг в шок даже бывалого сотрудника.
«Железный» Феликс под сантиметровым слоем пыли тоже, казалось, ухмыльнулся.
Америка и бабы. И баста! вывел вслух решительную мысль Егоров и двинул со всего размаха так, что если бы не бетонный пол, ножки стола загнулись бы, как гвозди в масло под самую шляпку.
Где-то в глубине коридора завыла в истерике задержанная им накануне женщина, требуя адвоката, но ее жалобные завывания совсем не тронули душу сержанта. Служба в полиции давно для него стало рутиной. Государство за эту рутину платило ему неплохое жалование, а также давало соцпакет, куда входила и медстраховка. По ней сержант Егоров раз в год обязан был проходить специалистов, включая психиатра. И каждый раз после полагающихся для порядка колебаний консилиума он получал заветную справку «годен» и снова приступал к службе. Но этот криминальный случай поверг в шок даже бывалого сотрудника.
Немного пошатываясь, выдувая перед собой облако дыма, он вышел из кабинета и пошел по коридору. Все задержанные давно спали или делали вид, что спят, кроме «этой одной протестующей», как он ее сразу охарактеризовал.
Успокойтесь, барышня! Успокойтесь Не полнолуние чай сдвинул он брови, подойдя к решетке. Подождите до утра немножко, а там у меня дежурство кончится, придет Фигеев. Вот он Вас и выпустит. Он у нас добрый, а я злой. Поняли?
Вполне приличная и хорошо одетая женщина с заплаканными глазами, тушь текла по ее щекам, как у переигрывающего сцену Пьеро на детском спектакле, вдруг вцепилась в прутья и гневно закричала:
Ты не имеешь никакого права меня здесь задерживать!
Имею, не имею, это, барышня, не ко мне вопросы! Начальство требует отчетов, наделяя определенными меня правами и обязанностями. Я могу задерживать любого на двадцать четыре часа, показавшегося мне подозрительным и даже пристрелить при задержании. А кто виноват? Америка виновата! Насмотрелась Ваша либерасня Голливуда со всеми его стрелялками и полицейским произволом. Вот результат. Пожинайте, что поселяли.
Ну, я то тут причем? В чем меня обвиняют? и женщина сама огляделась удивленно, поправив парусинную юбку. Если ты принял меня за проститутку, так это твоя больная фантазия. Какая же я подозрительная?
Ну, Вы мне сразу показались подозрительной. Согласитесь, в общественном месте поздно вечером в короткой юбочке да еще с острыми ножницами из кустов выбегаете да сразу на меня целоваться. А, между прочим, я хоть и охочий до женского пола, но не до такой же степени, приличия кое-какие имею.
Я немедленно требую адвоката!
Ага, сейчас в час ночи их толстые ж.. сюда приползут Барышня, не будьте наивны.
Я протестую! Тут вонь ужасная! И кровать с клопами!
Бессмысленно все это, барышня, Вы ж не Золушкой на бал приехали? Уж дождитесь лучше Фигеева. Он у нас бывший танцор. С ним и польку сбацаете, если будет желание. Слава богу, возможности камеры позволяют, а я только кости могу переламывать.
И полицейский взял в замок свои пальцы и неприятно ими хрустнул.
Умоляю тебя, Егоров, один звонок мужу не сдавалась задержанная и изобразила из себя пай-девочку.
Она даже улыбнулась сквозь слезы и с надеждой шмыгнула носом. Егоров тяжело вздохнул и развел руками, отгоняя от себя человечность. «Ничего поделать не могу. Мол, знаю все ваши фокусы».
Кто виноват, барышня, что телефоны теряете? Конечно, сержант Егоров виноват. Кто же еще? Свой дать не могу, извините, служебный. Вот когда перезвонят, тогда и соединю. Но только боюсь, это будет при Фигееве. У него зарядка есть. Ведь телефончик-то мой тю-тю, кажись, и двух часов не протянет.
Блин, у меня ребенок школьник некормленый дома. А ему к ЕГЭ готовиться надо. Ты это понимаешь?
Я, барышня, понимаю только, что задержал Вас поздно вечером, когда все послушные детишки должны баю-бай. И Вам рекомендую тоже баю-бай. Как говорят, утро вечера мудренее. Вот утром придет Фигеев, и поговорите с ним на счет организации питания всем нуждающимся.
Женщина стиснула от досады зубы и опять завыла, пытаясь разжалобить полицейского. Сержант лишь ухмыльнулся.
Ну, хотя бы стакан горячего чая дай, смирилась вдруг женщина, обнимая себя за голые плечи.
Не положено!
Я замерзла. У вас тут не топят.
Егоров спокойно затянулся сигаретой, что-то соображая.
Да, не топят, и никогда не топили. Так сказать, на лицо старые привычки 1937 года. Но это не ко мне обращаться нужно, а к акционерам Газпрома, которые опоясали трубами всю Землю, от Порт-Артура аж до Лиссабона, забывая при этом о простом русском народе, томящемся где-то в районе Лубянки. Могу угостить разве что сигареткой, барышня, так сказать, из чисто гуманных соображений. Конвенцию образца 1931 года об обращении с военнопленными пока никто не отменял.