Ливий Друз, обернувшись:
К нам, к нам, племянник!
Некто, скакнув из толп с воплем: «Это, отступник, дар от сената!!» бьёт Друза в бок мечом, и тот падает Толпы топчут убийцу Взмелькивают кинжалы, потные озверелые лица Мальчик кричит, как все, но не слышит себя и плачет.
Атилия, первая жена Катона, сестре его Сервилии
Я, Атилия, дочь Серрана, милой Сервилии шлю привет из Лукании, где по милости М. Катона, строгого мужа. Что тебе, шлюха, честь рода Порциев?! Ты меня, вижу, учишь, будто ты пифия, как мне жить и что делать? Цыц, тварь золовка! Ты поучи-ка проблядь сестрёнку, что ходит голая, коль, по-твоему, финикийский газ прикрывает! Ну а как Цезарь, друг твой, вас спутает, благо обе Сервилии и привыкли услуживать? Не боишься? Нá, тварь, ещё держи из Катулла: «Знает Сервилька лучше рабыни, чем служить в бане или на ложе». [Смысл в сходстве имени и понятий «слуга», «прислуживать»]. Я стишки прочла на колонне близ Форума Кстати, как Юний Брут, твой сын? Не испытывает ли чувств к Цезарю, кто, по слухам, отец его? Верь мне: Цезарь прославится, раз сейчас он любимец всех и уже римский претор. Пусть в завещании упомянет мальчонку, усыновит его как ублюдка.
Всё!!! Заруби на носу, прости́була: ты к Катонам причастна тем всего, что мой муж есть твой брат, не больше. Смех, что в день памяти Цензора, когда римляне толпами посещают нас в знак почтения к прадеду, ты, раздувшись от спеси, шествуешь с нами. Груди чтоб выставить, вот зачем! Чтоб явить себя всем! Советую: стань на Форуме, задери себе платье псы вмиг сбегутся, дабы покрыть тебя.
Стерва!!! Будто не знаю, что по твоей доброте я тут, в этой сельской глуши! Ты с нравственным благородным лицом чернишь меня перед мужем, ну а сама, тварь, переспала, клянусь, с доброй третью сенаторов! Хочешь зваться подстилкою именитых родов? Ой, может быть, всё затем, змея, что со мною был Цезарь и ты ревнуешь? Вспомни свой возраст, хватит вертеть хвостом! Всё, оттрахалась!! Можешь братцу письмо вручить, если он твой наперсник.
Да! Я, Атилия, была с Цезарем! Я БЫЛА С ТВОИМ ЦЕЗАРЕМ! Пусть подаст на развод твой брат. Вы задрали меня безумием! Отдаёшься патрициям чтоб героя родить? Камилла4? нового Мария? А твой брат, он напичкан словами, их только видит. Жизни не видит; видит ИДЕИ, всех по ним судит. Я живу в страхе, что не укладываюсь в «тип женщины». Пусть бы спал с Целомудрием и Невинностью, не держал бы их в мыслях, коль спит с Атилией. Не желаю быть символом, чтоб ему угодить, шуту! Не желаю причислиться к рангу честных матрон и жён для примера потомству!
Эй, Катон! Я, Атилия, не абстракция из стоических бредней!
Монстр! Камень! Иней! Счастье Корнелии, от какой её Цезарь, бывший любовник твой, дрянь Сервилия, и папашка М. Брута, вашего сына, то есть ублюдка! вовсе не требовал сходств с утопией, а любил её, не расстался с ней по велению Суллы и схоронил потом, против всяческих правил, будто царицу, так что все плакали. Ты, Катон, мне не только бы мрамора пожалел на гроб, но и фразы бы не сказал мне мёртвой, чтоб не нарушить «древний обычай», кой, пень, единственно на твоём лбу писан!! Ты и живой мне, вклинься «идея» либо найди зуд «чести», ты и живой мне слова не скажешь! Ты так и сделал; выпер в провинцию, начинаешь развод со мной, а не то разъяришься, что «честь поругана», и придушишь? Мне с тобой тошно из-за надутого, пресерьёзного вида, что принимаешь, коль не по-твоему, и затем, что с тобою все люди как на смотринах. Каждый раб судит: Марк Катон честный, а вот «жена, тварь» В Тартар! Мне не хватало, дабы рядили по твоим меркам!
Значит, Сервилька, сохнешь по статному и любезному Цезарю, франту Цезарю? таешь сердцем, видя его, да? Мне же быть верной буке-мужлану, что неразлучен с бегом и гирями, ибо он «закаляется»? тюхе, взявшей за правило появляться на Форуме босиком в старой выцветшей в тоге и без туни́ки, «тога знак римского гражданина», как он болтает? пьянице, вечно пьющей со скопищем риторов и бездомных философов? благодетелю, часть именья раздавшему, точно он без наследников? молчуну, пню бесстрастному?!
Всё, довольно, золовка! Кóзырь твой, что я первая-де катонова женщина и любимая, мне как звук пустой. Ведь не я здесь виной, а символ, коим я числюсь в мозге Катона, символ Жены. Он слеп на жизнь; он ко всем нам относится, как велит философия или римский обычай. Было бы можно всех нас отёсывать, вроде брёвен, он натесал бы штабели Жён, Детей, Плебса, Консулов, Избирателей и так далее А ещё подозрительна эта сухость и отстранённость у человека, что до меня, твердят, воспылал дикой страстью к юной Лепи́де, чуть не отбил её у другого и, потерпев провал, стал судиться, дабы вернуть её предписанием, и тогда же обрушил на Сципиона, друга Лепи́ды, вал эпиграмм.
Тоска любви извела Катулла, как он свидетельствует обличьем да и стихами. Марк Катон, здоровяк, отделался лишь сожжённой душой, сменив её на риторику. Только мне ни к чему юрод. Будь здорова!
Сервилия Марку Катону
Благодарю тебя. Ибо с Кипра, с Кипра, где был ты, брат, получая казну царя, твой племянник, мой сын, Марк Брут возвратился иным: не душится парфюмерией и не ходит к гетерам, но вместо этого изучает философов, становясь из развилки модных поветрий улицей со своим самобытным личностным именем. А ты знаешь: зовут его Брут. Да, БРУТ. Это имя в ходу у римлян. Он нынче слушает твои речи на Форуме и влюблён в тебя, хотя гордость препятствует проявлять пыл явно, так как не может быть не суров, он мнит, правнук Древнего Брута, цареубийцы-республиканца. [Несколько фраз зачёркнуты]. Сын мой просит в супруги дочь твою, Порцию. Чистота её вот приданое. Не могу смотреть ей в глаза. Поймёшь меня, вспомнив блажь моей юности и связь с Цезарем Но, во славу Юноны, всё, что от Цезаря, всё волной в сыне смыто плаванием на Кипр с тобой!
Цицерон Аттику,
своему другу и постоянному корреспонденту
Чудо случилось! Выйдя на Форум и повторяя, как мой смышлёный брат Квинт советовал, что я нуль пока, так сказать, «homo novus»5, ищущий консульства, то бишь власти над Римом, я повстречал его, сонм великих достоинств, Римлянина Республики, непреклонно сурового, шедшего в тёмной тоге босым на службу в столь ранний, тихий час, что все спали, а Цезарь, если не тискал новую пассию, был в плену сладких помыслов по причине оваций в честь него черни, ибо, на радость ей, вывел биться недавно сто гладиаторов с золотыми мечами, в шлемах из золота и т. д. Плебс прыгал, выл исступлённо, видя, как мнутся, красятся кровью и пробиваются золотые доспехи, как их уносят, словно хламьё.
Представь теперь, что у этого плебса я тщусь быть консулом. Для чего? Отвечаю: лишь для того, мой друг, что, первейший учёный, или лицо, впитавшее абсолютное знание, я намерен слить с высшею должностью шанс для истины проявить себя в жизни, овеществиться.
Я изменю Рим! Мерзостям Рима был нанесён удар, когда, в эру сулланских зол, я напал на них в моей «Речи за Росция»! Где тогда были все эти крассы, руллы и цезари? Где, в каком углу крылись «стражи Республики»? И куда заведут их алчбы, если не заступить путь?
Всё, я решился. ТОГА, облёкшая светоч мудрости, ополчится, ради богов, клянусь, на кровавый МЕЧ тех, кто желает нам рабства.
Но я один, один! Каждый час я могу быть мёртвым: Рим полон банд горлопанов, швали, отребья, что радо ткнуть врага в бок кинжалом. За кандидатами ходят-бродят подонки и прихлебатели, колотящие честных.
Хуже всех Катилина, гнусный, бесстыдный пёс, образец душегубства, ставший примером кровосмесителя и безбожника для незрелых юнцов-патрициев. Где грабёж там и он; где мерзости там ножи его сброда. Он спустил награбастанное при Сулле и растранжирил хапнутое им в Африке, где служил управителем, а когда консул Тулл отказал ему в праве выставиться на консульство, подготовил мятеж, и лишь случай не дал ему узурпировать власть. Так в Риме. Кинь взгляд на Азию, где, как новый Кир, царствует Гней Помпей, добравшийся до Колхиды! Сменит он власть наместника над одной третью мира на обожание римских улиц, кои готовы пасть ему в ноги? Плюс, при всей тупости, сей сулланский палач крепко держит удачу и, вне сомнения, только вступит в Италию, как она поднесёт ему плащ диктатора.
Нет, неправда! Разве не ясно, Цезарь вмешается, не позволит герою сделать ни шага? О, Цезарь дама в облике мужа! пассия тороватых царей, одетая с самым модным изяществом и скребущая темя пальцем, не пятернёй, как мы! обходительная, приветливая! И как любит живущих в грязных зловонных дырах «сограждан»! как обаятельно подымает край тоги, встретивши лужу в бедном квартале, где сняла домик, дабы прельстить сброд! Чудо-постройками декорируя Город, с царственным видом Юлия Цезарь соизволяет заимодавцам делать ей займы, не поспешая с выплатой долга! В сих венценосных милых манерах практиковалась Юлия Цезарь в тесном, в теснейшем, лучше, общении с Никомедом IV в царстве Вифинском в роли наложницы. Хороня свою тётку, жёнушку Мария, околевшего изверга, наша Юлия ляпнула, что-де род её матери от царей пошёл, а отцовский род от Венеры.