Михаил медленно выходил из сна. Там же еще что-то написано было, на майке. Вот, La fete, точно. Она вся была такая праздничная. И она тебя первая потрогала. В душе у него было тепло, он расплющил глаза и уставился в старые шелковые желтые бабушкины шторы, усыпанные золотыми рыбками. Он порылся в памяти, никаких воспоминаний, связанных с песочницей не нашел, но ощущение, что он знает эту девочку, только укрепилось. Где-то же она есть, сейчас. Узнать бы. Живешь тут один. И поговорить не с кем. Ну пошли на работу собираться, там с Сан Санычем и поговоришь.
Он жил в бабушкиной квартире, на четвертом этаже старого дома, в однокомнатной квартире вот уже два года. Университет он бросил после третьего курса, потынялся по разным работам и осел в Пункте по приему вторсырья: никто не полоскал ему там мозги, он жил в своем мире, часто на своем Острове, был Робинзоном Крузо, бродил по лесам с попугаем на плече, следил из зарослей за высадкой пиратов, отбивал у них прекрасную пленницу и жил потом с ней в пещере. А если надоедало на острове, он становился дАртаньяном, бродил вечером по Парижу, дырявил шпагой гвардейцев кардинала и спасал Констанцию. В школе он записался в кружок по изучению французского языка, позже прочитал рассказ М. Веллера «Хочу в Париж» и незабвенный «Праздник, который всегда с тобой»; Гугл помог ему это увидеть на карте и представить. Любимым занятием его было рисовать в уме маршрут: от Нотр-Дам, потом Сорбонны, вверх, через Люксембургский сад, мимо памятника Нею, на бульвар Монпарнас, дойти до «Ротонды», усесться за столик на террасе, вдохнуть запах кофе Бабушкина кружка с «Нескафе» на маленькой кухне грела руку, сигарета дымилась в другой перенестись из Мухосранска в Париж было для него делом одного мгновения. Сан Саныч, его шеф, часто гыркал на него и заставлял вернуться на грешную землю, тогда Михаил в следующий раз делал его кардиналом Мазарини и заставлял трепетать перед блестящим клинком из толедской стали.
Или он был писателем, безвестным, но талантливым, писал рассказы, которые никто не печатал, но однажды утром обнаруживал у себя под дверью толпу журналистов и издателей они дрались за право первым издать его, подсовывали под дверь чеки с шестизначными цифрами замок Монте-Кристо уже можно было начинать строить, хоть пока только в уме. Как почти историк Михаил любил готику, и замок получался с множеством остроконечных шпилей и был больше похож на Сент-Шапель на острове Сите, но потом вопрос безопасности заставлял его добавить несколько мощных башен от Консьержери. Тут на ум приходил Филипп IV Красивый, потом тамплиеры, а за ними, неизбежно, «Маятник Фуко» Умберто Эко, его сменял Дэн Браун, современный Рим с древними тайнами, сокровищами Ватикана, жгучими красавицами брюнетками и погонями на узких итальянских улочках, а он разрывался как витязь на распутье, не зная куда бежать за сокровищами или за красавицами.
Михаил собирался на работу, батон с маслом и растворимый кофе были его завтраком, а в голове крутились пиры из «Тысячи и одной ночи», роскошные яства на золотых блюдах и серебряных столиках и полуобнаженные невольницы, танцующие на персидских коврах босиком, а он возлежит на мягком диване и покуривает кальян.
На улице он закурил и за десять минут дошел до Пункта.
Здрасти, Сан Саныч.
Здорова.
А у Вас так бывает чтоб из детства что-то снилось?
Бывает. Тебе, что, приснилось, что мамка тебя в ванне купала? А писюнчик торчал и радовался?
Та не! Что-то такое, что я и не помню. Я был совсем маленький
И сосал сиську.
Да нет же! Ничего я не сосал!
А что делал.
Нууу песок рыл.
И чё нарыл.
Ничё не нарыл.
И весь сон? Про песок?
Ну не про песок совсем!
А чё тогда?
Ну там была девочка
Так так бы и сказал, что девочка. Тада все ясно.
Чё Вам ясно-то?
Хороший сон. Плюнь через левое плечо три раза, и сбудется. Да не тут плюй, зараза! Давай в магазин сгоняй, начинать скоро.
Михаил привычной тропой шел в магазин за пивом и думал, что Аравия утром у него в голове как раз из песка и возникла. Ну а песочница откуда? Не помню я никаких ни песочниц, ни девочек. Да и зачем мне маленькие девочки. Приснилась бы лучше какая невольница Мы бы с ней на ковре-самолете катнулись на море куда-нибудь А она бы говорила: Нет, я не могу! Я не взяла купальник! А ты бы говорил: Да ерунда! Тут и нет никого, раздевайся! И она бы так разделась сняла все совсем и была голая, и смущалась, и прикрывала ладошками сиськи, а внизу все было бы видно. И говорила бы тебе: Теперь ты, а то так нечестно! И ты бы так резким движением так зиппер на джинсах хоп! А она: О боже! Я такого никогда не видела! А ты: А ты можешь его потрогать? Потрогать?! Ты что! Мне страшно! Ты невольница или кто?! Становись на колени! Удвалетвари мое заветное желание! Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! А ты бы взял ее так за затылок, придвинул, вставил ей прямо в рот Ооой, блин!
Да нет же! Ничего я не сосал!
А что делал.
Нууу песок рыл.
И чё нарыл.
Ничё не нарыл.
И весь сон? Про песок?
Ну не про песок совсем!
А чё тогда?
Ну там была девочка
Так так бы и сказал, что девочка. Тада все ясно.
Чё Вам ясно-то?
Хороший сон. Плюнь через левое плечо три раза, и сбудется. Да не тут плюй, зараза! Давай в магазин сгоняй, начинать скоро.
Михаил привычной тропой шел в магазин за пивом и думал, что Аравия утром у него в голове как раз из песка и возникла. Ну а песочница откуда? Не помню я никаких ни песочниц, ни девочек. Да и зачем мне маленькие девочки. Приснилась бы лучше какая невольница Мы бы с ней на ковре-самолете катнулись на море куда-нибудь А она бы говорила: Нет, я не могу! Я не взяла купальник! А ты бы говорил: Да ерунда! Тут и нет никого, раздевайся! И она бы так разделась сняла все совсем и была голая, и смущалась, и прикрывала ладошками сиськи, а внизу все было бы видно. И говорила бы тебе: Теперь ты, а то так нечестно! И ты бы так резким движением так зиппер на джинсах хоп! А она: О боже! Я такого никогда не видела! А ты: А ты можешь его потрогать? Потрогать?! Ты что! Мне страшно! Ты невольница или кто?! Становись на колени! Удвалетвари мое заветное желание! Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! А ты бы взял ее так за затылок, придвинул, вставил ей прямо в рот Ооой, блин!
Ну где тебя, блин, носит! Трубы горят! Давай пиво!
Михаил работал на автомате, а в голове у него не утихал ветер с востока. А помнишь, как в «Анжелике» этот бей приказал невольницу к столбу привязать и кнутом стегать, а сам слушал и наслаждался. Оно тебе надо кнутом стегать? Вот сиськи у нее классно матлялись. Давай не будем кнутом. Ладно, может она и так покорная будет. Как это может?! Она невольница или кто?! Точно, забыл. Тогда ты так к ней подходишь сзади, прислоняешься к заднице, обнимешь руками и добираешься до сисек и прямо так щупаешь их, на самом деле а она привязанная, ничего сделать не может. Да может она и не хочет ничего делать, может ей приятно, она так говорит Ах!, отставляет попку и раздвигает немного ноги. А ты так зиппер раз! Достаешь его и вставляешь. А она говорит: Ой, какой он большой! Тебе больно? Да, но не останавливайся! Двигай! Глубже! Сильнее!