Золотые стихи. Лирика - Патрацкая Наталья Владимировна

Плыл яркий теплый день июня иль июля
на солнечных полях, на грядках со свеклой.
В купальнике была, шла с тяпкой, звали  Юля.
Ферт на нее смотрел, рот варежкой закрой.

И было на полях людей, возможно, сотню,
но только между двух вдруг искорка пошла.
А грядка со свеклой была сестрою сводной,
которая всю жизнь девчонке обожгла.

Он сам к ней подошел, сказал: «Я честный Юрий.
Я к дому подвезу, машина рядом есть».
Еще пару людей в нее успели юркнуть.
Да кто подумать мог, что жизнь готовит месть?

Поехали они, других он выпускает,
а девушке уйти он вовсе не дает.
И вот они вдвоем, как август рядом с маем,
и между них уже слегка расплавлен лед.

Привозит он ее на славную речушку,
был берег одинок и теплая вода.
Он Юлю приподнял как легкую игрушку,
и в воду потянул. В купальнике она.

Как цапли на воде вдвоем они стояли,
не тронул Юрий ей не рук и не лица.
В машину вновь пошли, она была им ялик,
не вспомнили они ни мать и ни отца.

Виолончель и альт играли в исступление,
все струны пели гимн мелодии любви.
И это был фурор! Вот это выступление!
Под сводами лесов успех любви лови!

Настал последний миг, они лишь улыбнулись,
и Юра вскинул вверх красивую главу,
а Юля хочет пить, она уж поперхнулась.
Ей было так впервой. Перевернем главу.

Сиял осенний день, весь в золото окрашен,
вновь сели на часок в остывшее авто.
И Юрий жал на газ, сам черт ему не страшен,
а с Юли сбросил он осеннее манто.

Что это в них за страсть среди пустого поля,
где по краям стоял осенний, дивный лес?
Они в расцвете лет. Последний выплеск что ли?
Последняя любовь под взглядами небес.

Он ехал по шоссе по самой середине,
сам Юрий жал на газ к столичным берегам.
Плутал по городам. Она ведь не следила.
И быстро, наконец, подъехали к домам.

А Юрий жил один, он Юлю как хозяйку,
забросил на часок, а сам опять исчез.
И стало жутко ей: она здесь заяц, зайка,
а за окном краса  чужих кварталов лес.

Какая  то тоска среди чужих предметов,
и чуждым Юрий стал, и хочется домой.
Но вот звенит звонок. И голос слышит: «Где ты?»
Как хочется домой и ей теперь самой!

Она идет к двери. Навстречу входит Юрий.
Нахлынул чувств поток. Любовь была зимой.
В нем было много сил, он стал прекрасным, юным.
И Юле спорт-любовь так нравилась самой.

Весенняя любовь прошла, похоже, в Центре.
Огромный чинный дом чиновничьих удач.
Все было как во сне, как у последней цели.
Последняя любовь. Пришла пора отдач.

Он ехал по шоссе по самой середине.
Но выскочил с шоссе по встречной полосе.
Он врезался в авто. Глаза с небес следили.
Любовь оборвалась во всей своей красе

Сверкали озера в скалистой породе,
а сосны спускались к воде.
Здесь так романтично при летней погоде,
прозрачность царила везде.

Но были озера с песчаным подходом,
и дачи по всем берегам,
А там, где есть дачи, из фруктов восходы,
свобода разутым ногам.

Еще была речка так близко от дома,
что видно ее из окна.
А речка  не море, покорна без шторма,
Куда не ходила одна.

С торца была школа. И дом, словно город.
На улице Сталина дом
И рельсы бежали так близко от горок,
а с горки слетал детский ком.

Но нет, был штакетник меж детской площадкой
и блеском железных дорог.
Местами штакетник был чуточку шаткий,
но бабушкин голос был строг.

В семь лет от Урала на северо-запад
поехала с мамой она.
Далек Ленинград, там, где Невские залпы,
его обошла не одна.

Две длинных косы по спине разбежались,
фонтаны взмывали, струясь.
Сквозь сны она помнит: под «Солнцем» бежали,
и капли стекали искрясь.

С каким-то азартом, не зная погоды,
вставал перед ней Ленинград.
Ее восхищали дворцовые своды,
а дома был папа и брат.

Пройдут еще долгие школьные годы
Урала, казахских степей,
и снова она под дворцовые своды
шагнет, словно бы воробей?

Но нет, это девушка с длинной косою,
спортивной фигурой и лбом
размером в шесть пядей, пройдут полосою,
дворцы и музеи потом.

Поездка на море, где жил Айвазовский,
в двенадцать, как солнечный блеск.
Цветы и каштаны, блины и черешня,
простого купания плеск.

И память оставила теплые ночи,
и блики огней на волне,
и стук мостовых очень древних и прочных.
Все счастливы были, вполне.

И только одно угнетало немного,
что мама хотела здесь жить.
Она на работу устроилось. Долго
здесь ей не хотелось уж быть.

И сразу ей душно здесь стало,
и впору средь пальм захотелось реветь.
Вот так, море, море, но нервы  из стали,
от волн они стали ржаветь.

Она оставаться не хочет на юге,
здесь душно и воздуха нет.
И мама увидела дочери муки,
Урала сюда проник свет.

Приехала с моря красавица просто,
стройна, загорела и вот
дом моды построен, железная хватка,
он девочку эту берет.

Жизнь стала ее заполняться делами,
из школы в Дом моды, домой.
И подиум. Женщины ходят, как лани.
Ходить так приятно самой.

В тринадцать с Урала всей дружной семьею
уехала в дальнюю степь,
и жизнь становилась не горной  степною.
Впредь песни казахские петь.

А зеркало как-то разбилось в дороге,
и девушка с русой косой
виднелась в зеркальных надломах, с порога
накинув пальтишко с лисой.

А лыжные гонки, морозные ветры
почти по бесснежной лыжне.
Спортивный костюмчик и черные гетры
вели ее к новой весне.

Весна разливалась меж льдами речными,
лыжня уходила под лед.
У братика голуби были ручными,
но редко был полным их слет.

И «Турмана сердце» из книжной новинки
пленило мальчишек сердца,
на крышах сараев виднелись их спинки,
не видно их было лица.

Теплейшее лето с казахской природой
пленили, как брег Иртыша.
Девчонки  подружки ходили в походы,
где водные лыжи  душа.

И остров по кругу, так в десять км,
они пробегали легко,
в купальниках просто, без кед если мог,
и редко бывал в горле ком.

На ялах, на шлюпках, байдарках ходили
они по покорным волнам.
Однажды их ветры в пучине топили,
но выплыли, горести  снам.

Песчаные бури и пух тополиный,
и солнца неистовый свет.
В начале июля исчез волос длинный
но все обошлось и без бед.

Все было так просто, почти прозаично,
не дрогнула чья-то рука,
садовые ножницы стригли трагично,
коса становилась легка.

И так героине отрезали косу,
упала на грядки коса.
На пойме виднелись трава и покосы,
а в сердце возникла слеза.

Кем будет: строитель, электрик, механик?
Сидела над бланком она.
Но рядом сказали: «Конструктор  механик»,
похоже, что это судьба.

Механикам дали прекрасное здание,
другие не хуже, и все ж
не очень и трудными были задания,
а ум был на что-то и гож.

«Веселая роща» совхоз назывался,
студентов прислали помочь.
Гоняли с пшеницей в степи самосвалы,
и звездами грезила ночь.

Для девушек домик отдали  правленье,
студенток всего было семь.
Среди трактористов  они, как явленье,
но в двери ломились не все.

И все же дверь сняли, и с петель сорвали,
пришлось всем идти к кузнецу,
и в мощные скобы засовы совали 
спокойствие было к лицу.

А дни шли за днями. Студентами стали.
Был лекций приятный концерт.
И все инструменты точили из стали.
Станками увлек всех доцент.

Но жизнь не подкупишь, она прозаична,
и практика  это завод,
знакомились с цехом порой хаотично,
а то походили на взвод.

Дойти до завода, где третья лишь смена,
она была в паре не прочь.
А небо похоже на карту иль схему,
работали в цехе всю ночь.

Подругой по цеху ей стала дивчина,
она пригласила к себе,
она все природу хвалила. Кручина
была не знакома судьбе.

Ей так захотелось в те тихие ночи,
где «ставок»  «ставок»  это пруд.
Закончили практику, едут, короче,
в ее город красный от руд.

Конечно, руда где-то есть под полями,
и родичи к шахтам близки.
А дома, а дома представились сами
Три брата. Седые виски