Наследство последнего императора. 1-я книга (II) - Николай Волынский 16 стр.


Комиссар Яковлев поднялся, пожал Неволину руку.

 Василий Алексеевич! Незачем тебе возвращаться. Мы все равно здесь не задержимся. Как говорили в древности, кто предупрежден  тот вооружен. Ты нас предупредил. Не рискуй больше, не возвращайся.

 Если не вернусь  грош цена моему предупреждению. Заславский догадается. И придумает другое. Другой план. Надо идти. Иначе получится, зря головой рисковал.

 Ну что же, прощай! Даст, Бог свидимся еще! Бывайте здоровы.

Они обнялись. Неволин надел свою черную железнодорожную фуражку, на которой вместо двух серебряных молоточков была красная звезда, и двинулся к выходу. Взявшись за дверную ручку, обернулся, поднял вверх сжатый кулак.

 Не робей, робятки! Бывайте!


Совещание закончилось. Гончарюк и Новосильцева остались.

 С Романовыми все в порядке,  сообщил ей Яковлев.  Была, правда, ленивая перестрелка между тюменскими и омскими. Жертв нет. Кобылинский ситуацией владеет. Сейчас отдыхаем, завтра вместе с вами, ваше сиятельство мадам Колобова, мы нанесем Романовым визит.

 Душа моя,  сказала шепотом Новосильцева и оглянулась, не слышит ли матрос.

Гончарюк копался в шкафу, выискивая свежее белье.

 Душа моя,  она шепнула ему.  Я хочу

 Знаю, Дуняша, знаю,  ответил он ей таким же шепотом.  Гарантию ты хочешь. Но я с пьяными царскими шпионками дела не имею. А уж с алкоголичками из ЧК  тем более.

 Гадкий, развратный комиссар!  прошептала Новосильцева.  Очень гадкий!  она ударила его кулачком в грудь и вскрикнула: ушиб еще не прошел.  Я ведь только есть хочу!..

19. В Тобольске

Романовы на крыше оранжереи губернаторского дома. Тобольск.


НАУТРО комиссар Яковлев вышел из своего номера около восьми часов. Солнце взошло и пригревало уже по-весеннему. Водосточные трубы с рычанием выплевывали на дощатые тротуары голубые куски подтаявшего льда.

Первым на лестнице ему встретился матрос Гончарюк и не сразу узнал своего командира: Яковлев сбрил бороду и усы. Отвечая на его безмолвный вопрос, комиссар провел ладонью по лоснящемуся подбородку и сказал:

 Весна, Павел Митрофанович. И вообще, нужно время от времени менять внешность  так будто молодеешь.

 Точно, товарищ комиссар,  с серьезным видом согласился Гончарюк.  А вот на царском флоте борода и усы подпадали под устав. Папаша нынешнего царя, Александр Третий, разрешил офицерам носить бороды  кто как хочет. Но матросам велел носить усы. Конечно, от усов вреда хорошему человеку нет. Но не каждому дано с ними правильно обращаться. Это большая наука. Попробуйте-ка высморкаться, как следует, допустим, на ветру. У половины матросиков усы вечно в соплях. Сатрапом он все-таки был, Миротворец хренов,  едрить его в Гибралтар, Босфор и Дарданеллы!

Яковлев удивился.

 Признаться, не знал, что это его личный указ,  сказал он.  А скажите-ка, Павел Митрофанович, отчего наши флотские такие мастера по части ругательств?

 То есть давняя историческая традиция российского флота, товарищ комиссар,  солидно пояснил Гончарюк.  Хорошее, богатое ругательство  оно вроде заклинания. Очень помогает в трудный момент. Попробуйте в десятибалльный шторм поработать с парусами на мачтовой рее! А под вами тридцать метров высоты, и не знаешь, куда упадешь, если сорвешься. Если на палубу  так от тебя один только мешок с костями останется. В море  так и подхватить тебя не успеют. Пока летишь вниз  корабль уже далеко. Как поется в одной старинной матросской песне, которую сочинил сам Александр Пушкин, «мачта и гнется, и скрипит, и видно с берега только парус наш одинокий в тумане морском голубом» Ну, и дальше, в таком духе Короче, в любую минуту дьявол может тебя смести за борт. Ну вот, гавкнешь против него какое-нибудь заклинание, какое придумаешь,  откуда только силы потом берутся!

 Так ведь парусного флота давно уж нет,  отметил Яковлев.

 Так и что же?  ответил матрос.  И на паровом нелегко. Но должен сказать вам особо, товарищ комиссар: ни на одном нормальном русском корабле вы никогда не услышите матерного слова. Никогда нельзя материться  непременно беду накличешь. И хорошо, если только корабельный поп накажет и заставит десять раз прочесть «Отче наш» и двадцать «Достойно есть». А то ведь и от своего брата-матроса по усам получить можно. Или по зубам.

 Так ведь парусного флота давно уж нет,  отметил Яковлев.

 Так и что же?  ответил матрос.  И на паровом нелегко. Но должен сказать вам особо, товарищ комиссар: ни на одном нормальном русском корабле вы никогда не услышите матерного слова. Никогда нельзя материться  непременно беду накличешь. И хорошо, если только корабельный поп накажет и заставит десять раз прочесть «Отче наш» и двадцать «Достойно есть». А то ведь и от своего брата-матроса по усам получить можно. Или по зубам.

 Ваши усы, наверное, были гордостью императорского флота,  с уважением сказал комиссар.

 Ну уж нет,  скромно возразил матрос Гончарюк.  Вот у второго боцмана с крейсера «Орёл»  фамилия у него была Обойдихата  не усы были, а одно большое великолепие: чуть ли не в пол-аршина28 каждый. На всем российском флоте вторых таких не было.

И Гончарюк бережно разгладил свою гордость. Он уделял усам исключительное внимание. Никогда не ложился спать без наусников, дабы усы не измялись во сне и не потеряли свою строгую форму. Лихо закрученные, большей частью концамипиками вверх, такие усы назывались «Цель достигнута!» Ввел их в моду еще в двенадцатом году кайзер Вильгельм, а во время войны они распространились не только среди военных, но и среди штатских, особенно, среди тех, кто сумел избежать призыва на фронт.

Если у Гончарюка выдавались спокойные дни, он ориентировал свои усы параллельно горизонту. Но в виду неприятеля, перед боем, жестко закручивал концы вверх, приговаривая: «Иду на вас, готовьте квас!»

 Когда отправляемся, товарищ комиссар? Поспешить бы надо, пока реки не вскрылись. Не знаю даже, как с транспортными средствами. Дороги вроде пока есть, но местные говорят, что все уже начало сильно таять. На санях ехать поздно, на телеге  рано. Увязнем.

 Готовьте тарантасы,  сказал Яковлев.  Мы должны отправиться сегодня еще до рассвета, хотя я всех местных настраиваю на то, что у нас здесь дел еще на недельку-две.

 Понял,  кивнул Гончарюк.  Насчет тарматрасов

 Тарантасов.

 Да, тартасов Их, по правде сказать, мне еще не приходилось видеть.

 Среди наших людей, деревенских, наверняка, есть знающие мужики. Вот их и организуйте. Только сена побольше положите. Детей все-таки надо везти. И женщин.

Гончарюк взял под козырек и направился в местную комендатуру. По случаю теплого дня он сменил шапку на бескозырку; ее черные ленты в золотых, немного потускневших якорях, развевались на весеннем ветерке, широченные черные клеши подметали деревянный тротуар, а пуговицы на бушлате нестерпимо горели медью так, что прохожие оглядывались на него: здесь матросов видели редко.

А Яковлев направился в «Дом свободы»  он был в ста шагах от гостиницы.


Полковник Кобылинский внимательно прочел мандат комиссара, пристально изучил подписи и печати, которые все равно ему не было с чем сравнивать, и задумался.

 Евгений Степанович,  прервал молчание Яковлев.  Другой законной власти, кроме советской, в России нет. И полагаю, в ближайшее время не предвидится. Естественно, не все её пока признают и принимают.

Кобылинский молча кивнул.

 Полагаю,  продолжал Яковлев,  вы уже знаете, что в Самаре появился некий комитет по спасению учредительного собрания, и уже задумывались, что это может быть такое. Слышали, наверное, и о Каппеле. Он собирается создать антибольшевистский фронт от Самары до Казани. Из какого-то омута выплыл адмирал Колчак. Теперь он  сухопутный «флотоводец». Его готовят к власти англичане. Вскоре в этих местах развернутся масштабные военные действия, кое-где уже загорелось Может, действительно, возникнуть фронт, даже не один. В общем, пахнет самой жестокой и страшной войной  гражданской, когда пленных берут мало Но все на свете имеет предел. И гражданская когда-нибудь закончится. Советы победят, сомнений в этом у разумного человека быть не может. Дальнейший путь России уже определился. Так что неплохо бы определиться и вам. И иметь в виду: основная масса народа пошла за большевиками. Потому что большевики дают народу то, что не собиралась дать ни одна партия: мир всей России, фабрики  рабочим, землю  крестьянам, и просвещение  всему народу.

 Мир!..  передернул плечами Кобылинский.  Разве это мир? Самая позорная капитуляция за всю историю России! А знаете ли, как народ называет брестский мир?

Назад Дальше