Тихая слеза скатилась по маминому бледному лицу. Я не понимал, почему мама так расстраивается, ведь по всему было видно, что бабушке хорошо, и свидетельством тому была легкая довольная улыбка на ее накрашенных розовой помадой губах.
Рабочие попросили нас посторониться. Они накрыли гроб крышкой, прижали ее специальными зажимами, робот-подъемник переместил его на каталку, которая доставила гроб к специально оборудованному автобусу. Когда погрузка закончилась, мы с мамой сели рядом, катафалк тронулся и медленно поехал к городскому кладбищу.
У каждого человека случаются важные события, определяющие дальнейшее направление всей последующей жизни. Этот день стал для меня знаковым.
Автобус заехал на территорию кладбища и подвез нас к месту захоронения. Мы с мамой вышли и оказались рядом с недавно выкопанной могилой. Майский солнечный день находился в самом разгаре, но кладбище было погружено в торжественную благоговейную тишину. Запах свежей земли приятно щекотал ноздри. Мраморные надгробия соседних могил отражали солнечные лучи, и кругом, где только можно, цвели диковинные цветы разных расцветок: белые, розовые, лиловые, голубые и синие. Я только потом узнал, что это люпины, молчаливые спутники городов мертвых.
Погребение было полностью роботизировано. Ловкие механизмы опустили гроб в яму, засыпали его землей, сформировали небольшой холмик и установили табличку с бабушкиной фотографией и указанием дат жизни.
Катафалк уехал, сотрудник кладбища ушел, а с ним укатили и его погребальные помощники. Мама положила на могилу букет красных гвоздик, мы немного постояли в тишине.
Мама, а почему бабушку закопали, ты же говорила, что она сегодня уйдет от нас на небо?
Сынок, это закопали ее тело, а душа улетела далеко-далеко в небеса.
Душа? А что это такое?
Это шарик света, который живет в груди каждого человека.
В груди? И у меня тоже?
Я схватился за свою грудь, но не обнаружил никакого шарика, хотя разве можно потрогать свет, можно только почувствовать его тепло.
И у тебя тоже, дорогой, улыбнулась мама, когда вырастешь, сам поймешь это.
Мы попрощались с бабушкой, взялись за руки и пошли к выходу. Я никогда и нигде не чувствовал себя таким счастливым, как в этом месте.
Тишина, нет мирской суеты, только мраморные и гранитные надгробия возвышаются над могилами. В пять лет я понял, что нашел то место, где бы хотел провести всю оставшуюся жизнь. В детском сердце зародилась мечта, которая в последующем и определила смысл моего дальнейшего земного бытия.
Глава 3
После ухода из жизни бабушки я как-то сразу повзрослел, да и занятия с психологом дали свои результаты. Меня приняли в детский сад, который находился в шаговой доступности от нашего дома. Я уже научился переносить громкие звуки, хотя они так же резали мне слух, но, по крайней мере, я умел крепко закрывать уши, чтобы они стали тише.
Наша группа называлась «Солнышко», и в ней было пятнадцать человек семь мальчиков и восемь девочек. Мне не доводилось раньше бывать в таком большом детском коллективе.
В саду вся жизнь подчинялась определенному распорядку. Когда в одно и то же время ешь, спишь, рисуешь, гуляешь и ходишь в туалет, то превращаешься в маленького робота. Пятнадцать маленьких роботов проживали свои детские годы в уютном детском саду, пока родители зарабатывали на жизнь.
Но меня такой расклад вполне устраивал, тем более что другой, параллельный мир всегда существовал в моей голове. Я стал понемногу осознавать, что не такой, как все, что внутри меня живет еще один человек милый, нежный и ранимый, а внешняя оболочка служит только для того, чтобы предохранять его от внешнего воздействия. Мой маленький человечек вырывался наружу, только когда мы с детьми играли в песочнице. Нормальные детишки лепили куличики, а я непроизвольно лопаточкой сооружал могильные холмики. Воспитатели принимали их за диковинные пироги, но я-то точно знал, что это могилки.
Мой человечек часто мечтал о кладбище. Он уже тогда знал, что это будет единственное место, где он сможет выходить наружу и быть самим собой.
Первый адаптационный год в детском саду прошел спокойно, я больше молчал и присматривался. Шумные игры меня совсем не прельщали, нравилось рисование и чтение. Воспитатели заметили мою склонность к уединению и позволяли заниматься творчеством чуть дольше, чем положено по программе.
Первый адаптационный год в детском саду прошел спокойно, я больше молчал и присматривался. Шумные игры меня совсем не прельщали, нравилось рисование и чтение. Воспитатели заметили мою склонность к уединению и позволяли заниматься творчеством чуть дольше, чем положено по программе.
Сотоварищи по детскому заведению тоже сильно не тревожили. Особенно мне нравился тихий час, когда в саду все замирало. Я раздевался и ложился в кроватку, закрывал глаза, но не спал. Начиналось раздолье для моих фантазий.
Шесть лет это, конечно, не время для любви, но именно в этом возрасте я влюбился. Объектом моих грез стала худенькая большеглазая Лида, тихая девочка, которая также любила рисовать. Мы с ней почти не разговаривали, но я точно знал, что нравлюсь ей. Однажды, когда мой любимый серый карандаш закатился под плинтус и я не смог его достать, она отдала свой. Мое сердце переполнилось благодарностью, и в нем поселилось первое теплое чувство к человеку противоположного пола. Как потом выяснилось, оно же было и последним.
Позже в женщинах я искал нежность и доброту, а натыкался на хитрость и алчность. У них было кое-что, так необходимое нам, мужчинам, и они бессовестно набивали себе цену, старались дороже отдать то, что им бесплатно досталось от природы.
Как бы там ни было, но это первое чистое чувство осталось в моем сердце навсегда. Никогда не забуду, как я зашел в туалетную комнату, чтобы помыть руки, и увидел умывающуюся Лидочку. Она подняла лицо и посмотрела мне прямо в глаза. Это был трепетный взгляд олененка, в нем перемешались беспокойство и любопытство одновременно. Прозрачные капельки воды застыли на ее немного впалых белоснежных щеках.
Привет! Я не знал, что сказать. Как дела?
Это все, что пришло мне в голову в тот момент, я заметил, так всегда делали взрослые, когда не знали, о чем говорить.
Хорошо! улыбнулась девочка и потянулась за полотенцем.
Я подал ей полотенце.
Спасибо за карандаш.
Пожалуйста, он мне все равно не нравился, я не люблю серый цвет.
Она хотела улыбаться весело, а получалось как-то грустно.
Мой человечек ухватил меня за сердце и стал его крепко сжимать. Я так и остался стоять с раскрытым ртом, не в силах больше говорить. Лида вытерлась, повесила полотенце, еще раз улыбнулась и пошла в группу.
Через две недели ее не привели в сад, и больше я ее не видел.
После того как Лидочка перестала посещать садик, детское заведение стало мне в тягость. Только я переступал порог, меня охватывало тягучее чувство одиночества. Ощутимая физическая боль спицей прокалывала грудную клетку. Но еще хуже было, когда этот чертов человечек сжимал в своем крепком кулачке мое бедное сердце.
Мне все время казалось, что от меня отрезали часть тела и кровь льется прямо на ковер игровой комнаты. Я хорошо себя осматривал руки и ноги были на месте, но почему же мне так было больно? Трудно понять, что такое утрата, когда тебе семь неполных лет.
Только теперь я понимаю, как мне не хватало ее, моей тоненькой белокурой девочки с глазами испуганного олененка. Ее светлый образ навсегда остался в моем сердце.
Однажды на прогулке, проходя мимо беспечно болтающих воспитательниц, я услышал обрывок разговора.
Надо же, умереть в наше время от отека легких, это просто нонсенс!
И все же Лидочки больше нет с нами, славная была девочка
Именно после этого случайно услышанного разговора боль в моей душе притупилась. Нет! Лидочка не покинула меня, просто она ушла на небо, и ей там хорошо. А еще она никогда не полюбит другого мальчика и останется только моей любимой девочкой навсегда.
Вот в таких недетских переживаниях и закончилось мое детство.
В семь лет вместе со всеми детьми я пошел в школу. Учиться было легко мой человечек всегда подсказывал верные ответы. Даже когда я не удосуживался выучить урок, стоило только попросить его и все, что мне оставалось, это просто открывать рот. Нужные слова сами складывались в предложения, и хорошая оценка была обеспечена.
Я никому не рассказывал о тайном жителе своей души, даже маме. Я привык к нему, мне никогда не было одиноко, мы всегда могли с ним поговорить и помечтать. Было только одно «но»: я ни с кем из обычных людей не мог сблизиться. Одноклассники пытались наладить со мной дружеские контакты, но все было тщетно.
Я походил больше на обычную серую моль вроде бабочка, а вроде и личинка, обладающая умением сливаться с окружающим миром. О ней можно было узнать, только когда обнаруживалась дырка в одежде, а так абсолютно безобидное создание. Так ко мне все и относились просто не замечали.