С тех пор портретов я не писал. Оставил все свое имущество на доверенное лицо и уехал. Почти два года в аскезе, в одиночестве, в осмыслении. Мы часто уповаем на талант, не задумываясь, что за силы стоят за ним. Все мое творчество до этой проклятой книги уже несло вирус разрушения. Я перестал замечать прекрасное, алчность погрузила во тьму. Воспевал, что должен ругать, вместо внутреннего света писал дешевый глянец
Я мог бы остаться в том тихом месте и спокойно доживать век, но в один момент вдруг почувствовал, что прощение в изоляции стоит меньше, чем в искушающем мире. Когда вернулся, узнал, что ограблен, теперь владею всего лишь маленькой квартиркой на окраине, доставшейся мне еще от бабушки.
Я даже обрадовался этому, меня просто избавили еще от одного искушения. Но надо было искать работу, так я и оказался в этом салоне.
Совсем недавно понял, я должен принести последнюю жертву написать автопортрет, это было прощение. Так что молчать вам осталось недолго. Понимаю, история выглядит фантастично, поэтому я записал свою исповедь, она попадет к вам в руки после моего ухода».
Художник устало откинулся на спинку стула. Теперь Дмитрий видел, что его гость очень устал или уже носит в себе смертельную болезнь. Рассказ, разумеется, способен взорвать медийное пространство, если художник пришлет документальное подтверждение, то проблем не возникнет. Но странное чувство не покидало Дмитрия, ему внезапно захотелось бросить все: бои тщеславия, комфорт лжи, бросить и уехать в свое тихое место.
Художник умер через восемнадцать дней. В день его смерти редактор Дмитрий получил обещанную запись. Вскоре вышла статья, и город заполнили слухи
Хутор
Собираясь в очередной раз на промысел, приятели вряд ли могли предположить, что столкнутся с ужасом, который перевернет их судьбы.
***
Разбитый асфальт сменился заросшей грунтовкой.
А там точно что-то есть? протянул Леха, подпрыгивая на очередном ухабе.
Должно быть, спокойно ответил Колька, объезжая яму и ловко уворачиваясь от куста, вылезшего прямо на дорогу.
Леха больше вопросов не задавал, приятель лишних вопросов не жалует. Да и побаивался он Кольку, никогда не знаешь, что он выкинуть может. В одной из деревень зачем-то избу поджег, хорошо хоть ливень затушил. А месяц назад вообще собаку повесил, что она делала в безлюдном месте?
Побаивался Леха, но держался Кольки, с ним весело, бесшабашно, с ним кажется все в их руках. А без него только вечно ворчащая бабка, умирающая деревня и отец где-то за тысячу километров. Отец, который и звонит-то раз в несколько месяцев и всегда обещает забрать сына к себе, «на заработки». Надоело все, уехать бы в большой город, найти работу, снять квартиру, накопит денег и обязательно уедет. Колька вряд ли поедет, мамашу и папашу не бросит он единственный добытчик в семье. Родители с него каждый день еще и на выпивку требуют.
Похоже, дальше пешком, Колька остановил разбитую девятку.
Леха вылез из машины и сразу провалился в чавкающую жижу.
Что за
А я говорил, чтобы сапоги с собой брал, первый раз что ли, сам переобулся, старые кроссовки бережно упаковал в пакет. Пошли что ли.
Откуда знаешь, что там дома?
А ты, действительно, дурак. Видишь, даже столбы кое-какие сохранились, махнул молодой человек в сторону заросшего поля. Действительно, на горизонте виднелись черные столбы. Провода давно уже сняли другие охотники за металлом. Дорога становилась уже, природа брала свое, и в пролесок она нырнула еле заметной тропкой. А среди деревьев и вовсе терялась, скрывалась за зарослями кустарника, а потом неожиданно вновь появлялась рыжеватой полосой.
Идти стало труднее, ветки цеплялись за одежду, били по лицу.
«Если порву куртку, бабка орать будет. И без того с утра до ночи пилит, что живу на ее пенсию», думал Леха, уклоняясь от очередной коряги, угрожающе висевшей над дорожкой.
Вскоре тропинке надоела эта игра в прятки, и лес стал непроходимым.
Может ну этот хутор, тихо сказал Леха.
Колька обернулся:
Как это ну? Зря бензин жгли? Дай воды.
Я, похоже, сумку в машине оставил. За сумку с водой и перекусом отвечал Леха, и сейчас ему было стыдно перед Колькой. Он и сам хотел пить, но молчал, оттягивая неприятный момент.
Раззява, беззлобно бросил приятель и пошел дальше.
Леха достал телефон, но экран пугал чернотой. Он попробовал перезагрузить тщетно.
Что за Коль, сколько времени, у меня, похоже, мобила сдохла. Странно, только утром с зарядки снял.
Колька похлопал себя по карманам, оказалось, он забыл свой телефон в машине.
Весело. Слушай, давай вернемся, машину твою бросили без присмотра. Леха знал, что упоминание о машине может стать решающим аргументом. Машина была гордостью Николая, он целое лето «копал железо», чтобы купить с рук разбитую девятку. Потом своими руками восстанавливал ее по винтику.
Давай так, мы идем где-то часа два, еще пару часов ищем и если и следа не найдем, повернем обратно. Мне до ночи вернуться надо, мои голодные сидят.
Повалившиеся кресты заметил Леха, уворачивался от очередной ветки и заметил в просвете между кустами заросшую поляну. Поляна оказалась старым кладбищем, молодые люди насчитали семь черных, сгнивших крестов, нелепыми фигурами распластавшимися над могилами.
Рядом хутор, деловито бросил Колька, а потом вдруг добавил:
А слабо могилы вскрывать?
С ума сошел, это без меня, пожалуйста.
Лес неожиданно расступился, и перед приятелями открылся хутор: несколько почерневших домов, постройки и даже заборы, все это выглядело обжитым. Только заросли бурьяна на подступах выдавали заброшенность. И ни одной заметной тропки, даже примятой травы. Они насчитали четыре дома, четыре подворья.
Как-то стремно, Коль, что-то не то здесь. Ты видел, чтобы дома такие целые оставались. Сколько хутор без людей?
А вот это мы сейчас посмотрим, Николай рывком дернул тяжелую, дубовую дверь. Она легко открылась.
Даже не разбухла и не рассохлась, прошептал Леха, но шагнул за другом в темноту сеней.
В этом доме все было не так, никакого сходства с тем, что когда-либо видели. Не было мусора, раскиданного по полу, мебели, грязных куч из старой одежды, бумажного хлама. Все на своих местах: полки с посудой в ряд, огромный стол с потемневшей некрашеной столешницей, даже занавески на окнах темные от пыли и железная кровать под лоскутным покрывалом.
Добра-то, выдохнул Леха. Похоже, до нас здесь не промышляли. Смотри, тут, похоже, и электричества не было. А как же столбы?
Похоже, шут его знает, Николай выглядел растерянным. Ходил по комнате, не решаясь прикоснуться к чему-либо. Стремное место, вещи будто из древних времен. Посмотри, никакой современной мебели, газет, книг, журналов. А посуда, из таких мисок щи еще до революции хлебали, чугунки, ухваты Ладно, на себе много чермета не дотащим, идти километров пятнадцать, давай поищем ценное. Из ценного нашли несколько серебряных ложек и оклад на темной иконе. Колька сорвал икону со стены, Леха приготовил уже пакет, но приятель недобро блеснул глазами и ударил прямо в лик, выбивая изображение.
Что ты делаешь, придурок, крикнул Леха. Но его голос утонул в гуле, который зазвучал, казалось, от стен, потолка, пола, звук набирал силу, и от него закладывало уши, а голова наливалась невозможной болью. Приятели бросились на улицу, на воздухе стало немого легче. Гул не смолкал, стал лишь тише.