Многие красноармейцы перешли на сторону восставших, многих взяли в плен, и красные, оставив на льду тысячи трупов бежали. В советском тылу резервные части отказались идти в бой против моряков, и Тухачевский приказал расстреливать каждого десятого, потомственный садист. Во время этой передышки генерал Козловский и капитан Соловьянов снова предложили пойти в контрнаступление на Ораниенбаум. Но «предатель» Петриченко это дельное предложение опять отклонил собака! Тут Петрович впервые не сдержал свои эмоции, и ударил кулаком по столу так, что все тарелки разом подпрыгнули. Я достал пачку папирос «Казбек» и предложил папиросу Петровичу. Они кивнул, взял папиросу и прикурив жадно затянулся, выпустив изящное кольцо дыма. Покорно благодарю, хороший табак уважаю. Давно не курил «Герцеговину Флор»! Все партизаны тихо сидели и напряжённо ждали продолжение этого жуткого рассказа. Так вот, дальше было самое интересное, Петрович загасил папиросу, обвел всех присутствующих своим пристальным взглядом, и продолжил своё повествование: «Красные готовили новое наступление под командованием: Федько, Дыбенко, Путны, и Фабрициуса. 16 марта начался штурм крепости. Сотни и сотни красноармейцев покрыли своими трупами улицы города. Матросские отряды бросались в штыковую атаку кончились патроны. Почти полностью были уничтожены 32 и 72 бригады красных, но на их место прибывали все новые и новые части. Бежавших из этого ада красноармейцев остановил Дыбенко, подоспевший с 27-й конной армией, он и спас положение штурмующих. 18 марта весь Кронштадт был в руках Тухачевского и его войск. Около 8 тысяч матросов во главе с Петриченко, генералом Козловским и Соловьяновым пробились ночью по льду в Финляндию и там были интернированы. Несколько сотен захваченных повстанцев в первый же день, по приказу Тухачевского, были отведены на лёд и расстреляны. Эти расстрелы длились два дня. Вот таков есть этот командарм Тухачевский». Петрович закончил свой рассказ исповедь и закрыл лицо ладонями, плечи его судорожно вздрагивали. А вот теперь настал наш черёд поквитаться с Тухачевским и его наёмниками, за пролитую крестьянскую кровь вставил своё слово атаман. Он пристально посмотрел мне в глаза и сказал взвешивая каждое слово: «Вот что дорогой лётчик, офицер! Помоги нам, сделай что сможешь, на своём летающем танке. Силу огромную выставил против нас Тухачевский, загнав нас в капкан тамбовских лесов. Приготовил артиллерию, заряженную не только фугасами, но и ядовитым горчичным газом! Мы приняли боевую эстафету у восставших моряков Кронштадта, светлая им память»! Итак, мы замерли друг против друга, и зрачки наши соединились на одной прямой, на струнной линии, тронь зазвенит. Организуй чудо, спаси моих мужиков, которые поднялись за правое дело с оружием в руках. Атаман с силой грохнул кулаком по столу.
Я реально не понимал, что происходит? Это был какой-то странный кошмарный сон и я никак не мог проснутся, а атаман явно ждал моего ответа, на свой вопрос я ответил, то, что всегда слышал от нашего полкового замполита, и пробормотал: Тухачевский враг народа! Тут Сергей поднял вверх обе руки и с улыбкой произнёс: Утро вечера мудренее, господа хорошие, а сейчас давайте конкретно знакомимся земляки. Мой командир летающего танка поручик Алексей Обручев, а я бортовой стрелок и штурман в одном флаконе подпоручик Сергей Орлов! Извините господин подпоручик, а где вы учились лётному ремеслу, в России или в эмиграции? тихо спросил Петрович. Я знавал в своё время Обручева лейб-гвардии гусарский полк это случайно не ваш родственник? С этим вопросом он обращался явно ко мне. Странно, однако, два вопроса обращённых одновременно к нам обоим. Увы, нет, бодро ответил Сергей, мы с Алексеем учились в одной школе Императорского Всероссийского аэроклуба, что расположен на комендантском аэродроме в Санкт-Петербурге, а переучивались на ИЛ 2, уже в Берлине. Я тупо молчал в каком-то странном оцепенении и не ответил на вопрос Петровича, а только кивал головой, как бы подтверждая объяснения Сергея. Был ли у меня родственник в гусарском полку, следовательно, дворянского происхождения, в дореволюционной России, я совершенно не знал. Выручил меня сам атаман: Ну что ты Петрович пристал к людям со своими «чекистскими» вопросами, это сейчас не важно, где кто учился, и кто есть кто. Вопрос стоит нынче так: либо они нас, либо мы их третьего не дано! Помогут нам летуны одолеть полнокровную армию Тухачевского, с его карателями, артиллерий и газами, или нас всех покрошат, как балтийских матросов! Завтра всё и обсудим во всех деталях, на трезвую голову. Атаман встал, оправил рубаху, приосанился, глаза его метали молнии и басом не сказал, а как лев, прорычал: «Я командарм народной освободительной армии Антонов! Прошу любить господа и жаловать»! Мы встали с Сергеем, как по команде, и горячо пожали атаману руку. Поднялись все командиры и по очереди жали нам руки и представлялись, называя должности и имена. Что за бред, думал я, между тем, и когда же закончится этот тягучий странный сон? На дворе наступил 1943 год, а тут атаман Антонов, однофамилец ли братьев Антоновых, которые подняли «антоновский мятеж», против советской власти, кажется в 1922 году. И тут спасительная мысль всплыла в моём воспалённом мозге «Да мы просто погибли и находимся уже на «том самом свете». И от этой мысли мне вдруг стало как-то легко и весело и я наконец рассмеялся. Да точно вспомнил! В 1921 году братья Антоновы в тамбовской губернии подняли крестьянское восстание, на разгром этого восстания потребовалось две красные армии. Да дела, в истории КПСС эти разделы кратко назывались, как: «Кронштадский мятеж и Антоновский бунт», даже кинофильм был снят: «Мы из Кронштадта», правда в этом фильме действия происходили летом, да и воевали там моряки почему-то с белогвардейцами? И от этих мыслей я стал безудержно смеяться, а затем сел за стол и непроизвольно на глазах у всех зарыдал. Тяжёлая мужская рука Антонова опустилась на моё плечо: «Ничего, поплачь, это бывает, Россия нас не забудет». Надо ещё выпить выкрикнул кто-то из командиров. Антонов встрепенулся, а точно «Давайте на посошок»! Больше я ничего не помню, и проснулся, когда кто-то энергично тряс меня за плечо. Этим кто-то, оказался Сергей. Ты чего, дай поспать, промычал я спросонья. Ни чего, а почему, это тебя надо спросить, жарко зашептал мне на ухо Сергей. Во-первых, у меня план. Надо помочь мужикам разгромить Тухачевского. Чего чего, встрепенулся я и окончательно проснулся. Какой к чёрту Тухачевский, нас просто вербуют либо немцы, либо полицаи из армии генерала Власова прошептал я, «продирая» глаза, чтобы окончательно проснуться. У меня есть свой план Сергей (я сразу вспомнил вчерашнее застолье). План такой, взлетим, найдём свой аэродром, а не найдём, то выпрыгнем на парашютах и будем пробираться к своим! Да нет уже ни наших, ни ваших, командир, и вообще мы реально попали в прошлое в 21 год, понял ли ты это, или ещё нет шептал Сергей мне на ухо! Я тут же сел на нарах, тараща глаза на тусклый свет идущий откуда-то сверху. Ты что плетёшь старшина, ты, что из бывших? В полицаи метишь, к генералу Власову решил переметнуться? Да ты пойми командир, мы реально попали в прошлое, под твоим чутким руководством, ты ведь пилотировал ИЛ? Наша жизнь теперь будет продолжаться не в 43, а в 21 году. А что касается Власова, то мы будем воевать не против Советской власти против Сталина, а напротив, против «Врагов Народа», против тех кого расстреливал Сталин! Так поможем Сталину уничтожить врагов народа и мужиков спасём от Тухачевского. Антонов это же Спартак нашего времени! Ладно, старшина, а с чего ты взял, что всё это не спектакль, и мы реально находимся в 21-м году, у тебя есть доказательства? съязвил я, полагаю, что ты предатель, товарищ старшина, я был вне себя от ярости. Тамбовский волк тебе товарищ, холодно ответил старшина. Вербуют нас говоришь, я предатель, а ты взгляни на фотографию своей фронтовой жены Тони, я уже всё изучил, пока ты здесь отсыпался после пьянки! Меня всего обожгло, а что Тоня любовь моя? Я поднялся с нар, закурил папиросу и стал в потёмках искать в кармане моего кителя фотографию любимой. Шлёпая босиком по земляному полу, я зажёг керосиновую лампу и выкрутил фитиль повыше. Пламя коптилки осветило лицо любимой. Но что это? В тусклом, мерцающем свете с фотографии на меня смотрела маленькая девочка лет пяти, с огромным красным бантом на голове. Я отпрянул, и оцепенел, и тут мне стало по-настоящему плохо. Это измена! зашипел я, Ты подменил фотографию, пока я спал? Ну конечно я подменил, а ты прочти, что там написано, на обороте, может быть я и почерк подделал, и чернила где-то взял, с гусиным пером. Я перевернул фотографию. Девичьим Тониным почерком, так щемяще в сердце, было написано: «Любимому и единственному, смелому лётчику Алексею Обручеву на вечную память от Бони М».
Почему от Бони, а не от Тони? дрожащим голосом спросил я. Ну я не знаю, может быть, её так в детстве звали родители: Бонифация, или Боноапарте почём мне знать, холодно ответил Сергей. Я дико захохотал, и повалился на нары и начал истерично дёргать ногами, в белых подштанниках. Судорога истеричного смеха, смешалась с безудержными рыданиями: «Ах Тоня, Тоня, где ты сейчас любовь моя»? Вот то-то и оно, задумчиво произнёс Сергей, у меня было тоже самое, когда ты заходил на посадку, и он протянул мне фотографию своей невесты из Москвы. С пожелтевшей фотографии на меня смотрела миловидная девочка, лет трёх от рода, сидящая верхом на деревянной лошадке. На обороте фотографии было написано ровным девичьим почерком: «Милому Сергею Орлову на память от Наташи. Р». Я задумчиво вернул фотографию Сергею и сел на нары. А с этим временем у меня старые счёты, холодно произнёс Сергей. Латышские стрелки, которых нанял Ленин с Троцким, расстреляли моих родителей, прямо в усадьбе, когда проводили продразверстку, а по-простому, просто грабили крестьян с именем революции! За мешок посевного зерна, который нашли в погребе, вывели во двор родителей и расстреляли. Я же сам тамбовский. А вообще, в красной армии Троцкий (враг народа), использовал наёмников латышей и китайских «хунхузов» в виде заградительных-отрядов, как у нас, сейчас НКВД. Я слушал Сергея краем уха. Действительно, я помнил постановления правительства в которых: Тухачевский, Троцкий, Дыбенко, Каменев, Бухарин, и прочие были объявлены врагами народа и в 37-м расстреляны. Мои мысли путались, и я снова забылся тяжёлым, тревожным сном.
Утром, нас разбудил ординарец Димитрий, весёлой фразой: «Кушать подано господа лётчики»! На столе уже дымилась гречневая каша, в котелке, а на буржуйке запаривался травяной чай из листьев брусники, распространяя в землянке, чудесный лесной аромат. Давайте быстрее к столу, скоро придут отцы командиры, будут штаб заседать! Действительно, только мы успели привести себя в порядок, и позавтракать, как в землянку, в облаке тумана, вошли командиры, во главе, с командармом народной армии Антоновым. Все стали раздеваться, сбрасывая свои полушубки на нары, в общую кучу. Чинно расселись за столом. Широким жестом Антонов пригласил и нас к столу. Петрович уже разложил на столе полевые карты с пометками огневых точек противника. Антонов начал объяснять ситуационный план: «По данным разведки, Тухачевский окружил нашу армию, но при этом он растянул свои войска по всему фронту, но и этим снизил плотность огня на отдельных участках. Но самое главное он хочет выкурить нас из леса применяя миномёты, в которых мины заряжены ядовитым газом фосгеном. Миномёты сосредоточены здесь и вот здесь, он указал места сосредоточения этих дивизионов на карте. Это ваша основная цель летуны отметьте их на своих полётных картах». Мы с Сергеем достали свои планшеты и отметили эти две цели. А вот здесь в Осиновке у Тухачевского расположен штаб и склад с боеприпасами, это тоже ваша цель летуны, Антонов снова ткнул в карту свой указательный палец. А нельзя ли подробнее отобразить Осиновку начертить «кроки», попросил я атамана Антонова. Петрович достал из своего планшета чистый лист бумаги и быстро набросал на нём «кроки» села Осиновки, с изображением целей для воздушной атаки и румбы. Вся надежда на вас лётчики, справитесь с артиллерией и складами, всего то три цели, и тогда будем жить улыбнулся нам Петрович. Я кивнул головой и, оглядев командиров спросил: Но, и от вас нам также потребуется помощь для расчистки взлётной полосы от снега и бурелома, необходимо нам оказать помощь! Иначе никак не взлетим! За этим дело не встанет, ответил за всех атаман Антонов, ваш вылет соколы должен состояться не позднее 12 часов по полудню, иначе, и он провел ладонь по горлу, всем конец, Тухачевский применит газ фосген и всем конец! Ну что ж, тогда по коням! ответил я и обвел всех, взглядом. Сергей улыбнулся и хмыкнул: «Вперёд и с песней под облака»! Опять был пеший марш-бросок, через тамбовский лес, но уже по проторённой тропе! Где-то, через час, мы были с Сергеем, уже на нашем полевом аэродроме при полной форме, утеплённые в дарственные полушубки, с планшетами через плечо. Наш благородный Ил одиноко стоял в конце импровизированной взлётной полосы. По моей команде, бригада молодых парней, с окладистыми бородами, которые уже ждали нас, греясь у костра, приступили к работе по обустройству полевого аэродрома. Бригадиром у них был назначен Генка, которого мы заранее проинструктировали, что да как. Генка должен был лететь с нами в качестве «штурмана», что бы мы зря не жгли бензин? На этом настоял осторожный Петрович! Да и ладно, пусть покатается в кабине стрелка перегрузка небольшая но центровка может пострадать? Одна бригада аэродромной команды готовила полосу волокушей утрамбовывая снег, и засыпая ямы отогретой кострами землёй. Другая команда рубила деревья в конце взлётной полосы, а третья готовила дрова и готовила жаркие угли для подогрева мотора нашего Ила. Работа кипела! Я зорко следил за температурой горячего воздуха, который поднимался вверх от тлеющих углей обильно собранных в круг, под двигателем с открытыми капотами. Солнце уже поднималось к полудню, а температура головок цилиндров оставалась катастрофически низкой. Легкий ветерок выдувал весь жар углей в сторону от мотора, часы показывали 10: 30 по местному времени. Что же делать времени нет? Я провернул винт за лопасти, примеряясь к ветру. Винт был «тугой» никак не запустить, а в 12: 15, начнётся обстрел ядовитым «фосгеном». Я велел поставить защитный экран от сдувающего жар углей ветра. Быстро соорудили нечто напоминающее футбольные ворота, на которые партизаны развесили на просушку свои бушлаты и полушубки, а сами разгорячённые продолжали работать почти в исподнем. Процесс подогрева двигателя значительно ускорился, но до кондиции было ещё далеко. Резерва времени уже совсем не осталось, и я забрался в пилотскую кабину, примеряясь к запуску.