Всплески золота оставили глубокие кратеры в камне возле лап шедшего первым ульнара. Отпрыгнув к стене, он тряхнул головой и зарычал, но медлительный собрат его был менее удачлив и в следующее мгновение рухнул, рассыпая превратившийся в золотую пыль череп. Арсенал оружия богомольцев впечатлил Гинрумана. Давно уже не доводилось ему встречаться со столь хорошо оснащенным противником и на мгновение мысль об отступлении заволокла разум. Армиолы учили, что любой маневр должен быть осуществлен, если представляет собой преимущество. Выполненная задача, уничтоженный противник, сохраненные ресурсы и боевые единицы имели большее значение, чем проявленная горделивая доблесть, в особенности, если рассуждать о ней приходилось после смерти храбреца. Бездумная трата ресурсов в отчаянной попытке превзойти противника вызывала большее осуждение гатрианских командиров, чем осторожное отступление, но потеря времени привела бы к бегству богомольцев либо позволила им воспользуются имеющимся у них оружием. В обоих случаях они, вероятнее всего, использовали бы некое чудодейственное средство, чего не следовало допустить.
Гвардейцы открыли ответный огонь. Гинруман вскинул оружие, но враг оставался невидимым для него за поворотом тоннеля и потому он медленно двигался вперед, наблюдая за ульнарами, переключаясь с одного на другой, чувствуя, как приближаются к нему, волнуясь за хозяина и вожака своего, отставшие члены стаи.
Золотая волна ударила его в левое плечо, сбивая с ног, искристая тень метнулась прочь, но один из ульнаров мягким прыжком настиг ее, ударом черных когтей вспоров человеку горло. Сдернув дымящийся наплечник, поводя рукой, убеждаясь, что она сохранила подвижность и не лишилась прочих свойств, Гинруман приблизился к захлебывающемуся пенящейся кровью богомольцу.
Юноша в одеянии пустынника, поношенном и грязном, носил из брони только нагрудную серую пластину с гравировкой сторукого солнца. Убивший богомольца ульнар стоял поблизости, принюхиваясь к стрелявшему в его вожака оружию, имевшему решетчатый приклад и короткий трубчатый выступ на месте дула, завершавшийся стальной диафрагмой. Ногой оттолкнув излучатель, Гинруман переключился на покорного ему хищника, но юноша, пенистой кровью покрывший губы, был обычным человеком, лишь на окраине глаз принявшим золотистый отблеск фанатичной веры.
Наличие у богомольцев такого оружия смутило гатриана, утверждая их возможности более значительными, чем предполагалось. Гинруман указал на излучатель одному из солдат, тот подхватил оружие и повесил его за спину. Взглянув на рыжебородого, гатриан взмахнул рукой вглубь тоннелей, воин согласно кивнул и, отправив перед собой пятерых ульнаров, сопровождаемые двумя десятками солдат, они двинулись в искрящуюся золотом темноту.
С каждым шагом он чувствовал себя приближающимся к возмутительному напряжению, болезненному нарыву, пульсация которого отдавалась в его висках и затылке. Пока он не приказал ульнарам вести себя спокойнее, они неустанно подавали сигналы беспокойства, уверяя хозяина в наличии перед ними опасности, превосходящей их силу.
Глухой грохот, тяжелый, осыпающий потолок, проявил первую из мин, вспыхнувшую серебристым сиянием, убившую одного из солдат. Ульнары ловко перепрыгивали спрятанные под нагромождением камней и обломков мины, выдававшие себя Гинруману едва различимым золотистым блеском и он приказал солдатам следовать за ним и его зверями, осторожно обходя ловушки, опасаясь их особо чувствительными к его крови.
Выскочивший за поворот очередного перекрестка ульнар натолкнулся на огонь богомольцев, отбросивший животное на пол, скулящее, разбрызгивающее попавшую на лицо его хозяина кровь. Прижавшись спиной к теплой стене, Гинруман припал к полу, осторожно выглянул и тут же отпрянул назад. Перегороженный сваленными ящиками со снаряжением, тоннель завершался мерцающим проломом, за которым гатриан чувствовал пространство угрожающей пустоты. Скорострельное оружие, установленное на высокой платформе, прикрытое высокой овальной пластиной, извергло еще одну длинную очередь, расколовшую камень стены.
Гинруман собрал возле себя восемь ульнаров, вслушался в торопившихся к нему зверей, заблудившихся в бесконечных разветвлениях и зловонных тупиках, внял нарастающему напряжению, исходящему из враждебной лакуны и счел ожидание невозможным. Выбрав одного из зверей, он отдал ему неслышную команду. Мгновение ульнар пребывал в дрожащей неподвижности, а затем спазмы ворвались в его тело и густой белесый дым потек из пасти и ноздрей. Глаза животного закатились, тело содрогалось, широко расставив трясущиеся лапы и Гинруман в очередной раз пожалел об отсутствии у гвардейцев защитных средств и невозможности использовать отравляющие способности его зверей.
Дым медленно заполнял коридор и в ответ на его появление яростные ругательства донеслись со стороны богомольцев, стрелявших теперь длинными очередями, перемещавшимися от стены к стене в надежде зацепить наступающего под прикрытием завесы противника.
Извергавший дым ульнар безвольно упал, Гинруман оттащил его к стене, а рыжебородый уже стоял рядом с ним, опустив к полу морду своего оружия, осторожно выглядывая из за угла. Кивнув гатриану, он лег и неторопливо пополз к богомольцам. Трое его солдат молча последовали за ним, Гинруман же приветствовал легкими касаниями к холкам двух подоспевших к нему ульнаров, позволил им отдохнуть, отправляя трех других за солдатами. Богомольцы кричали угрозы и проклятия, но не имели гранат, что и позволило гвардейцам преуспеть Гинруман видел взором одного из ульнаров, как командира гвардейцев ранило в левую руку, но он все же добрался до выстроенной почитателями Создателя баррикады, на мгновение остановился, прислонившись к ней спиной и переводя дух, а затем сделал несколько бесшумных точных выстрелов и тут же перепрыгнул через преграду, увлекая за собой единственного выжившего солдата и двух ульнаров. Гинруман уже и сам бежал на помощь, сопровождаемый шестью зверями, но все было закончено без него. Шестеро мертвых богомольцев, лежали поверх черных гильз в вязкой пыли и трое излили кровь из разорванного горла.
Пещера, вход в которую охраняли они, золотистым многоруким солнцем уподобилась уже посещенной Гинруманом, но здесь посреди тщательно выровненного пола имелось круглое возвышение из белого камня, изрезанное угловатыми символами, опознанными Гинруманом относящимися к древним культам, возникшим вскоре после Великого Заточения, ярко освещенное укрепленными на стенах лампами, тянущее провода и источающие дымное зловоние трубы к столпившимся возле стен машинами, подрагивающим, томно гудящим, источающим волнующую, завораживающую пульсацию.
На возвышении том Гинруман увидел человеческую фигуру, облаченную в массивный красный костюм с уродливыми распухшими перчатками на руках и громоздкими ботинками. Трое прислужников помогали ему укрепить на круглом золотистом ободе воротника ребристый шлем с темным забралом. В ответ на шум со стороны единственного входа в пещеру, он повернулся и Гинруман узрел его узкое, бледное лицо, от вида которого золотая ярость оплела взор гатриана, спокойные глаза, переменчивым блеском вобравшие в себя безумие второй луны, спиральную ярость потерянной пустоты. Не сомневаясь в присутствии перед ним существа могущественного и опасного, великого чудотворца, пришедшего из времен далеких и безнадежных. Дотронувшись до плеча рыжебородого, Гинруман указал на богомольцев, покачал головой, заставил ульнаров встать перед собой. Гвардеец кивнул, отступил к каменной неровной стене.
Ульнары бросились вперед, оскалив клыки. По двое с каждой стороны, прижимаясь к стенам, еще двое перед своим хозяином, сосредоточившимся на существе в красном одеянии, подобном тому, какое использовали его соратники из расположенного на второй луне гарнизона.
Прислужники его торопились, бросая взгляды на приближавшихся к ним ульнаров. Опустив глухо щелкнувший шлем, они бросились к машинам, но один из них был перехвачен вцепившимся в его правую руку зверем, а другого ульнар сбил с ног и вонзился клыками в горло, разрывая высокий ворот черных одежд. Четверо таившихся у дальней стены богомольцев открыли огонь, пробив череп одного из ульнаров, выплеснувший черный мозг на присыпанные песком и пылью каменные пластины. Меткие выстрелы гвардейцев ударились о шлем низкорослого богомольца, пронзили кирасу его одноглазого соратника. Развернувшись к ульнарам, чудотворец воззрился на них и, взыв, ульнар рассыпался золотистым прахом. Второй же, бросившийся в сторону, увернулся от жестокого взгляда, высоко прыгнул, изворачиваясь и прижимая уши. Рука в жесткой перчатке схватила его, удерживая в воздухе и зверь распался в ней, рассыпался сияющим прахом. Два других уже обходили чудотворца со спины и одновременный их прыжок, завершившийся сверкающим распадом, вынудил его отвлечься, позволив Гинруману запрыгнуть на возвышение. Нарастающий гул, сотрясающий пещеру, отзывался золотистыми искрами перед взором его, но он предпочел не замечать его, сосредоточившись на единственном своем враге. Выдернув из притянутых к бедру ножен темный клинок, закаленный в крови армиолов, он налетел на чудотворца, пытаясь вонзить лезвие в его грудь, но тот легко перехватил удар, отклонил руку гатриана, толкнул его в левый бок, сбив с ног, причинив почти забытую уже испепеляющую боль.