Мы молимся о его возвращении каждый вечер. Погоди, увидишь нашу церковь, поймешь, сколько стараний мы прилагаем. А со священником поговоришь, так и поймешь, что если бы таких, как он, миллион был на земле, давно бы уже освободился и вернулся к нам Творец наш.
Мне уже не терпится встретиться с вашим священником. злобное предвкушение Гинрумана передалось Солнцегону и тот едва слышно зарычал, напрягая мышцы и взбрыкивая, напоминая хозяину о сдерживаемой им силе.
Лес исчез и перед Гинруманом предстали поля, заполненные трудившимися в них крестьянами. Спиролла, высокая, крепкая, созревшая, нехотя клонила красные колосья под игривым ветром, а загорелые мужчины и женщины в белых комбинезонах срезали ее длинными серпами, складывали в плетеные корзины, посмеиваясь и напевая свои непристойные песни, как требовала того земля, развлекая и возбуждая ее. У них почти не было машин. Лишь пара старых тракторов, полосами ржавчины раскрасивших синие свои тела, угрюмо рокотала на опустошенном поле, ожидая, пока будут сложены в покосившиеся прицепы с высокими бортами тугие снопы. Некоторые из работников, подняв головы, вытирая со лбов полуденный пот, с интересом смотрели на незнакомца, больше внимания уделяя его невиданному в этих краях зверю. Все они будут если не сожраны, то разорваны его верной стаей, едва ли кому нибудь удастся ускользнуть от хищников, способных найти человека по следу не только его тела, но и второй плоти, если только не найдется среди крестьян несущих в себе кровь посланников Создателя. Сам Гинруман не почувствовал подобного, но его обоняние, каким бы чувствительным оно ни было, не могло сравниться даже с Солнцегоном, не говоря уже о существах, созданных для многодневного преследования указанной цели без остановок для еды или водопоя.
Окруженный невысокой стеной из скрепленных красноватым мхом желтых камней, город был построен задолго до Заточения и пережил, должно быть, немало нападений, оставивших вмятины и темные следы на прикрытых листами ржавой стали башнях его, откуда и сейчас наблюдали за дорогой вооруженные снайперскими винтовками мужчины, старавшиеся выглядеть уверенными и жестокими, но выдававшими слабость свою желанием наблюдать за работами в поле, куда упорно клонились их взоры. Гинруман улыбнулся тому, с каким тщательным старанием повторяли они то, что считали необходимым, выглядя нелепой пародией на солдат и представляясь Гинруману менее боеспособными в сравнении с другими ополчениями, встреченными им. Возможно, ему не следовало бы использовать и стаю, но он привык следовать установленному порядку, находя его разумным и всегда подозревая в противнике больше, чем тот позволял увидеть. Несколько раз это спасало ему жизнь, когда из подземных хранилищ богомольцы извлекали существ и оружие, способные уничтожить и его и Солнцегона и всех следующих за ними. Ворота, через которые он прошел в город, высотой лишь втрое превосходили его, поднятого седлом. Почувствовав покалывающее напряжение, он поднял голову и увидел на зеленоватом камне арки тонкие золотистые полосы, но либо настройка была сбита, либо само устройство давно уже не работало и никак не проявило себя, даже почувствовав под собой посланника сил враждебных ему.
Узкие улицы города, не предполагавшие в нем наличие иного транспорта, кроме вьючного, все же приняли на себя моторизованные одноместные повозки, прикрывавшие железную кабину синеватыми стеклами, разукрашенные красными и синими птицами и животными, в том числе и такими, каких Гинруману никогда не приходилось видеть. В кузовах машин, спешивших на своих маленьких колесах, распространявших вокруг себя желтоватый горький дым, волнующий запах горячего железа, порывистый скрип рессор и певучую ругань водителей, он видел множество плодов и овощей, стянутых веревочными сетками и, если бы не все усиливающийся покалывающий трепет в основании черепа и влекущее темное напряжение, позволявшие ему понять направление, в котором расположена была церковь, город сей мало чем отличался бы от тех, к которым он привык и которые находил приятными. Возле некоторых из тех машин, превращенных в платформы для примитивных минометов, Гинруман видел солдат ополчения, расслабившихся, развалившихся, снявших броню и шлемы, проводящих время в праздных беседах, заигрывающих с проходящими мимо женщинами, одетыми в неизменно длинные юбки и едва ли представляющих из себя достойных противников для кого либо, кроме солдат столь же неопытных и юных. Возникший против ожидания, маленький город этот, с тонкими колоннами зданий, желтоватым их камнем, длинноухими полосатыми кошками, фигурами клыкастых тварей, вцепившимися в крыши, очаровывал его. Гинруман был рад, что именно его отправили сюда. Практика точечных зачисток все меньше удовлетворяла командование, находившее ее слишком медленной и недостаточно эффективной. Преимуществом действий стаи было то, что сам город останется целым или получит незначительное количество разрушений, причиненных, прежде всего, самими обороняющимися и их неумелым обращением с оружием.
Улица резко повернула и вывела его на площадь, пересечь которую обычным своим шагом он не смог бы и за минуту. Посреди нее воздвигло себя массивное, ровное, прочное, избавленное от украшений и окон здание с золотистым над ним куполом, от основания которого поднимались к небу расположенные на равном расстоянии друг от друга многочисленные руки. Строение церкви он отметил как необычное, но символика была очевидной и дрожащее сияние воздуха, ощутимое им, расходившееся сотрясающими мысли волнами от сияющего купола, имело в себе силу, сопротивляться которой Гинруману приходилось, используя все известные ему методы и значительное напряжение сил. Почувствовал то и Солнцегон, тряхнувший головой, стоило когтям его длинных лап коснуться розоватых округлых камней брусчатки. Тряхнув головой, он прижал острые уши и недовольно зарычал, но ласковое прикосновение успокоило его и он последовал к церкви, направляемый волей хозяина.
Тебя уже встречают. конвоир его был рад избавился от неприятного странника и, указывая рукой на вышедшую из высоких черных дверей церкви процессию, забросил винтовку за спину, отвернулся от Гинрумана и направился по своим делам, подразумевавшим, насколько понял странник, лавку с тоскующими в прозрачных емкостях разноцветными прохладительными напитками и веселую рыжеволосую девушку, продающую их.
Вышедшие к нему были оснащены немногим лучше остального ополчения. Броня из тускло серых пластин защищала их тела, а винтовки принадлежали к полуавтоматическим и многозарядным, с длинными магазинами и оптическими прицелами, уместными на охоте, но не в бою. Черные каски несли две скрещенные золотистые руки на лбу, движения казались более уверенными и спокойными, что могло быть следствием многих пережитых сражений. В шаге перед ними шествовал пожилой мужчина с короткой седой бородой, лысую голову отягчивший татуировкой многорукого солнца, но и без оной определяемый как священник, имеющий открытую связь с силами божественными и разрушительными. Одетый во все черное, в иной ситуации он выглядел бы торговцем или чиновником, имея схожую с ними лукавую нежность во взгляде сощуренных неподвижных глаз. Гинруману же он представлялся резонатором исходивших от здания церкви волнений, если не истинным источником их. Возле этого существа, несомненно, привлекавшего к себе благодать Создателя, божественные излучения собирались, усиливались, обретали напряжение, питая тело священника и разум его, распространяясь вокруг, отнимая силы и разум у созданий более слабых. Зрение и мозг Гинрумана, способные превратить в видимое воспринимаемое иными органами его чувств, включая и те, какими никогда не мог обладать человек, позволяло ему наблюдать золотистое, мерцающее, плывущее свечение, волновавшееся вокруг священника, имевшее в себе неисчислимые мириады микроскопических организмов, не требовавших для функционирования своего ничего, кроме веры, самозарождавшихся в ней, в любом сознании, посвящающем достаточно много времени размышлениям о Создателе. В случае кратковременной мысли предназначенные для восприятия действительности механизмы разума включались в противодействие разрушительному вторжению и немедля уничтожали пробравшуюся в разум инфекцию, разрушали составленную из предположений мембрану микроорганизма и устраняли весь причиненный им вред. Продолжительное же сосредоточение мыслей на Создателе, величии и мудрости его, позволяло нематериальным бактериями тем размножаться вне всяких пределов и быстрее, чем слабая защита человеческого разума могла справиться с ними и вскоре они уже отнимали у него почти все силы его, требуя питания для себя, вынуждая с целью размножения их все больше и больше проводить времени за мыслями о божественном и остановить тот процесс не было почти никакой возможности, ибо не оставалось для того у зараженного ни сил, ни мыслительных способностей. В стае, следовавшей за Гинруманом, не было пленителей. Не собирался он и вызывать транспорты, занимать город и отправлять богомольцев в лагеря в наивной надежде на отвращение их от Создателя. Считая подобные методы недейственными, он предпочитал полную зачистку, зная, что многие жители городов чистых с радостью отправятся на новое место, ибо смогут здесь получить жилье более просторное, надел земли и, нередко, новую жизнь, в которой, быть может, окажутся более счастливыми и свободными. Некоторые из соратников его не соглашались с ним, но единственным незыблемым аргументом его было все увеличивающееся количество содержащихся в лагерях богомольцев и незначительное число тех, кого удалось различными способами освободить от скверны Создателя.