Том не ответил, только шумно выдохнул и перевернулся на живот, но через секунду вновь повернул нижнюю часть тела вбок, потому что от давления на живот становилось совсем невыносимо.
Том, пожалуйста, говори со мной, снова обратилась к нему мадам Айзик.
Он сел, устремив на женщину полный незаслуженной злости взгляд.
Я просто хотел в туалет, а мне чуть руку не сломали! И не выпустили! Так нельзя! Я не хочу здесь быть! Я домой хочу!
Тише-тише, успокаивающе произнесла доктор. Ты хочешь в туалет? Пошли со мной.
Она встала и жестом пригласила Тома следовать за ней. За порогом палаты к ним тенью пристроился охранник; доктор взяла Тома под локоть. Почему-то ей хотелось водить его за руку, это казалось правильным и нужным ему. Может быть, потому, что он вёл себя как маленький ребёнок, и срабатывал инстинкт заботиться о нём.
В уборной Тома тоже не оставили в одиночестве, к нему присоединился санитар, скрестив крепкие руки на груди, махиной встал в стороне. Заметив его, Том вздрогнул, попросил:
Выйдите, пожалуйста.
Я должен за тобой приглядывать.
Хотя бы отвернитесь.
Я должен за тобой присматривать, как робот повторил санитар.
Тому не осталось ничего, кроме как смириться с обществом постороннего человека в столь интимный момент. Он встал сбоку от унитаза, чтобы быть спиной к мужчине, но щёки всё равно полыхали от смущения.
Потом они вышли к доктору Айзик, ожидающей около двери.
Всё нормально? спросила она.
Том вконец растерялся, подумав, что должен отчитаться в своих действиях, чего делать совершенно не хотелось. Обернулся на дверь в уборную.
Да, нормально, неуверенно ответил он, надеясь, что большего от него не потребуют.
Доктор перевела взгляд на санитара, тот кивнул, подтверждая, что ничего вопиющего или заслуживающего внимания не произошло.
Тома вернули в палату, там же ему организовали завтрак, посчитав, что пока ему лучше не контактировать с другими пациентами. Это лишь подкрепило его уверенность в том, что это была какая-то супер-крутая клиника. Но некоторые радость и гордость от пребывания в ней поутихли, слишком уж сурово всё было в её стенах, хоть ему было и не с чем сравнить.
В душ Тома сегодня не повели. И после завтрака его проводили в один из кабинетов, где его уже ожидали трое докторов с крайне сосредоточенными лицами, мадам Айзик тоже осталась.
Эскулапы задавали те же самые вопросы, что и вчера: имя, возраст, место проживания и так далее. Что-то бесконечно записывали, помечали; на столе лежал включенный диктофон, и писала камера, документируя каждое слово и каждый жест.
Опрос казался бесконечным, утомлял. Вопросы повторялись, уточняли всё новые и новые детали, изворачивались. Доктора из кожи вон лезли, чтобы поймать Тома на лжи или опровергнуть подозрения в ней. Потому что либо они недооценили способности Джерри, либо перед ними на самом деле был не он.
После двух с половиной часов расспросов пришёл черёд заключительного шага аппаратной диагностики. Тома перевели в другой кабинет, он с недоверием покосился на непонятную для него машину, вкупе с креслом, располагающимся около неё, и подобием шлема она вызывала ассоциации с электрическим стулом.
Что это? настороженно спросил Том.
Аппарат для изучения работы мозга, ответил врач. В принципе, это было правдой, а подробности пациентам были ни к чему.
У меня не болит голова.
Садись в кресло, проговорил мужчина, проигнорировав высказывание Тома.
Том сел, следил за действиями доктора, пока тот всё подготавливал; губы его дрогнули, когда на голову надели конструкцию с тугим ремешком. Он потянулся к виску, чтобы сдвинуть давящую полоску, но доктор перехватил его руку и приказал:
Ничего не трогай. И опусти руки вдоль тела.
Когда Том исполнил указание, кисти как-то слишком ловко сдвинули и защёлкнули на них фиксирующие браслеты. Он дёрнулся, испуганно распахнул глаза.
Зачем вы меня привязали? Уберите это!
Том снова дёрнулся, едва не сорвав провода на шлеме. Доктор прижал его за плечо к спинке кресла, максимально чётко и доходчиво произнёс:
Это меры безопасности. Видишь, ты уже сейчас дёргаешься. А если ты сделаешь это во время работы аппаратуры, то можешь навредить не только ей, но и себе. Понятно?
Том сдавленно кивнул, притих. Доктор сел за аппарат и включил его, сняв первичную пробу, вновь начал задавать вопросы, чтобы проверить главное активен ли участок мозга, отвечающий за ложь, когда Том рассказывает о себе?
Никаких неприятных ощущений вопреки опасениям Тома диагностика не вызывала. А изображение «прямого эфира из черепной коробки» гласило, что тот самый участок «спал», что означало только одно Том не лжёт. Или же его случай настолько сложен, что даже в лучшем лечебном учреждении страны с ним не в силах справиться.
На веру взяли первый вариант.
Тома отправили обратно в палату, а доктора собрались целым консилиумом и обсуждали дальнейшую тактику его лечения.
Том сидел на кровати, подобрав колени к груди, и смотрел на дверь, ожидая, когда она вновь откроется и к нему кто-нибудь придёт. Он всё ещё верил в сказку про то, что находится в обычной больнице высокого класса. Привык безоговорочно доверять и не успел убедиться в том, что иногда это бывает неуместно.
Глава 5
В следующий раз к Тому зашли вечером того же дня. Это была доктор Айзик.
Том успел задремать и, когда сквозь сон услышал звук открывающейся двери, сел, протёр кулаком глаза.
Том, пошли со мной, проговорила доктор.
Опять что-то рассказывать? спросил Том. Не хочу. Надоело.
Он снова лёг, дёрганым движением накинул на себя верхнее покрывало.
Нам необходимо разговаривать, это для твоего же блага. И сейчас говорить буду в основном я.
Я хорошо себя чувствую и даже не понимаю, почему я в больнице, наверное, это какая-то ошибка.
Никто не попадает на лечение без причины.
Но я же попал? Том перевернулся на спину, поверх одеяла, закрывающего половину лица, смотря на доктора.
Это выглядело мило и забавно, но умиляться сейчас не время. В этих стенах вообще не должно быть подобных эмоций.
Об этом я и хочу поговорить, ответила мадам Айзик, о причине твоего нахождения здесь.
Том посомневался, но опустил одеяло и сел.
И в чём она? Я же здоров, почему я в больнице? И почему папа меня не навестил, вы же сказали, что сегодня можно?
Мы обязательно свяжемся с твоим отцом. А пока расскажи о нём, вильнула в сторону доктор, поймав удачный момент, чтобы пополнить сведения о пациенте.
Вы забыли, как его зовут? с наивной уверенностью в том, что привёз его сюда именно отец, уточнил Том.
Мадам Айзик кивнула, этот жест меньше обязывал, чем вербализированный ответ, тем более лживый.
Как его зовут? на всякий случай отзеркалила она слова Тома, чтобы он точно понимал, что от него требуется ответ.
Его зовут Феликс.
А полностью?
Феликс Йенс Каулиц.
Где и кем он работает?
Том задумался, отведя взгляд в сторону, нахмурился. Никогда он не интересовался тем, чем отец зарабатывает им на жизнь, и сам Феликс об этом тоже особо не говорил.
Он работает на дому, ответил Том после паузы. В компьютере что-то делает Кажется, пишет.
Он программист?
Нет.
Он связан с интернет-бизнесом?
Нет.
Он писатель?
Нет.
Том, ты не знаешь, чем занимается твой отец? предположила мадам Айзик.
Я не знаю, как это называется.
Ладно, оставим пока работу
Да, мадам, говорите уже вы. Вы обещали.
Доктор тихо вздохнула. В принципе, даже хорошо, что они не пошли в кабинет, а остались беседовать в палате, потому что здесь Тому некуда бежать и нечего схватить в руки. Момент, когда психиатрический больной узнаёт о том, что является таковым, всегда критический. Невозможно предугадать, как поведёт себя человек после такой новости, но чаще всего проявляется агрессия.
Пришёл час для первой порции горькой правды. Главное преподносить её грамотно и дозировано.
Том, заговорила женщина, то, что я сейчас скажу, может тебя шокировать, но постарайся воспринять мои слова спокойно. Тебе не четырнадцать лет.
Как это? Мне месяц назад исполнилось четырнадцать.
Тебе семнадцать лет, меньше, чем через три месяца исполнится восемнадцать.
На лице Тома отразилось даже не удивление, а настолько сильное непонимание, что оно походило на оглушение шоком.
Мне четырнадцать, я точно знаю, негромко, но упрямо повторил он.
Какое сегодня число? вздохнув, спросила доктор, решив пойти немного другим путём.
Двадцать шестое октября.
Если бы это было так, то тебе на самом деле было бы четырнадцать лет. Но сегодня четвёртое июля две тысячи шестнадцатого года.
Нет, Том не нашёл, что сказать, кроме этого, покачал головой.
Я бы показала тебе дату на мобильном телефоне, но он остался в моём кабинете.