Значит, за деньги идешь работать, не за идею. Абдулла хмыкнул, с интересом оглядел парня.
Что мне идея? На идею хлеба не купишь и масла с сахаром не купишь.
У нас идея совмещается с деньгами.
В таком случае у меня тоже совмещается, Абдулла!
Мои люди зовут меня муалимом.
Как скажешь. И я буду звать тебя муалимом, произнес парень.
Где взял куртку?
Одолжил у незнакомого офицера Народной армии Афганистана.
Навсегда, надо полагать?
Навсегда!
А ремень? Абдулла щупал этого парня так, как хозяйка щупает курицу-несушку, стараясь угадать, будет ли яйцо или нет, а если будет, то не утащит ли его хохлатка на сторону? Вроде бы и простые вопросы были, ничего не значащее ответы давать на них легко, но не ответы интересовали Абдуллу, не слова, а то, что за словами этими крылось интонация, жесты, реакция глаз, то, как поведут себя руки, пальцы будут суетливы либо наоборот спокойны: есть тысяча вещей куда более важных, чем слова. Слова могут обмануть, а внешние приметы никогда не обманут. Абдулла знал язык, какой не знал никто из его людей. Хлопнул камчой по сапогу, сощурился: Ремень тоже у какого-нибудь майора афганской армии одолжил? спросил Абдулла.
Точно, у майора! Откуда знаешь, муалим? у парня на лице возникла улыбка.
Меня все зовут на «вы».
Слушаюсь, муалим! Парень склонил голову в нем было что-то притягивающее, мягкое, надежное. Али поймал себя на мысли, что с таким парнем неплохо бы подружиться. Парень из тех, что не подводят, вытащат из-под огня, если будешь ранен, поделятся последним глотком воды в пустыне и последней спичкой в холодную ночь. Ремень я позаимствовал у другого майора у шурави.
Тоже навсегда взял?
Естественно, муалим.
Садись на коня! скомандовал Абдулла, ткнул камчой назад. Попал точно в Али. Лишних коней у меня нет, садись пока с ним. Потом разберемся! Хлестнул своего чистокровного, перепрыгнул через широкую строенную воронку, оставшуюся после мин, и по узкой каменной тропе поскакал по ущелью вверх.
Абдулла мало кому говорил куда идет, куда ведет с собою людей все зависело от степени доверия, задачу свою он выполнял аккуратно, с некой щепетильностью человека, привыкшего, что ему не очень верят, а он решил достичь безукоснительного доверия и все делает для этого: Абдулла должен был сеять страх в кишлаках, жечь, убивать, насильничать, вешать, отрубать руки, забивать людей палками насмерть, выпрастывать животы, охолащивать мужчин, отрезать груди непокорным женщинам, снявшим чадру, делать все, чтобы афганцы знали: такое произойдет и с ними, если они встанут на сторону Кабула знали чтобы и боялись А в остальном Абдулла был волен. Был волен и в выборе маршрута.
Слушай, спроси у этого парня, как его зовут? крикнул он на скаку Мухаммеду.
Его зовут Фатехом, муалим!
К вечеру группа Абдуллы была в кишлаке. Али никогда еще не видел таких кишлаков не кишлак, а ласточкино гнездо, дом стоит на доме, следом стоит еще дом, потом чуть в сторону, смыкаясь порогом своим с крышей жилища, находящегося внизу, еще один, третий, рядом, притулясь к боковине мрачной черной скалы гнездится четвертой дом, наотступь от него в другую уже сторону дом пятый, за ним следующий, шестой и так до отметки, на которой уже летают орлы, вороны и горлицы на эту высоту не поднимаются.
Казалось, здесь, в этом кишлаке, кончается мир дальше уже ничего нет, тупик: дома завязаны в один корявый, в наростах и липкой пене облаков узел, дальше мертвая зона, где никто не живет и ничего не растет, потом обрыв и все конец земли! Эта уединенность кишлака вызвала ощущение скорби, некой отрешенности от всего, что творилось в мире, хотелось сдернуть с себя халат, сдернуть патронную ленту, чтобы не мешала дыханию и поклониться кишлаку!
У Али даже губы задрожали по-детски, когда он обследовал этот маленький каменный мир, который, похоже, совсем не был населен: ни людей, ни животных. Но люди тут жили, на узких казенных грядах, отвоеванных у скал, они выращивали хлеб и картошку, умудрялась пасти овец.
Как же они тут существуют? вырвалось у Али изумление: ведь земли же здесь ни грамма, ни наперстка, ни ноготка.
Так и живут, отозвался Фатех на восклицание юного моджахеда, учись, Али, у этих людей умению брать у камня все необходимое.
Но где же люди? Людей-то нет.
Люди есть. Просто попрятались, увидя нас, увидя оружие. Оружия ныне опасаются все, даже самые мужественные. Ты-то чего взялся за карабин, Али? Нужда заставила?
Но где же люди? Людей-то нет.
Люди есть. Просто попрятались, увидя нас, увидя оружие. Оружия ныне опасаются все, даже самые мужественные. Ты-то чего взялся за карабин, Али? Нужда заставила?
Нет, Фатех, не нужда. Я борюсь за идею. Еще в лицее увлекся.
Скажите на милость, покачал головой Фатех. Какая же это идея, Али? Клич, пришедший к нам из Ирана «Ислам в опасности!»?
Идея создания свободной исламской республики. Без шурави, без американцев, без коммунистов, без Бабрака и без короля Дауда. Афганцев, Фатех, победить нельзя. Англичане дважды пробовали и дважды остались с носом.
Слышал об этом. Только я знаю и других своих земляков, которое так не любят американцев, так не любят, что готовы пить их мочу. При упоминании об Америке рот у них раздирается в улыбке от уха до уха не только зубы и язык видны, но и то, что за зубами.
Зло сказал Фатех. Может быть, и не надо было так говорить? Ведь Али человек для него незнакомый. Али, в свою очередь, подумал: а не проверяет ли его Фатех? Улыбнулся широко:
А я знаю афганцев, которые готовы пить мочу шурави.
Такие, Али, тоже есть. Что делать мир построен на перекосах. У тебя мать жива?
Жива! Жива, слала Аллаху! Знаешь, Фатех, я ее сегодня ночью видел во сне.
Значит, тянет домой. Фатех покосился на Али, отметил, что и халат на нем новый, и из ленты еще не выковырнуто ни одного патрона, и карабин в деле не опробован опробован только в глухом углу, ради баловства, стрельбой по консервной банке; щеки у парня матовые, лицо изнеженное, глаза с влажным блеском: сам себе героем мнится Али, защитником правоверных, и в ту же пору этому пареньку жаль себя оставил дом, оставил тепло, уют, обеспеченность, пустился во все тяжкие зачем? Завтра собьет себе ноги, стешет кожу на руках, ушибется о камни глядишь, еще более пожалеет о том, что ушел из дома, закиснет, глаза из влажных превратятся в обычные мокрые. Кочевая жизнь тому, кто к ней не привык, никогда не заменит дома.
А я хочу привыкнуть к кочевой жизни, тихо чуть дрогнувшем голосом проговорил Али, мне надоела другая жизнь.
Ну как знаешь, Али, миролюбиво произнес Фатех, не мне командовать тобою, у тебя своя голова на плечах. Только Фатех поднял руку, сложил пальцы в одну большую щепоть, будто пробовал ими воздух, жесткое лицо его сделалось еще более жестким Фатех знал нечто такое, чего не знал Али и собирался об этом сказать Али, но колебался, сквозь жесткость прорезалось что-то нерешительное, застенчивое Али увидел это по глазам Фатеха.
Что «только»? спросил Али. Выругал себя: ему надо бы поделикатнее давить на педаль, не любопытствовать надо, а а он переступил черту уже переступил, хотя воспитанный человек не переступает ее никогда.
У жизни, Али, есть свой цвет. Как у неба, как у гор, как у солнца. Фатех неожиданно улыбнулся. Тихо улыбнулся. Чем-то он был непохож на людей Абдуллы, он был такой же, как и все, и не такой. А вот чем не похож, почему не такой Али пока не мог понять.
Для настоящего мусульманина существует лишь один цвет зеленый.
Есть и другие цвета, Али. Есть черный, желтый, белый, красный, есть цвет собаки, есть цвет мыши, есть цвет скорпиона, есть цвет друга, есть цвет врага. Фатех умел интересно говорить, умел мыслить, не то что другие, с кем ни поговоришь это другие: очень скоро уткнешься в дувал, в котором ничего, кроме глиняныx залепух, интересного нет: выковырины, заплатки, подтеки, мелкая галька, угодившая в глину. Тем для разговоров нет, одна-две и все: деньги, бабы, и подпольно водка, виски. Вслух, на всех про водку нельзя, поскольку все правоверные, а Коран, как известно, запрещает пить.
Цвет скорпиона и цвет друга повторил за Фатехом Али. Впервые о таком слышу. У нас в лицее много было умных голов, ребята знали поэзию, знали прошлое, историю и философию, но оригинально мыслили единицы.
Они стояли на небольшой каменной плешке, по кругу огороженной валунами видать, плешку огородили специально, как место кишлачного сбора, чтобы можно было спокойно посидеть, поговорить, выкурить по сигарете или побаловаться кальяном, хотя кальян курить люди предпочитают в домах, не на виду: в этом занятии много интимного
Усталый конь Али, опустив голову, побрякивал уздечкой, пытался вырвать повод из рук хозяина, но тот ему не давал, конь обиженно фыркал, скреб ободранным копытом по камням, снова пытался вырвать старый, сплетенный из двух сыромятных ремней повод, всхрапывал.