Год беспощадного солнца
Роман-триллер
Николай Волынский
© Николай Волынский, 2019
1. Опасная попутчица
Ангелу Ларисе
Задыхаясь и кашляя, спотыкаясь на каждом шагу, Дмитрий Евграфович Мышкин патологоанатом Успенской онкологической клиники на Васильевском острове, 42 года, рост 198 сантиметров при весе 82 кг, словом, кости и немного мускулов из последних сил одолел кирпичные ступеньки вокзальной лестницы. На последней споткнулся и едва не рухнул грудью на мягкий, ползущий под ногами асфальт. Поймал у самой земли очки, выпрямился, вернул их на нос и огляделся.
Вокруг было пусто, тихо и бескрайно. Он сотни раз бывал на сосновском вокзале, но сейчас оказался на чужой планете. На чудовищно раскаленной, где все вокруг расплывается и дрожит в такой же раскаленной атмосфере и, может быть, в следующую секунду сгорит, а пепел испарится. Правда, одна деталь была знакомой, вполне земной и бесспорной: далеко слева, у горизонта, темно-зеленой гусеницей лениво уползала за поворот электричка.
Мышкин опёрся мокрой спиной о круглую афишную тумбу и едва не свалил ее. Хотел выругаться опять не получилось: за горло снова схватил приступ кашля и душил, выворачивая легкие наизнанку. Сердце колотилось так, что вот-вот разорвется перикард он с профессиональным спокойствием, четко представил себе эту картину.
«Всё, бросаю курить. Немедленно. Нет, лучше завтра».
Он немного отдышался. «Пожалуй, лучше послезавтра Хотя какой смысл откладывать? Вечером Вечером и брошу!»
В памяти всплыли строчки из записной книжки Марка Твена: «Бросить курить очень легко! утверждал веселый американец. Лично я бросал раз двести».
Что же, с болезненной надеждой отметил Дмитрий Евграфович, у него в запасе есть, как минимум, сто девяносто девять попыток. И еще он с печалью осознал: как ни пытайся отвлечься от главной неприятности, никуда она не денется.
Следующая электричка в двенадцать. Поискать автобус? Частника? Никакого смысла: все равно не успеть. А ведь Мышкин ни разу в жизни не опоздал на утреннюю конференцию. Когда же был его доклад, приходил за полчаса до начала.
Все решили какие-то пять-шесть минут. Только и надо было чуть раньше встать или сразу пресечь попытки приятеля влить в Дмитрия Евграфовича сто граммов спирта на дорогу при перспективе-то сорокаградусной жары.
Знаешь, друг мой, наконец заявил Мышкин и отвел его руку со стопкой в сторону. Лошадь к водопою приведет один человек. Но напиться ее не заставят и сорок.
Понял! сдался приятель.
И опрокинул рюмку сам.
Не забудь, сказал он на прощанье Мышкину. Ключи, как всегда, под бочкой. Захочешь приезжай без меня. В любое время. Можешь даже не предупреждать.
Вчера было воскресенье, градусник показал сорок два в тени. Почти весь день они пролежали в надувном бассейне и незаметно влили в себя полтора литра ректификата. Запивали водой прямо из бассейна.
Вода была чистой и нежно-прохладной, хотя попахивала старым сараем и сырым торфом. Приятель, художник с замечательной фамилией Волкодавский, умудрился завернуть к себе на участок лесной ручей. Выкопал круглую яму полутораметровой глубины, уложил в нее надувной бассейн получилось проточное озерцо. Волкодавский утверждал, что в последние два месяца он окончательно сменил среду обитания: обжился в озере и возвращаться на землю не собирается. Мышкин поверил: на земле было тяжко. Второй месяц держалась безумная жара.
Пиявку бы не проглотить! опасался Мышкин после каждой рюмки.
В такое пекло, действительно, никакого аппетита, соглашался художник Волкодавский. Особенно с моим желудком.
А что с желудком? Почему не знаю? лениво поинтересовался Мышкин.
Тебе знать всё про меня рановато, опасливо возразил художник. Вот будешь готовить меня к переезду в места счастливой охоты
Да, лишний покойник мне сейчас некстати. От своих деваться некуда. Но все-таки, что там у тебя? Крыса?
Кислотность. Нулевая.
Ерунда! отмахнулся Мышкин. У меня похожая заморочка. И ничего, живу. Радуюсь.
Ну-ка! оживился Волкодавский, как любой хроник, надеясь услышать, что кому-то еще хуже. Тоже желудок?
Он, он, собака По кислотности превышение в три с половиной раза. В последнее время просто беда. Особенно, если закусываю маринованным грибочком или огурцом китайского приготовления. Как я понимаю, китайцы делают маринад на серной кислоте.
А ведь рюмка без маринованного грибочка или нежинского огурчика большое несчастье, вздохнул Волкодавский.
Да, согласился Мышкин. Зато худшее, что мне грозит, язва.
А мне? забеспокоился Волкодавский.
А вам, милостивый государь, рачок-с Канцер, то есть.
Волкодавский помрачнел и плюнул трижды через левое плечо.
Вот это правильно! одобрил Мышкин. Так и надо и на него, и на остальные хворобы! Они, гады, чувствуют отношение к себе издалека.
Как болезни могут чувствовать? мрачно спросил Волкодавский.
Запомни: онкологические хвори, как, впрочем, и остальные, суть проблемы не столько тела, сколько духа. Пролезают в человека через слабые места в системе психической защиты. Но одновременно болезни человечеству несут в высшей степени гуманную миссию.
Как же! Любимая песня Чубайса: «Слабый на кладбище!» Или английской ведьмы Маргарет Тэтчер: «Половина населения России нерентабельна», фыркнул Волкодавский.
Не торопись возражать, душа моя! Польза болезней в том, что они подают человеку важные сигналы: что-то не так у него. Любит не так или ненавидит не того. Учти: сигналы о грядущих неприятностях со здоровьем и жизнью получают все. Но таким уж болваном устроен человек: зачем думать о завтра, если сегодня он украл тысячу баксов и купил билет на престижный рейс «Титаника», где он сам и капитан, и штурман, и временный хозяин. Ему ангел-хранитель уже устал кричать на ухо: «Куда прёшь? Айсберг! Остановись, задумайся! Не то делаешь, не так живешь!» Он огрызается: «Я не непотопляемый!» И именно в тот момент, когда он больше всего верит в свою непотопляемость, айсберг, то есть канцер, хрясть! и в желудок ему.
Ой! отшатнулся Волкодавский.
В печенку!
Ой-ой!
В мозги! В прямую кишку!
Хватит! взмолился художник.
А еще хуже в предстательную железу. Или в мошонку вообще прелесть!
Потрясенный Волкодавский схватил литровую бутыль и отпил прямо из горлышка. Потом с шумом втянул в себя длинный глоток воды из бассейна, смывая с эпителия пищевода спиртовый огонь.
Да В предстательную железу! с безжалостным удовольствием повторил Мышкин. Не каждому так повезет. Вот был у нас нейрохирург, Жора Телеев, кавказский еврей. Замечательный хирург. Это при том, что кавказцы почему-то в массе своей очень плохие врачи. Но если попадется среди них талант так высшей пробы. Таким был Телеев. Особенно виртуозно Жора работал по опухолям головного мозга. Думаю, не меньше полутысячи разных мужчин и женщин, красивых и уродливых, милых и отвратительных, кого надо и кого не надо короче, многих вытащил оттуда!
Откуда? поинтересовался художник.
С того света. Откуда еще? А месяца два назад вдруг почувствовал наш гениальный доктор, что ему на стуле как-то не так сидится. А всего через неделю смотрит в паху лимфатические узлы припухли. Еще через неделю опухли уже подмышками. А десять дней назад мы торжественно опустили Жору в печь крематория.
Как быстро вздохнул Волкодавский.
Очень! подтвердил Мышкин. В последние годы, друг мой, все чаще встречаются неведомые ранее скоропостижные формы рака. Откуда они взялись, почему? Сила и особое коварство канцера в том, что он всегда действует без объявления войны, медленно и незаметно. Процесс длится годы. Человек работает, бегает трусцой или по бабам, пьет коньяк или кефир перед сном. Он счастлив. Он уверен, что здоров, как бык. Все его любят, даже секретарша начальника. И вдруг легкое неудобство, новое самоощущение, потом утомляемость, потом боль какая-то. Простудился, думает счастливчик. Или ушибся, а не заметил. И тут процесс идет с ускорением В общем, многие опаздывают. Но в последнее время масса людей сгорает от рака за месяц. Да что там даже за неделю! В том числе и в нашей Успенской богадельне. Никто ничего не понимает. Даже я.
Ну, вот видишь! с укором сказал Волкодавский.
Что я должен видеть?
Твоего хирурга за что? Жил для людей. Добро делал.
С чего ты взял, что он делал добро и жил для людей?
Да ведь ты только что сам сказал!