В конце сентября приехал Степан. Он оказался мастером на все руки. Да и помогли ему три брата, приехавшие по этому случаю к ним. Вчетвером они быстро подлатали дом: перекрыли соломой крышу, переложили большую русскую печь. Затем восстановили погреб и крытый сеновал, где внизу устроили места для будущей живности.
На территории двора был глубокий колодец с чистейшей и вкуснейшей водой, которой часто пользовались селяне. Они почистили и его. Вот только хата стояла немного в стороне от других домов на пригорке. Рядом стоял ещё один домик. В нём жила «чокнутая» Фроська. Так прозвали пожилую женщину за то, что она всё время что-то бормотала, пугала людей какими-то жуткими предсказаниями. В тоже время она могла «поставить на ноги»2 не только любую скотину, но и вылечить травками человека. К себе в дом она никого не пускала, а больных лечила во дворе. С приездом нового фельдшера, желающих ходить к ней в «гости» резко поубавилось.
Люди говорили, что чокнулась она после того, как забрали и сослали в Сибирь всю её семью, как подкулачников. Вернулась она одна через пять лет, но уже вот с такими странностями.
Домик у неё весь покосился. Одна стенка была подпёрта бревном. Крыша явно не выполняла своих обязанностей, а починить её было некому.
Фрося в первый же день своего приезда в деревню обошла все дворы, знакомясь с жителями. Пришла она и к Фроське. Та, сначала её на двор не пускала, но потом, когда Фрося стала называть пучки трав, висящих для сушки на верёвочках под крышей дома, а потом стала называть, от чего они помогают, старушка смягчилась.
Так постепенно они наладили контакт и, когда братья Горюновы закончили ремонт дома, Фрося попросила их поправить и домик Фроськи. В предчувствии большой гульбы, братья вмиг разобрались и с бабушкиным домиком. Он на глазах у всей деревни выпрямился, покрылся новой соломенной крышей и забелел побеленными стенами.
Степан первое время с удивлением слушал, как его молодую жёнку все в деревне уважительно называли Ефросиньей, а пожилую женщину Фроськой. Но, пожив немного в деревне, понял, что люди просто так именами не разбрасываются и очень уважительно относятся к его жене.
В своей практике Ефросинья часто пользовалась травяными настойками и мазями. По вечерам, когда мужа не было дома, она уходила к Фроське и та ей рассказывала секреты лечения травками. Знания эти, оказывается, достались ей от её бабушки. Но этим пользоваться она стала только в лагере, когда заболела сама и помогала заболевшим заключённым. Руководство лагеря её за это наказывало. Часто избивали до потери сознания, но, оклемавшись, она потихоньку снова начинала помогать людям.
Побои не прошли даром. Фроська стала часто впадать в прострацию, а то носилась, как заведённая по улице, выискивая по деревне своих погибших детей и мужа. Но Ефросинья нашла дорожку к её сердцу и разуму. А, может быть, старая женщина принимала её, как свою дочь.
Война грянула, как гром среди ясного неба. Степана забрали в армию уже на четвёртый день. Фроська, стоявшая рядом с Ефросиньей на площади у сельсовета, откуда уходили новобранцы, неожиданно перекрестила всех и прошептала: «Земля вам всем пухом». Ефросинья с ужасом смотрела на неё, а та что-то вновь забормотав, тихонько пошла домой, кланяясь периодически до земли.
Ефросинья догнала её.
Бабушка! Что вы такое сказали?!
Да, миленькая! не прекращая кланяться и креститься при этом, сказала старушка, Да, моё дитятко. Улетели ясны соколы на погибель свою. Недолго им осталось до встречи с Богом.
Как же так! А Стёпушка?
Сгинет и он посмотрев на Ефросинью, сказала старушка и добавила. Но другого Степана у тебя не будет, хоть ты, лебёдушка, проживёшь долго, много чего повидаешь,
Ефросинья стояла на пыльной дороге и смотрела вслед ушедшей Фроське. Слёзы текли из её глаз. Она не могла, да и не хотела верить этой чокнутой старухе. Она верила, что Степан, её Степан обязательно вернётся.
Глава II
Колонна новобранцев была атакована немецким десантом 8 июля под Крестами, недалеко от Пскова. Шёл 17-й день войны. В планах немецкого командования городу отводилась важная роль. В 1941 году он стал ключом к дверям Ленинграда для немецкой группы армий «Север», рвавшейся к берегам Невы.
Дорога, по которой они шли, простреливалась немцами насквозь. Через несколько минут колонны не стало. Бежать было некуда, везде людей доставал кинжальный огонь автоматов. Были расстреляны и все шедшие в это время по дороге на восток беженцы. Фашисты не пожалели никого. Они прошлись вдоль всего участка дороги и достреливали в упор всех живых.
Дорога, по которой они шли, простреливалась немцами насквозь. Через несколько минут колонны не стало. Бежать было некуда, везде людей доставал кинжальный огонь автоматов. Были расстреляны и все шедшие в это время по дороге на восток беженцы. Фашисты не пожалели никого. Они прошлись вдоль всего участка дороги и достреливали в упор всех живых.
Степан очнулся ночью. Парня придавило тело Сёмки Подгорного, с которым он шёл из Нижней Пустошки. Это и спасло его. Под телом убитого немцы не разглядели раненого Степана.
Он выбрался из-под Семёна. Попытался встать, но не смог. Ощупал себя. Были ранены ноги, да ещё пуля попала в правое плечо.
«Надо как-то выбираться отсюда, подумал Степан, только вот как? Для начала нужно уйти уйти, усмехнулся он, но куда? Так, давай потихоньку, уговаривал он сам себя, до обочины доберёмся».
«Так, молодец», сказал он сам себе, добравшись до края дороги. Перед ним была канава и он попытался осторожно спуститься туда. Но тело не слушалось и парень кувыркнулся вниз, ударившись о что-то мягкое. Нестерпимая боль пронзила всё тело, и он потерял сознание.
Очнулся от того что кто-то волок его по земле. Открыв глаза, увидел над собой парнишку лет тринадцати-четырнадцати. Степан застонал. Парень быстро присел.
Очнулся, дядя?
Очнулся, племяш. Ты откуда взялся?
Да я в лесу хворост собирал, слышу стреляют. Я сюда. А он вас, фашист, всех положил. Даже маленьких детей не пожалел. Он шмыгнул носом. А потом добивали вас всех. Когда они ушли я к дороге. Может, думаю, хоть кто-то жив остался. Слышу кто-то стонет. Ну, я и притаился. А тут Вы на меня свалились. Я испужался и тёку давать. Но потом вернулся посмотреть. Слышу дышите. Ну, я и поволок Вас в лес.
Куда? хрипло спросил Степан.
В лес говорю, повторил парнишка.
А куда дальше? Ты же меня не утянешь, да и зачем.
Так я к тятьке на кордон сбегаю, и мы Вас вынесем. Тятька у меня здоровенный, как Вы, он гордо посмотрел на Степана, но тот снова потерял сознание.
Очнулся, когда его везли на телеге. Повернув голову направо, он увидел шагающего рядом паренька. Тот улыбнулся и подмигнул ему. Больше Степан ничего не увидел.
Да ты, дурной, утопишь его, услышал Степан густой голос. Понемножку, понемножку давай пить. Больше губы смазывай. Вон как они у него, сердешного, пересохли.
Да я и так немного даю, услышал он знакомый голос.
Открыв глаза, Степан сразу же встретился с взглядом огромного, бородатого мужчины, смотрящего на него в упор.
Отошёл маненько? спросил тот.
Степан кивнул головой.
Отошёл.
Ну, вот и соколик. Где ранен-то?
Вроде в плечо и ноги.
В ноги Это плохо.
А что, в плечо лучше? попытался пошутить Степан.
Да как сказать! На плечах не ходют, а вот ноги Ну, да что говорить-то, мы ж ничего не изменим? Нет. Так что будем лечить. Петруха, обратился он к сыну, давай тащи нож сапожный, спички и йод. Будем ревизию проводить. А ты покудова, выпей-ка наркозу. Может и полегчает, сделал он заключение, давая Степану полкружки крепчайшего самогона. Куды шёл-то, на восток аль на запад?
Из колонны новобранцев, шли на Псков.
Тю! На Псков! Там вокруг сплошной немецкий десант. На убой вас вели, как бычков на бойню. Совсем товарищи командиры башку потеряли. Вас в тыл надо было вести. Переодеть, обуть. Винтовки дать да патроны не забыть. А они вас прямо на немцев. Ох, и мудрёные у них головы, он как-то обречёно покачал своей головой. Ну, давай Петюня, режь ему штаны, ищи раны.
Долго их искать не пришлось. «Слава Богу», как выразился «папаша», пули прошли на вылет и не задели кости. Он крякнул, убрал запёкшуюся кровь влажной тряпкой, а потом, посмотрев на Степана, сказал: «Терпи», и капнул в одну, затем во вторую рану йод. Боль была необыкновенной, а «доктор» уже повернул Степана на живот и проделал ту же операцию с другой стороны ног. Затем он осмотрел правое плечо. Пуля, войдя спереди, не вышла со спины.
Это, касатик мой, плохо, пробормотал он. Тута резать надо, сказал он, нащупав пулю. Петруха, позвал он, заводи керосинку.
Счас, тятя, ответил парнишка.
Прогрев на огне нож, окунув его лезвие в самогон и им же смазав свои руки, «тятя», перекрестясь, сделал надрез на спине. Кончиком ножа он попытался вынуть пулю. Та не шла. Он крякнул, ругнулся в ворот рубахи и, засунув палец в разрез, выковырнул оттуда пулю. Но Степан этого уже не чувствовал. Он опять потерял сознание. А доморощенный лекарь опять густо смазал раны йодом, перевязав их полоской, оторванной от чистой простыни.