Если вы откажете ему в его священном праве контрамарки, одессит считает себя искренне оскорбленным. Ему даже не жаль денег на билет он истратит в кабаре в сто раз больше, но платить за билет в театр для него просто немыслимо и обидно:
Что, я не имею ничего общего с искусством, говорит одессит, чтобы я платил за билет? Я не хам какой-нибудь, я хорошо знаком с парикмахером из фарса и имею, кажется, право сидеть в первом ряду по контрамарке.
Но это еще не все.
Одесский зритель, как платный, так и бесплатный, все уже видел и его ничем не удивишь.
Дайте ему, например, сейчас Цесевича, он только скорчит гримасу и скажет:
Э, важная вещь? Я слышал самого Шаляпина.
Привезите ему завтра в Одессу Фокиных, он презрительно улыбнется:
А Цукки я не видел? Ах, как она танцевала, Боже мой, как она танцевала. Так вы мне показываете Фокиных. Тоже интерес?
Привезите «художественников» в их лучших постановках, одессит отмахивается руками:
Это ерунда, а вот когда у нас была труппа Соловцова
Одесский театрал ничему не удивляется и ничем не восхищается. Впрочем, кроме тех артистов, которых создала сама Одесса.
Хенкина и Утесова.
Это действительно непревзойдение, и выше этого нет ничего в искусстве.
Артисты боятся Одессы пуще огня и моря.
Одесса это такой город, это такой город говорят артисты, перефразируя Салтыкова, географии не знает, арифметики не знает, но кровь кому угодно пустит.
Одессит страшный любитель музыки, но он в один год похоронил филармонию и похерил оперу в Городском театре.
Из всех видов театрального искусства Мельпомены, Талии и Терпсихоры одессит предпочитает кино, причем сидит сразу два сеанса не столько из интереса к картине, сколько потому, чтобы дома не жечь электричества, и просто чтобы его видело как можно более людей.
Когда-то, правда, Одесса любила театр и хвасталась:
У нас первая опера в мире.
У нас же драма, так в Ковентгарденском театре нет такого балета, как наша драма.
Вообще в Одессе был век расцвета театра, но он давно прошел и его с успехом заменил век расцвета валюты.
1919
Одесские «Театралы»
У одесского дельца, вечно куда-то спешащего, размахивающего руками и отрывающего у вас во время разговора от избытка энергии пуговицу от пальто, я как-то спросил:
Бываете в театре?
Где? изумился он, как будто наскочивши на гвоздь.
В театрах бываете? Вот у вас хорошая драма, что бы там ни говорили. Посещаете вы ее?
Вы с умом или вы без ума? ответил он вопросом на вопрос. Вечером же у Робина биржевые собрания, так куда я пойду, в театр или на биржу? Форменный идьёт! Дружески попрекнул он меня. Оставьте ваши декадентские штучки, перебил он меня. Что вы скажете лучше на батумскую биржу?
А что такое?
Боже мой, он не читал? Ведь там фунты по 730
Чего фунты? наивно спросил я.
Боже мой, чего? Это какой-то «наивник», а не одессит. А франки там 22
Чего 22? опять спросил я.
Боже мой, он вовсе не следит за литературой
Вы посмотрите хоть «Темное пятно». Чудесная, сочная, изящная комедия.
Оставьте, на что мне темное пятно? Если бы оно было масляное или хотя бы керосиновое
* * *Почему, спросил я одесского интеллигента, вы не ходите в театр?
Неужели вы забыли завет Белинского: «Идите в театр, умрите в театре»?
Какого Белинского? удивился он. Ах да, в Одессе улица есть. Знаменитый трагик? Ну, знаете ли, теперь надо это изречение изменить: «Идите в театр, умрите после театра».
Это почему?
А попробуйте не отдать добровольно вашего пальто? Останетесь в живых? Нет уж? не пойду я лучше в театр О пьесе я прочту рецензию и всегда смогу сказать, что я был в театре
* * *Одесская театралка объяснила мне, почему она не ходит теперь в театр:
Нельзя раздеваться! Холодно! Ну как же я надену платье с большим декольте. Бриллианты мне мой Сенечка тоже не разрешает по вечерам надевать. Он говорит не для того я трудился и «делал» кофе, перец, изюм, чиры, дрова, чтобы ты возвращалась из театра
Так он таки прав, если не хочет, чтобы я ездила в театр. На днях мадам Цыпоркес возвращалась из театра, так у нее уши с серьгами вырвали. Ушей, конечно, не жалко, но серьги в 3 квадрата. А квадрат теперь 40 тысяч.
Я очень люблю театр, но подумайте сами
Театралка упорхнула, мило сделав мне ручкой.
Театралка упорхнула, мило сделав мне ручкой.
Бедные одесские театры!..
1919
Александр Биск
Одесская Литературка
(Одесское Литературно-Артистическое Общество)
(отрывок)Единственный источник, где я мог бы почерпнуть кое-какие сведения мои собственные старые бумаги, но мое литературное имущество честно поделили между собой большевики в 1920 г. в Одессе и Гитлер в 1940 г. в Брюсселе.
<>
Человек животное эгоцентрическое, поэтому и я буду говорить не о том, что вообще было, а лишь о том, что я сам видел. Пусть это будет не историей, а матерьялом для истории Одесского Литературно-Артистического Общества. Я расскажу о том, чего я был вначале только зрителем, в чем позже сам принимал близкое участие. Придется мне говорить и о всяких пустяках, и вспомнить старые анекдоты, но вся жизнь состоит из пустяков, и, суммируя их, мы получим картину эпохи. Конечно, мы с вами не останемся в стенах одной лишь Литературки, а выйдем и на Дерибасовскую, посидим у Робина, поедем на Фонтан и пойдем в гости к старым друзьям: нельзя говорить об Одесской Литературке, не упоминая об Одессе.
<> я впервые узнал о существовании Литературно-Артистического Общества, где устраивались рефераты с прениями. Я решил пойти туда, но это было не так просто, т. к. по распоряжению административных властей, вход студентам в Литературку был воспрещен. Мое студенческое самолюбие было уязвлено, но пришлось покориться и надеть штатское платье.
Литературка помещалась тогда в особняке, в одном из самых поэтических уголков Одессы: на том коротком отрезке Ланжероновской улицы, который находится между Думской площадью и обрывом над портом. В тот вечер реферат читал человек небольшого роста, жгучий брюнет, в очках, приехавший только что из Италии. Говорил он очень увлекательно, с необыкновенным жаром, сильно жестикулируя, не помню уж на какую тему. Мне сказали, что это молодой журналист по псевдониму Altalena. <>Altalena стал вскоре любимцем одесской публики в качестве фельетониста «Одесских новостей». Вскоре я узнал и его настоящее имя: Владимир Жаботинский. Время было подлое, подцензурное, писать на общественные темы не приходилось. Помню фельетон Altalena о воротничках Мей и Эдлих. Были тогда такие бумажные воротнички. Altalena говорил, что когда он видит их на бедном студенте, он в своей душе благодарен и студенту, и Мею, и Эдлиху, но когда их надевает франт с претензией на элегантность, это становится нестерпимым.
В другом игривом фельетоне он рассказывает, как барышня, собираясь со студентом на Фонтан, переодевается, и когда мать спрашивает ее, для чего она меняет блузку, она отвечает: «Ах, мама, не могу же я ехать кататься со студентом в кофточке, которая расстегивается сзади. Это невежливо». Этот фельетон Жаботинский позже включил полностью в свой роман «Пятеро».
<> На поэтическом горизонте Одессы светила тогда звезда Дмитрия Цензора, стихи его регулярно появлялись в Од. Нов. Это был талантливый поэт, который нутром почувствовал дух эпохи. Я говорю «нутром», потому что об его умственных качествах мы были другого мнения. Когда во время винта нужно было ругнуть партнера, мы говорили ему: «Глуп, как Цензор», ходили также слухи, что лучше всего он пишет стихи между борщом и мясом.
В «Одесском Листке» царил Дорошевич, который писал фельетоны «за день». У Робина была сочинена загадка: какая разница между Дорошевичем и проституткой? Ответ: проститутка получает за ночь, а Дорошевич за день. <>
Чуковский печатал в Новостях поэму «Современный Евгений Онегин». Там описывалась и Литературка. Помню, к сожалению, только 2 строчки:
И Цензор, дерзостный поэт,
Украдкой тянется в буфет.
<>
В 1903 г. <> я решил, что мне пора попытаться попасть в «Одесские Новости», что являлось моей заветной мечтой. Редактором «Одесских Новостей» был Израиль Моисеевич Хейфец. Молодежь боялась его, как огня. Хейфец был строг и сух, и не любил много разговаривать. «Что, стихи? Посмотрю. До свидания.» Рукопожатие, и вам оставалось только уйти. К моему удивлению, стихи были немедленно напечатаны и с тех пор регулярно появлялись в субботних иллюстрированных приложениях. В то же приблизительно время начала печататься в «Одесских Новостях» и молодая поэтесса Иза Кремер. Я помню одну из ее первых вещей, кажется, перевод с польского: