Но не будем так уж сразу очернять бывшего клоповского милиционера. Просто Иван Иванович тертый калач, и на такие сиротские штучки-дрючки его не купишь, а про этого, с философическим складом ума, он такое знает, что к нему лишь из-за большой нужды пришел. Труп инопланетянина для своей частной экспертизы посмотреть.
А сторож морга продолжает издеваться.
Если ты его так уж хочешь посмотреть, говорит он простодушно, то его вскорости хоронить будут. Там и поглядишь. Бесплатно! И прямо-таки закатывается.
Я сейчас хочу! напирает ободренный словом «бесплатно» Иван Иванович, бывший милиционер, а потом за правду-матку выгнанный председателем кооператива «Агент» с должности агента по борьбе с нарождающейся в Клопове проституцией и давно процветающим Серегиным рэкетирством привокзальных старушек, торгующих на радость пассажирам проходящих поездов горячей картошкой с лучком и укропчиком, похмельным малосольным огурчиком, грибками-ягодками; агентом по ловле сбежавших из дома котов в период весеннего кошачьего беспутства; агента В общем, выгнанный с должности агента по всякой перестроечной всячине, ободренный словом «бесплатно», напирает; а Василий Григорьевич, переспросив: «Значит, Вань, сейчас хочешь?» бьет в самый корень его интереса:
А зачем? Частный сыск запрещен. И задумчиво добавляет: Да у тебя, пожалуй, и не получится.
Это почему же?
Таланту в тебе такого нет.
А поспорим?
На ящик водки!
А давай!!!
Они протягивают друг другу правые руки, как бы здороваясь.
А кто же нас разнимет? спохватывается сторож, и Иван Иванович сообразительно и глумливо подсказывает:
Инопланетянин.
А что ж, пусть разнимет.
Идут в морг.
В морге холодно и пусто.
А где же инопланетянин, Василий Григорьевич?
Он у меня, Вань, по первому мертвецкому разряду в холодильнике. И вдруг истошно орет: Отбой! Его следствие сургучной печатью запломбировало.
Не боись, Григорич, печать не трону.
Ну да, ну да, ты же у нас главный франкмасон.
Подходят к холодильнику, Иван Иванович осматривает печать, говорит:
Плевое дело. Дилетант ставил.
Ишь ты, дилетант. Ее сам из Москвы засургучивал, а ты плевое дело. Я даже его спросил: как там Гдлян? А он насупился сурово, по-прокурорски: разберемся!.. Ну, открывай, что ли, профессионал частного сыска!
Глава девятая
Иван Иванович распахивает холодильник.
Глава десятая
Он пуст.
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Серега проснулся среди ночи и стал сочинять стихи.
Вот что у него получилось сразу.
Серый дождик воробьиный
стекла серые сечет.
Про березку и рябину
детский хор поет.
А потом он ворочался-ворочался, подходил даже к окну и смотрел на звезды; курил, но путного стиха все равно в голову больше не лезло. Он бросил сочинять и стал вспоминать: свою школу, школьный актовый зал, занавес и кулисы из оранжевого плюша, запевалку Соню, поющую песню про березку и рябинку, и зазвучал вдруг в его голове Сонин голос:
Край родной, навек любимый.
Где найти еще такой,
Где найти еще такой?
И ему стало очень хорошо и слеза, словно звезда по небосклону, скатилась по его щеке. И вдруг матерное сочинилось!
На далёкую чужбину
журавли летят.
Вот такую, блин, картину
вижу, мать!.
Глава тринадцатая
Соня Клопова три года тому назад окончила среднюю школу и уехала в Москву.
Покантовавшись там с годик, купила на Ярославском вокзале плацкартный билетик на верхнюю боковую полку и айда по России!
Накатавшись по стране досыта, наглядевшись на жизнь допьяна, вернулась в свой родной Клопов, не затаив обиду ни на Москву-мачеху, ни на Россию-матушку, ни на горемычный белый свет.
Только и сказала матери: «Бывает», когда та ее спросила: «Ну как, Сонька, нашла счастье?»
Глава четырнадцатая
А дождик с четырех сторон
Уже облек и лес и поле.
А дождик с четырех сторон
Уже облек и лес и поле.
Так мягко, словно хочет он,
Чтоб неизбежное без боли.
Д. ПрасоловПривокзальный скверик. Пасмурно. Вот-вот пойдет дождь. На скамейке сидит Соня. К ней подходит Иван Иванович.
Не возражаешь? говорит он милицейским тоном и садится рядом.
Не возражаю, вяло отвечает она.
А вдруг мешаю? Может, свиданка у тебя с кем?
Моя свиданка, дядь Вань, последняя в седьмом классе была.
Ой ли?!
По себе, что ли, судите? Так с Анфисой Петровной у вас не свиданки, а прятки.
От кого это прятки?
От Пелагеи вашей супруги законной!
А ну-ка потише!
Не бойтесь, не найдет она вас. Она с вами не в прятки, как вы с ней, а в жмурки играет. Дождик, кажется, пошел.
Соня подставляет ладонь, ловит дождевую каплю, зажимает в кулаке.
Ты ее точно божью коровку, усмехается Иван Иванович.
Пойду я, дядь Вань.
Постой, берет он ее за руку. Разговор у меня к тебе есть.
Какой разговор? освобождает она руку.
Иван Иванович достает «казбечину». Закуривает.
Про свиданку свою последнюю расскажи с инопланетянином, говорит, сделав две затяжки, и делает третью.
Не могу, дядь Вань. Протокол подписывала.
Ишь ты! качает он головой. Да брось ты, чуть ли не бьет Соню по руке, ловить свои капли!
Она разжимает кулак и, глядя на капли дождя, падающие на ладонь, читает тихо и монотонно:
Листа несорванного дрожь,
И забытье травинок тощих
Это ты о чем? недовольно перебивает ее Иван Иванович.
Это не я Прасолов, отвечает она отрешенно.
Капли на ее ладони, еще не слившиеся, лежат гроздью белой смородины, и она кладет в рот с ладони эту смородинную гроздь дождя, делает движение рукой, словно срывает губами с веточки ягоды, и говорит, как бы согласившись с ним, с Прасоловым, отведав этих ягод:
И надо всем еще не дождь,
А еле слышный мелкий дождик.
И опять подставляет ладонь под капли.
Прасолов? уверенно, тоном все знающего, небрежно уточняет Иван Иванович. Следователь, что ли, из Москвы?
Нет, поэт из соседней области, отвечает Соня, стряхивает капли с ладони и продолжает читать стихотворение:
Сольются капли на листе,
И вот, почувствовав их тяжесть,
Рожденный там, на высоте,
Он замертво на землю ляжет.
Абсолютно! сочувственно гаркает Иван Иванович. Летел-летел к нам с такой высоты и замертво! А ты, добавляет укоризненно, «протокол подписывала». И говорит как можно душевней, не скрывая, правда, на нее, Соню, свою горькую обиду: Я не для протокола тебя спрашиваю. Что под протокол ты сказала, я знаю. Но разве душу-то под него выговоришь?!
Выговаривать свою душу Соня не хочет и вне протокола и откровенничает, грубо, по-бабьи, говорит:
Беременная, Иван Иванович, я от него. А про последнюю мою с ним свиданку ну что сказать? Недолго он у меня был. К начдиву нашему полулегендарному торопился.
Замолкает.
Молчит и Иван Иванович. Наконец Соня шепчет:
Но все произойдет не вдруг:
Еще от трепета до тленья
Он совершит прощальный круг
Замедленно как в удивленье.
А дождик с четырех сторон
Уже облег и лес, и поле.
Так мягко, словно хочет он,
Чтоб неизбежное без боли.
А дождь разошелся вовсю.
Жесткий. Холодный.
Глава пятнадцатая
Генерал-лейтенант Клопов Т. Г. прожил жизнь суровую, но веселую.
Одним словом, военную.
Он, будучи ровесником века и сыном пролетариата по причине круглого своего сиротского происхождения, в девятнадцатом году был уже красным начдивом и всласть порубал своей шашкой и белых, и черных, и желтых, и зеленых, и прочий несознательный цвет Гражданской войны и все это на скаку, на рысях, аллюром и галопом.
Весело процокал его рафинадный кавалерийский конь и по брусчатке Красных парадов вплоть до тридцать седьмого.