Бизнес свой Захаркин продал, усадьбу отдал продавцу бонусом и окончательно вернулся в город. Новый владелец с леспромхозом справиться не сумел, скоро разорился, и село снова вернулось в прежнее состояние. Пьют, а иногда, когда не лениво, воруют. Перила моста починили, а местный стихотворец придумал такую вот эпитафию про «ягу».
Что ж нельзя было поднять машину? Отмыть, починить, привести в порядок Нормальный же вопрос, естественный.
Ответом на него будет только горькая ухмылка Василия Захаркина. Он покачает головой, махнет рукой неопределенно:
Была в детстве игрушка ее украли. Вернулась в молодости ее угробили. Не случайно все.
Не случайно
В городе у Захаркина тоже бизнес. Он теперь занимается энергетикой, как сам выражается «на сетях сидит». Ведает подключениями к энергосистеме. Изредка звонит ему партнер:
Привет, Вася! Кузякин это. Ну что может, отдохнем в выходные? В глубинку куда, на озера в Таежное, может, махнем? Помянем старого друга!
Захаркин сердится, но виду не подает, вроде откликается на шутку:
Давай! Только меняемся: я тебе моего старого друга, ты мне долг за переплату.
Рассказы о чудесном
Чудесного в нашей жизни значительно больше, чем кажется. Чудеса случаются если не каждый день, то хоть раз в жизни, но с каждым. Эти рассказы почти не выдуманы, скорее додуманы. Было почти так. Или так могло быть. Или было именно так, но мы этого не видели и потому не верим. А когда верим додумываем. Кто знает Художественное воображение (если хотите назовите это просто фантазией) порой работает вместо Того, Кто знает.
Страшная тайна
Памяти Михаила Успенского
Я живу давно, если считать по-нормальному. Не трепать снисходительно по плечу с высоты 190 сантиметров и 80 лет: «Ну, 56 пацан!» а если по-нормальному, честно. 56 это возраст. Это уже много. Не пацан, конечно. Потому и говорю: я живу давно. И многих пережил уже и старше, и младше себя. Не кичусь этим, не горжусь, жалею о тех, кого пережил, многих не хватает. Но и какого-то особого знака в этом не нахожу, не крещусь суеверно: «Опять пронесло, спаси, Господи!», беспокойства не испытываю. Жизнь она как дана, так и есть. Я думаю, дана Всевышним, атеисты и агностики полагают иначе ну и Бог с нами со всеми. Хотим мы того или нет.
Я живу давно, многое повидал и пережил. Но такого, что случилось со мной год назад, не было еще никогда. И не знаю теперь кончится ли когда-то назначенное мне испытание?
Я филолог, если точнее школьный преподаватель русского языка и литературы. Зовут меня Николай Степанович Букарин. Язык я люблю, а профессию свою, должность нет. Хотя преподаю усердно, ученики мои на олимпиадах побеждают, ЕГЭ сдают и в вузы поступают. Но любви у нас с ними нет так отношения. Школу закончил и забыл. Я их тоже не больно-то помню, разве что самых тупых на них сил отпускается больше, чем на умных. Но в основном не помню. И не хочу по-другому. Не хочу я в них вкладывать душу, жаль мне и души, и сердца. Они у меня в единственном экземпляре, а ученики как ношенные тапочки: отходил сезон и выкинул. Не жалко. Много еще будет таких. Хотя и не так много уже: до пенсии всего ничего. Дотяну, даст Бог. Коллег своих я тоже не особо жалую, друзей у меня в преподавательском цехе нет. Ни друзей, ни приятелей даже, ни любовниц. И не было никогда как-то обошелся, проскочил. На коллективные праздники, корпоративы стараюсь не ходить, хотя в день учителя не отвертишься, приходится сидеть на торжественных собраниях, строить счастливое лицо, когда тебе вручают очередную грамоту не за заслуги, а по списку. Тут уж ничего не поделаешь.
И держит меня в этой моей профессии вот уж сколько десятков лет только одно: очень я люблю слово. Можно было, конечно, податься в науку, написать диссертацию, потом труды научные кропать, исследовать какую-нибудь поэтику Булгакова или Достоевского, делиться открытиями Упустил. В молодости побоялся, потом поздно было. Или показалось, что поздно.
Наука просквозила мимо, а любовь осталась. И я нашел этой своей любви такое приложение. Я люблю слушать людей, одновременно наблюдая за их мимикой, жестами, выражением глаз. Мне интересно сопоставлять как слова, которые они из себя извергают, соотносятся с их настоящими мыслями, их внутренним мироощущением, как они это мироощущение через слова передают. Занятие, скажу вам, чрезвычайно увлекательное! Столько нового про людей узнаешь лучше бы и не знать иногда! Но любовь к слову, к исследованию, к поиску тут уж, опять же, ничего не попишешь. Я лингвист-любитель, я бы себя так назвал.
Открытия случаются разные мелкие и покрупнее. Понятно, что когда человек, например, на трибуне, он всегда врет, тут исключений нет. И когда я вижу выступающего перед публикой, допустим, мэра, или губернатора, или главу парламента любого уровня, а то и еще кого повыше, мне не надо особо углубляться в лингвистический анализ, даже самый поверхностный анализ покажет: врет он. Даже когда правду говорит врет. Что именно думает не скажу, не знаю, но что врет к Ванге не ходи. Тут все просто. Сложнее когда трибуны нет, и говорящий не чиновник, а, допустим, как ты: учитель. Или даже нет, учителя тоже чаще всего врут. Не учитель, а, допустим, сосед по площадке, который машину свою паркует каждый вечер рядом с моей, а по утрам мы вместе выходим, здороваемся, перекидываемся парой слов и разъезжаемся. Вот на этой паре слов его очень интересно ловить. С какой ноги встал? Какое настроение внутри, за утренней улыбкой? Очень увлекательно.
На этом-то увлечении моем меня и накрыло. Было так.
Год назад полетели мы с моей женой к моей дочке в Москву на свадьбу. Здесь сначала требуется некоторое пояснение. «С моей женой к моей дочке» звучит как-то непривычно, да? Потому что дочка у нас с женой отдельная, моя, от предыдущего брака. «От предыдущего» потому что не первый он, а ну, неважно. С предыдущей женой мы жили недолго и счастливо: она жила у мамы в одной из прибалтийских республик, я в Красноярске. Но так было уже тогда, когда она забеременела. До этого, конечно, жили вместе, иначе бы дочка не родилась. Жена и уехала к маме рожать: «Мама будет рядом подскажет, научит, поможет» Не очень-то мама помогла, однако не в ней дело.
Чем ближе к родам, тем Мила моя (имя такое у нее Мила; я ее так и звал в шутку: «Мила моя!») больше беспокоилась. Письма, телеграммы В конце концов: «Приезжай, без тебя худо». Приехал, как-то успокоил. Посмотрел внимательно на маму, послушал чего она говорит, понял, в чем дело. Не любит она свою дочку. И без меня, конечно, ей, Миле, там было правда худо. Пришлось жить с ними до родов.
Жена родила неожиданно. Ждали-ждали, даже спать стали врозь, чтобы не навредить и вообще. И вот ночью просыпаюсь она стоит, лицо светится в темноте белым, гладит меня по одеялу и говорит спокойно так: «Ну, чего ты лежишь? У меня воды отошли, вызывай скорую»
Дочка родилась как все: красная, сморщенная, кричит, титьку кусает После родов мы почти сразу уехали как только у Милы все зажило. А еще через полгода разошлись мирно, без ссоры. Не было любви между нами. Вся любовь дочка.
Теперь-то она, дочка красавица, умница, замужем. И он ну, не красавец (хотя кому как!), но тоже умница, еще почище нее. Кандидат наук. Жена у меня давно другая, с дочкой она в дружбе, иногда даже дружат против меня. Я ничего не имею, пускай дружат. Главное чтобы они друг друга слышали. И меня, конечно, тоже.
Вот и полетели мы с моей нынешней женой Альбиной на дочкину свадьбу. И вот тогда на меня снизошло. Или обрушилось? До сих пор не знаю.
Началось в самолете, до взлета. Как водится, когда всех рассадили, стюардессы встали в проходах и стали рассказывать, как нам действовать, если самолет терпит аварию. Я сначала даже не смотрел столько раз все это слышал и видел. Случайно поднял глаза и вдруг слышу сразу после слов про кислородную маску: «Блин, как осточертело все это рассказывать! Ну все равно же не слушает, не смотрит никто, да и если навернемся что от моих сказок толку-то? И все ж это знают, главное. Каждый полет одно и то же. Тоска» Я сначала просто не понял ничего, дурная мысль мелькнула: «Запись перепутали». Ну, какая запись, когда вот она живая стюардесса, вот вторая руками машет И тут меня аж в пот бросило: я на нее смотрю, слова слышу а губы ее по-другому двигаются, они другие слова говорят как раз про кислородную маску, что она над сиденьем! Только я этих слов не слышу. А все остальные, видимо, слышат именно их, потому что ни у кого больше глаза на лоб не лезут, кроме меня. Покосился на жену она в порядке, прилежно так слушает, улыбается стюардессе. И та, коза, лыбится! Что ж, думаю, за ерунда такая?! И опять меня вдруг царапнуло запоздало: когда я на жену смотрел, а не на стюардессу, слышал снова про кислородную маску и спасательный жилет, а как только опять на стюардессу взглянул так опять «как все осточертело», да еще и с матерками