Необратим значит, буду бабой? тихо спросил он, и голос его звучал не по-мужски.
Уже, коротко ответил профессор. Уже стали.
Что же делать? скорее выдохнул, чем спросил Сугробин.
Николай Сергеевич вздохнул.
Это и есть самый трудный вопрос Существует два пути: либо сделать операцию и вернуть вам мужское достоинство в полном объеме, либо сделать вас полноценной женщиной для этого опять же требуется операция. Убрать то, что больше не понадобится, и скажем так встроить то, что должно быть у каждой женщины. Только детей рожать не сможете все равно.
Погодите! тонко закричал Федор Михалыч. Что вы мне тут детей, рожать, женщина Где такие операции делают, чтобы снова в мужика? Говорите адрес, любых денег не пожалею, сберкнижку очищу, любую очередь отстою!
Николай Сергеевич снова вздохнул.
Что ж, пишите адрес: Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк
Сугробин дико посмотрел на него:
Издеваетесь?
К сожалению, нет. Дело в том, что в Советском Союзе операции по смене пола запрещены. В любую сторону.
Так я же не менять я же вернуть хочу!
С медицинской точки зрения вы уже женщина. Но и полноценной женщиной вас тоже никто здесь, у нас сделать не сможет. По той же причине. Такая вот история
О том, что было дальше, расскажу коротко.
Жена мягко, но решительно предложила Федору Михалычу переехать в дом недавно (очень вовремя!) умерших его родителей. Аргумент звучал просто и убедительно:
Что я должна говорить детям? А так скажу разошлись
Вся деревня узнала о недоделанном транссексуале в несколько дней. Хозмаг пришлось на несколько дней закрыть, якобы на ревизию: деревенские приходили сюда группами, чтобы задавать дурацкие вопросы. Пьяный парторг выговаривал похмельному директору:
Ну разве хорошо, что ведущий бригадир у тебя пидарас?
Тот изумленно спрашивал:
Почему пидарас? Он ни то, ни сё
Ну, какая разница? Тебя же все директора засмеют, а как партийное начальство посмотрит?!
С бригадиров Федора Михалыча сняли, назначили другого, молодого, недавно выучившегося, но уже бившего рекорды опытных трактористов-комбайнеров. Звали его Саша. Это был я.
Через неделю Саша подошел к Федору Михалычу, отвел его в сторонку.
Слушай, Михалыч, тут такое дело
Слушать тот не стал, сказал только:
Завтра заявление напишу, попрошу перевести в кочегары.
Саша виновато развел руками:
Понимаешь, они теперь тебя кроме как Паша Ангелина никак больше не зовут (Не знаете Пашу Ангелину? Гугл, гугл!)
Михалыч только плюнул.
Жил он с той поры бобылем, в общественную баню, конечно, не ходил, топил баньку себе сам, сам и мылся, один. Париться любил по-прежнему. А вот водки не пил совсем, даже после бани. Иногда приходила жена, готовила еду вот чем-чем, а кулинарным искусством Сугробин так и не овладел.
Грудь у него выросла большая, размера четвертого. Сначала он просил жену покупать ему бюстгалтеры. Но со временем деревня успокоилась, Федор Михалыч стал даже кем-то вроде местной достопримечательности, к нему в новом его качестве привыкли, некоторые стали даже захаживать в гости. Даже повзрослевшие дети приходили без опаски и звали его папой.
Одно ему только мешало: ненужное теперь мужское хозяйство.
Ну, болтается и болтается, зараза, хоть к ноге привязывай! жаловался он как-то Саше и спрашивал с надеждой: Может, доживем до времени, когда его можно того
Саша только усмехался. На усмешки бывший бригадир не обижался, понимал: люди всегда люди, и если с ним такое приключилось ну, пусть посмеются, что ж
И усы у него расти не перестали. Главное не седели с возрастом. Бородка пробивалась жидкая, редкая, а вот усы были могучие пышные и черные.
Саша, отработав два года бригадиром, все-таки поступил в институт, уехал из деревни
И вот теперь рассказываю тебе эту историю, закончил я.
Приятель мой только крутил головой.
Мы фантастику на других планетах ищем, а тут вот она, фантастика!
Мы выкурили еще по сигарете и пошли к машине. Начало смеркаться, а дорога была неблизкой.
Когда переехали через мост, приятель в последний раз посмотрел на деревню и вдруг впился в мой рукав я едва не въехал в сугроб, затормозил.
Смотри!
Над крайней избой, стоявшей на заметном отдалении от других, столбом поднимался дым из печной трубы Нет, он поднимался не столбом: он стоял огромным фаллосом. Черты были резки и чётки, какими они бывают на линогравюре.
Когда переехали через мост, приятель в последний раз посмотрел на деревню и вдруг впился в мой рукав я едва не въехал в сугроб, затормозил.
Смотри!
Над крайней избой, стоявшей на заметном отдалении от других, столбом поднимался дым из печной трубы Нет, он поднимался не столбом: он стоял огромным фаллосом. Черты были резки и чётки, какими они бывают на линогравюре.
Да-да, ответил я на немой вопрос моего приятеля, это его дом. А летом у него на грядке морковь родится такой же формы. Знаешь, сколько он за нее на базаре выручает!
Хренов
Фамилия его была Хренов. Звали Тихон. Родители были такие любили старые русские имена: Тихон, Краса (так звали его сестру). А нового ребенка собирались назвать Виолончель. Во-первых, потому, что доктора даже с новыми технологиями не смогли определить пол два разных сеанса дали разные, поло-противоположные результаты, а третий и вообще неприличный. Во-вторых потому, что бабушка и дедушка были музыкантами-виолончелистами. Хотя дедушка играл на барабане, кажется, но считалось на виолончели. Из уважения к бабушке: она умерла раньше.
Нового ребенка не получилось, получился выкидыш. Оказалось их было двое. Мама сильно переживала: как же для второго не придумали имя?! Так и скончалась, мучая себя. Отец ее недолго пережил: спился. Ну, что делать
В общем, Тихон Хренов.
В школе ему дали два прозвища: Тихон Хренников в честь известного композитора для тех, кто понимает, и Тихоня Хренов потому что не высовывался. Никогда руки не поднимал, к доске не просился, никогда не откликался на «Кто готов к ответу?». Но всегда все знал, причем знал на «пять», а отвечал на «четыре». Чтоб не высовываться.
Так и жил до выпускного класса Тихоней.
В выпускном или сразу после (очевидцы говорят разное) плоть его взбунтовалась, и он изнасиловал девочку. Ладно бы одноклассницу, а то ведь студентку, будущую медичку! Как он это сделал не рассказывал, не рассказывала и она. Только стыдливо роняла руки. История стала известна, его хотели посадить, но богатые родители девочки поставили условие: не станем настаивать, если женишься! Он подумал. Женитьба процесс обратимый, можно и развестись, в Советском Союзе живем. Согласился. И тут коса на камень: она сказала: «Я за него выйду только в гробу!» В смысле «В гробу я видала такого жениха!» Уперлась и ни в какую.
Свадьба не состоялась.
Ее родители, чтобы избежать кривотолков и сплетен благо, были богатые, переехали в другой город и другой регион. Вместе с ней, конечно. Следов и писем не оставили.
А он, немного подумав, понял: изнасиловал ту, без которой жить не может. Ну, что делать Он придумал что. Жить-то не может. Нашел веревку, пошел в лес
Его не сразу хватились: некому было хвататься. Сестра его еще раньше спуталась с каким-то турком и уехала. И пропала в Турции. Пошла по рукам, одни говорили. Другие что очень удачно устроилась и российских родственников потому не вспоминает: смазать свою жизнь боится.
Потом все-таки соседи обнаружили пустую квартиру, понаблюдали за ней ну, пустая, даже украсть нечего! И никто не приходит.
Заявили в милицию (тогда еще милиция была): пропал человек.
Стали искать нашли: болтается и уже припахивает. Даже сильно пахнет. Сняли, увезли в морг, вскрыли Понятно, умер от удушья но! Побочный диагноз: сифилис, и очень запущенный!
Если кто не знает, в старые времена (советскими их называли) сифилис был диагноз криминальный. Стали искать источник. По опросам получилось, что ни с кем, кроме той девочки Нины, он сношений не имел.
Стали искать девочку Нину. Всесоюзный розыск объявили!
Нашли
На могиле девочки Нины в далекой от описываемых событий республике написано: «Спи, наша девочка! Здесь тебя никто не потревожит»
Игрушка, или Последний прыжок «Ягуара»
Сквозь маленькое таежное село так оно и называется: Таежное, протекает речка, тоже маленькая и одноименная. Через нее перекинут деревянный мостик, узкий, на две машины не хватит, поэтому при встрече одному приходится уступать. Хотя встречи бывают редко: машин в селе немного. Если приглядеться, нетрудно обнаружить, что одно звено деревянного ограждения новее остальных. Оно было сломано и поставлено заново. И на нем маленькая фанерная табличка, уже успевшая почернеть от дождей, приколоченная гвоздями. На табличке выжжено: