Я оглянулся, мне почему-то показалось, что позади маячит фигура Саморукова и слова эти обращены к нему.
Людочка простудилась в дороге, сказала Лариса. Ночью был жар. А теперь она хочет сказку.
Вот и стал я народным сказителем, вздохнул я.
Людочка лежала в постели, закутанная по самые уши. Увидев меня, она достала из-под одеяла руки, потянулась и тоненьким голоском сказала:
Папка пришел
Я посмотрел на Ларису. Людочкины слова я воспринял как часть какой-то игры. Лариса стала пунцовой. Наклонившись над кроваткой, она торопливо сказала:
Доченька, дядя Костя сейчас расскажет тебе сказку
Я начал рассказывать про паучка, плетущего свои сети. Огромные сети, которые он расставляет на главной звездной дороге Млечном Пути. Большие и маленькие звезды спешат по своим звездным делам, а на пути вдруг вырастает сеть, звезды попадают в нее, потому что они не привыкли сворачивать с пути. И тогда на них нападает паук. Пауком управляют люди, почти такие, как мы. Они набирают звездную энергию, чтобы дать жизнь своей планете, чтобы могли двигаться поезда, летать самолеты, светить фонари в ночных городах.
Ты видел паучка? с уважением и страхом спросила Людочка. Она привстала в постели и смотрела на меня, как на Илью Муромца.
Видел. Звезды большие, а паучок маленький и золотистый.
Поймай его. Я тоже хочу посмотреть. Ладно, папка?
Опять! Лариса стояла в дверях, она все слышала, и лицо ее болезненно скривилось.
Спи, Людочка, сказал я. Спи и поправляйся. А я пойду охотиться
На работу решил не идти. Отдыхать я могу на законном основании не все ли равно уважаемому шефу, где я буду поправлять свое здоровье?
Но все шло вкривь и вкось в этот день. Единственное место, где я решительно не хотел бы встретиться с Саморуковым, это вход в дом Ларисы. Столкнулись мы в подъезде, и оба опешили от неожиданности.
Что вы здесь делаете, Луговской? довольно спокойно начал шеф и облокотился о косяк. Он не собирался ни пропускать меня на улицу, ни входить в дом. Автобус в город ушел, а я привык, чтобы мои распоряжения выполнялись.
Мне нечего делать в городе, хмуро сказал я.
А здесь у вас есть дело? Здесь обсерватория, а не клуб любителей фантастики.
Настала моя очередь удивляться. Что он хотел сказать?
Я отобрал у Рывчина ваш опус, объяснил Саморуков. Любопытно изложено, но ваше незнание астрономии выдает вас с головой. Ваш литературный талант может найти себе лучшее применение, чем в нашей обсерватории. Во всяком случае, в моей лаборатории вы больше не работаете.
Тремя прыжками Саморуков взбежал на второй этаж, и я услышал звонок. Потом тихие голоса и щелчок английского замка. Я стоял у дома под снегом и отлично понимал, как чувствует себя побитая собака.
Хорошо, однако, быть начальником. Понравился человек пригласил работать. Не сработались до свиданья. Я побрел домой. На западе небо посветлело, а у самого горизонта между серостью земли и серостью неба будто вонзили клинок узкая полоска глубокой сини рвалась и стремилась разлиться рекой, затопить сначала Медвежье Ухо, а потом и все, что пониже.
До вечера я просидел дома. Решил возместить потерю тетрадей, попавших к Саморукову. Отыскал в ящике помятый и наполовину исчирканный блокнот, вырвал чистый лист. Писал быстро в голову пришла очередная гипотеза, наверное, такая же бредовая, как все прежние.
Я вспомнил, как щелкал затвор, заканчивая выдержку. И слова Юры о том, что образ звезды складывается из впечатлений, накопившихся в подсознании. Возникла аналогия мозг как фотопластинка. Жиденькая аналогия, раньше я уже думал об этом, но даже не записал. А мысль не уходила, она обрастала подробностями, и я зацепился за нее, чтобы понять, достаточно ли она сформировалась, чтобы стоило серьезно о ней подумать. Пожалуй, стоило.
Где-то в мозгу есть центр, накапливающий фотоны. Как фотопластинка. Чувствительность глаза огромна он способен реагировать на единственный квант света. Но один фотон не вызывает в мозгу никаких ассоциаций, в памяти нет картинки, которую он мог бы дополнить. А если бы такой центр был? Тогда ни один лучик света не пропал бы зря. Все они укладывались бы в картинку сегодня один, завтра другой. Глядишь, и полотно готово.
Допустим, есть такой накопитель. Что из того? Откуда фотону знать, в какое место на картинке он должен лечь? Лучи света от далекой звезды попадают в глаз одновременно и на один нерв. Разделяются они где-то по дороге в мозг, а может, и в самом мозгу. Как разделяются и почему?
Опять что-то не получалось. Затравка, по-моему, была хорошей. Накопитель света. Нужен еще один шаг, чтобы понять главное. Почему-то я был уверен, что думаю правильно, что мне просто недостает смелости. Раскованности мысли. Ну же, подгонял я себя.
Все дело в разуме, подумал я.
Мозг коллектор, сборщик сведений о внешнем мире. Но только ли? Мозг все же не фотопластинка, он не просто фиксирует, он обрабатывает сигналы зрения еще на пути к их законному центру. У неразумного животного сигналы благополучно доходят по назначению. Но человек иное качество. Принципиально иное это разум. Кто может доказать, что разумная фотопластинка будет фиксировать мир так же, как обычная?
Возможно, есть иное объяснение. Не знаю. Вряд ли здесь нарушаются какие-либо законы природы. Нет, просто существуют законы, о которых мы пока не подозреваем. Обычно ведь люди очень осторожны, когда для объяснения парадоксального явления предлагают новый физический закон, будто у мироздания число законов ограничено. Будто каждое явление не может нести в себе и нечто принципиально новое. А самое новое, самое близкое к нам, настолько близкое, что мы не воспринимаем его как принципиально отличное от всего остального мироздания, это наш разум. Ведь разум новое качество. Я повторил это еще раз, записал и подчеркнул жирной чертой.
Разум иное качество. Может, и законы здесь другие? Мы еще не подступились к законам разума, потому что неизвестно, с какими мерками, какими приборами к ним подступиться. Может быть, для познания разума нужны не приборы, а опять-таки разум? Может быть, в конце концов, ощущения человека окажутся более «дальнозоркими», чем любой созданный человеком прибор?
Я не верю, что я один такой. А может, просто боюсь быть единственным. Может, нас миллионы на Земле. Миллионы «зрячих». И дело в том, что проявиться это свойство легче всего может у астрономов помогает техника. Что я знал бы о себе, если бы остался работать на заводе микроэлектроники, если бы не позвала меня в горы смутная жажда необычного?
13
К директору меня вызвали под вечер. Вернулся из города Валера, он успел «заскочить» в главное здание и явился с банкой апельсинового сока даром неизвестного друга. Мне хотелось, чтобы этим другом оказалась Лариса, но, скорее всего, обо мне заботился Юра в виде компенсации за потерю тетрадей.
Не гадай, сказал Валера. Все равно не догадаешься. Одевайся, тебя академик требует.
Когда я шел к главному зданию, непогода улеглась. У подножия Медвежьего Уха громоздились копны тумана, будто серые волки, собравшиеся на ночлег. А на востоке небо казалось вымытым и протертым тряпочкой таким оно было прозрачным и иссиня-глубоким. На Четырехметровом готовились к наблюдениям ребята из лаборатории техобеспечения вращали купол, проверяя моторы. Я подумал о том, что буду говорить. Ночью мне нужно быть у телескопа вот и все.
Директор был в кабинете один, и это придало мне бодрости я не хотел встречаться с Саморуковым.
Садитесь, Луговской, сказал академик. Рассказывайте.
Я молчал. Я смотрел на листок бумаги, лежавший на столе, и читал вверх ногами приказ о моем увольнении. Однако силен Саморуков! Ну, не желает он со мной работать. Разве это причина для того, чтобы требовать немедленного увольнения?
Это неправильно! сказал я.
Неправильно, согласился академик. Что вы там натворили? Михаил Викторович категорически утверждает, что вы не соответствуете занимаемой должности. Тогда упрек к нему Саморуков сам вас нашел и пригласил в обсерваторию. Приказа я пока не подписал.
Я хочу наблюдать, сказал я, а у Михаила Викторовича в отношении меня иные планы
В отношении вас, академик ткнул в меня длинным гибким пальцем, планы у Саморукова вполне определенные: он настаивает на вашем изгнании. Вы можете вразумительно объяснить эту пертурбацию?
Вразумительно я не мог. Для этого я должен был рассказать про звездные экспедиции, о том, как мне теперь позарез нужно каждую ночь видеть озерцо окуляра, и в нем удивительный и близкий звездный мир.
Директор пододвинул к себе бланк с приказом, и поперек листа пошла-поехала размашистая зеленая подпись. Вот и все. Звездолеты на свалку. Экспедиции в космос запретить. На равнину, Луговской, в пампасы. Я встал и пошел к двери.
Луговской, сказал академик. Он стоял за столом и держал бланк с приказом двумя пальцами. Отнесите в канцелярию, голос его звучал сухо. До свидания.