Ответ не устроил, расстроил, но чего ей грустить, если просьбу её он исполнит. Поднесёт ей душу так, чтоб глубоко ощутила нутро, погрузилась в него и безвыходно в нём утонула.
Я думала, что погубила тебя, художник. Не повторяй этого! попросила она его.
Я жив. Всё хорошо, и ты здесь не при чём, не успокоил он её очередной ложью.
Помолчала она и ответила:
Ты такой один! Таких, как я, много, и мне бы не хотелось быть той, кто погубит художника, рисующего души! Такой грех не смогу донести, споткнусь на первом повороте. Ведь мы, просто, живём, и мы, просто, уходим, ну а ты оставляешь свой свет
Твоя душа слишком чиста перед моей, поэтому стало тяжело, не дал ей договорить художник, и создана ты не для того, чтобы, просто, жить и, просто, уйти. Не просто так же ты ко мне пришла!
Хорошо, согласилась она на свою же просьбу.
Он произнёс все слова с теплом и увидел её улыбку цепная реакция на тепло. Путь её улыбки был похож на путь морской волны плавно и волнующе нарастала, затем дарила миг на полёт короткой мысли, и потом заканчивалась красиво и по-королевски, оставляя после себя незнакомое послевкусие.
В Леро не было ничего от царицы, на Клеопатру не похожа она. Много простоты в ней, не мало предсказуемости, но это не говорит о том, что это не украшает. Это в ком-то рождает любовь
Спасибо.
Это она произнесла, а не он. Это слово произносится всегда по-разному и слышится не всеми ушами. Врать себе не мог её «спасибо» звучало приятно. Спасибо бывает, как «спаси» или, как «мне плевать», или, как «от души благодарен!», но в её «спасибо» было два звучания что он уже её спас и, что он ещё не сделал ничего, а лишь делает поспешные выводы.
Первое звучание обольстило, второе задело.
С такими девушками, как Леро, Арлстау, обычно, был бережен, не совращал порочностью, не лил пустоты, но её душу не считал пороком и пустого в ней не нашёл. Это, как оправдание. Пусть необдуманно, но так он поступил. «Ход не конём, а пешкой. Не даром пешка, как король, а королёк, как пешка!»
Лестница, что вела на верх вздыхала и охала от каждого шага её ног, а ноги художника ступали беззвучно. Лестница не дверь и знает, где скрипеть.
Дверь, что вела на чердак, мягко провалилась внутрь Леро пришлось немедленно войти.
Вот и его комната, где ему легче и счастливее, чем в любых других местах. Или это, всего лишь, иллюзия, самообман, страх перед дорогой.
Чердак удивил, для неё был похож на теплицу, но помидоры не обнаружены. Комната из стекла а, значит, художник любил свет.
От света люди прячутся, редко наткнёшься на такое. Здесь, будто ты на улице много Солнца, да и разбитое окно лишь освежает.
Бегло изучила нюансы: на столе разбросаны тетради, листки, карандаши, ручки; разлиты ненужные краски; опрокинут стакан воды; бокал недопитого чая стоит рядом с красиво застеленной кроватью. Кровать стояла по правую руку, с видом на небо и на облака. «Наверное, приятно ему в ней спать».
В углу, напротив кровати блестела икона, выглядела потёрто, но ей простительно не один век живёт. Мастер явно о ней заботился и соблюдал в её углу чистоту.
Остальному в комнате, в том числе, книгам и полотнам, повезло меньше вся пыль досталась им.
«Он ещё ребёнок!», решила она. «На виноград глядит, как будто на вино, но это не мешает быть ребёнком. Душа дитя потянет, даже чудо, вот и объяснение всему!».
Но, если бы всё было очень просто, то каждый здесь стал чудом мастерства. Всё не так просто, как им обоим сейчас кажется. Всё только начинается, не здесь всё завершится
Все мелочи чердака не могли отвлечь от свечения двух шедевров. Сливались с Солнцем, но, всё же, выделялись своим светом. В них не зачата жизнь, но что-то есть. Что-то помимо душ, что-то помимо мыслей художника.
Что это? спросила она, ткнув пальцем в его первый шедевр.
Это душа моего дома.
С минуту рассматривала полотно со всех сторон, но было видно, что ничего в нём похожего на дом не находит. «Лабиринты в прямоугольнике», вот и всё, что об этом может сказать. «Чёрные полосы между белыми стенами если объяснять это глазами».
Не заметила, как он начал рисовать, а когда обратила внимание, процесс уже стал необратимым. Арлстау скрылся за полотном. «А жаль. Мне нравилось его лицо. Карие глаза не такие злые и тёмные, какими желают казаться; брови стремятся вниз; губы чем-то красивы; причёска обычная, короткая, но с правой стороны решили пересечься два шрама, образуя собой хижину, это добавляло изюма в и так уже насыщенный пирог. Как он живёт с этим даром и с этим лицом?! Наверное, ему не легко». Для неё было не важно, что он без рук она, будто не замечала.
Душа сама себя споёт, без спроса и указаний. Достаточно, чтобы она тебе поверила. Станет ли она лучшим шедевром? Решать мастеру. Станет ли незабываемым? Решать шедевру.
Солнце спряталось в туче, откуда-то она взялась на небе, но Леро знала, что туча объявится, ведь видела её, когда художник рисовал луну.
Стали проглядывать ранее неприметные черты его работы. За полотном, то светилось, то гасло, то огонь заполнял все углы, то стремительно вспыхивал свет, а потом медленно потухал. Под конец лишь вспышки, вспышки, вспышки, и свет погас.
Игра света напомнила ей чем-то её жизнь.
Когда закончил, его не била дрожь, не задыхался и не падал в обморок. Куда там, был очень доволен созданным шедевром, чувствовал себя превосходно, и ему очень нравилась её душа.
Сама героиня полотна стояла посреди комнаты, а художник её, словно не замечал. «Любовался другой её частицей», но это не оправдывает.
«Окажется ли важным это творение или посвятит себя пыли?», думал он, ожидая, что скажет Леро. Он не мог позволить мысли, что ей не понравится.
«Понравится! Хоть и у серых мышек есть свои мороки и капризы, но сейчас не час их раскрывать. Смотри на душу, наслаждайся, не забывай этот момент».
Плавно развернул к ней мольберт, и её глаза соприкоснулись с собственной душой. Со стороны это выглядело странно, душа то ведь в глазах. Одно и то же, что взглянуть в глаза самому себе и попытаться остаться равнодушным.
Проследил, как изменялись черты её лица. Всё начинается с восторга, когда тебе что-то сразу же нравится, затем изучающий взгляд, просмотр деталей. Исход: либо разочарование, либо принятие таким, как есть.
Визуально все души могут показаться одинаковыми, и её душа способна быть похожей на луну, но это всё не так.
На лице было написано, что зря боялась, но живопись готова для неё меняться на глазах
Затем глаза пришли к неизмеримой грусти, она намеренно притронулась к слезам, и Леро не выдержала зрелища, что подарил ей художник.
Лицо исказилось непониманием, а в слезах стоял вопрос: «Почему?», и это ни о чём не говорило.
Арлстау пытался рассмотреть в её глазах причины мгновенных перемен, но не получилось не экстрасенс же.
Что ты увидела? спросил он почти взволнованно.
Она взглянула странным взглядом на художника и жалость в нём и беспричинная вина. Впервые придумала себе грех, которого не существует и собирается нести его весь путь.
Затем взгляд оборвался, и она сбежала. Да, сбежала без слов, без прощаний, оставив свою душу в бережных, хоть и искусственных, руках художника.
Его это задело, другим углом взглянул на дар.
«Бывают же такие!», возмущался про себя художник, но больше на себя, чем на неё. «Заинтригуют и сбегают, и на вопрос «почему?» не найдётся ответов.». Волновали и причины и то, куда она сбежала. Не стал кричать: «Постой», не дал себе вмешаться в её выбор. Было совестно, ведь, возможно, она увидела всю свою жизнь от начала до окончания, и в этом лишь его вина.
Взглянул на её душу всё в ней хорошо, вполне красивая, достойна большего, чем думает.
Коктейль эмоций оставила своим уходом. Страх и совесть сидят на разных берегах, у каждого свой смысл. Даже, если и тянут к друг другу дряблые руки, то лишь для приветствия. Страху не бывает совестно, совести не бывает страшно.
За окном всё также, как и вчера, как и годы назад, не меняется, хоть опустивший голову ты смотришь иль подбородок гордо приподняв. Ситуации тасуют углы наших взглядов, чтоб заставить видеть по-новому. Отчаяние склонит тебя ниже, подскажет себя пожалеть. Но у жалости художника есть два лица в одном всех жаль на свете, в другом лишь пустота
За окном не только ветви, за окном вся жизнь
День пролетел, но босоногий вечер всё также не скрывал печали. От счастья до печали чашка чая, а от печали к счастью целый путь.
Лучший шедевр не во всех глазах окажется лучшим. Пёструю пьесу разглядят лишь пёстрые глаза, а глаза Леро, видимо, для меня неуместны.
Это обида?
На этот вопрос он бы ответил:
Не сказал бы
Такой ответ о многом говорит
Как бы не обманывал себя, он ждал, что она вернётся, но ночь уже с небес спустилась, а она так и не пришла.
«Любовь рождается нежданно, но её счастье, видимо, не для меня.», оправдывал он простой фразой свои неудачи в чувствах. Когда любовь к нему приходит, он ждёт, когда она уйдёт вот и вся причина. Нет, он не полюбил её с первого взгляда это лишь мысли