Король Георг повернул голову в сторону, слегка опустив глаза. Проведя некоторое время в абсолютном безмолвии и раздумьях, он, наконец, взглянул в глаза Аббата и сдержанным голосом ответил:
Я вот, что думаю, Аббат. Из Ваших слов, монастырь единственное место, где никто не пострадал. Выходит, вы там все знали, что произойдёт некое зло. Откуда же вы узнали о том, что произойдёт и когда? И теперь я задаюсь вопросом: «А не связаны ли Вы с тем колдуном?». Может быть, это он Вам сообщил об этом? А ещё Король резко ухватил лежащий в стороне окровавленный топор, которым разрубили десятки туш, затем схватил Аббата за его недлинные волосы, прислонил голову к столу, и приложил лезвие к его горлу, со словами:
А ещё, я думаю, может быть вас отправить к этому исчадию ада!?
Аббата охватила паника от неожиданности. Его разум уже нарисовал жуткую картину с отрубленной головой. Тяжело дыша, пытаясь разжать челюсти, прижатые к столу, на котором оставались следы крови недавно разделанного ягнёнка, он старался говорить, пока Король не взмахнул топором:
Ваше Величество! Клянусь! Мы не знали о том, что нас ждёт! Мы не только не ели! Мы не спали, потому что боялись, что не проснёмся! Мы не выходили на улицу, потому что боялись, что нашу плоть что-то может поразить! И так до самого восхода! Клянусь, мы не знали, что именно произойдёт! Мы просто боялись зла, которое может нас настигнуть! И не важно, что это: отравленная пища или огненный дождь! Зачем мне Вас обманывать?
Немного задумавшись, Король чуть сильнее прижал лезвие к горлу Аббата со словами:
Солнце уже взошло! Мои гости едят и пьют, и никакого отравления нет! Что же он за колдун, что не может побороть действие обычного растения, что мы добавили в пищу?!
Аббат продолжал говорить с ещё большим криком от возросшей паники:
Я не знаю! Может быть, он готовит что-то другое для нас! Я не могу знать, что именно! Пожалуйста, Ваше Величество, пожалейте старика! Моя жизнь итак на исходе!
Значит она ничего не стоит! Взмахнув рукой, Король довёл топор до своего плеча, и резко опустил его, вонзив идеально наточенное, но забрызганное кровью лезвие, прямо в старую доску стола. Лезвие опустилось в нескольких миллиметрах от кончика носа Аббата.
Уверенным и строгим тоном Король продолжил говорить:
Я плюнул в этого колдуна тогда в темнице. Сейчас я тоже на него наплевал. Я победил в этой схватке. Благодаря мне вся пища в Цертосе стала безопасной, и теперь жители моего замка могут вновь питаться ею. А Вы со своими монахами можете голодать по ночам, если вам так хочется. Я, как и мои предки, одержал множество побед на поле боя, прогнав с этих земель тысячи рыцарей. И какой-то там горбатый смерд, присланный сатаной, меня не испугает!
После этого Король убрал руку с топора, который так и оставался воткнутый в стол, и отпустил Аббата, слегка дёрнув его голову.
Отец Исаак, задышав с лёгкостью, ещё какое-то время лежал неподвижно, в то время как Король стремительно покинул кухню, направившись в главный зал к гостям. После того, как Король с яростью захлопнул за собой дверь, обессиленное тело Аббата начало сползать со стола, приземляясь на каменном полу. На кухню вошла молодая служанка. Она стремительно подбежала, и присев на коленки, начала расспрашивать Аббата о том, что случилось. Но отец Исаак не мог промолвить ни слова. На его глазах наворачивались слёзы. Он громко заплакал, издавая истерические вопли, уткнувшись лицом в плечо служанки. Та крепко обняла священника, заботливо поглаживая старика по плечу.
6. САМОУВЕРЕННАЯ ПОБЕДА
Наступила ночь. На улицах Цертоса не было ни души. Такую тишину стражникам у главных ворот не доводилось встречать раньше. На протяжении всей ночи по дорогам замка не проехала ни одна повозка, не прошёл ни один крестьянин, и не залаяла ни одна собака. Стражники на башне впервые смогли не только ощутить, но и услышать гул слабого ветра, что едва шевелил флаг со знаменем Цертоса.
Взошло солнце. День прошёл спокойно. Весь замок словно забыл о случившемся недавно несчастье. Лишь монахи не забывали об этом, и продолжали остерегаться тёмного времени суток. Вскоре день растворился, и ночь воцарилась над местными просторами.
В королевских покоях накрывали стол для вечерней трапезы. Вскоре все гости собрались у стола, что сидели за ним прошлой поздней ночью.
Взошло солнце. День прошёл спокойно. Весь замок словно забыл о случившемся недавно несчастье. Лишь монахи не забывали об этом, и продолжали остерегаться тёмного времени суток. Вскоре день растворился, и ночь воцарилась над местными просторами.
В королевских покоях накрывали стол для вечерней трапезы. Вскоре все гости собрались у стола, что сидели за ним прошлой поздней ночью.
Застолье, как и стоило ожидать, оказалось столь же бурным, как и предыдущее. Трапеза началась и Канцлер Клаус решил пошутить в своём репертуаре:
Милорд! Если сегодня за этим столом кто-нибудь подавится, я хотел бы лично отправиться в лес за теми растениями.
Раздался громкий смех из-за всего стола.
Непременно ответил Король. Я позабочусь, чтобы Вам выдали новую телегу, а у лошадей были золотые подковы.
Смех только усилился. Казначей Корнелий решил не отделяться от компании аристократических юмористов:
Милорд, позвольте возразить. Это слишком сильно ударит по нашей казне.
О, не беспокойтесь. Король Георг продолжал острить. Если первым, кто подавится, станет сам Канцлер, то я уверен, никакие подковы не понадобятся.
Гости смеялись так сильно, что казалось, половина из них точно подавится пищей. Барон Силван так расхохотался, что, не удержав своего толстого живота, рухнул со стула прямо на бок к королевским ногам.
О-о-о, Барон Король был настолько в ударе, что никакой придворный шут не шёл с ним ни в какое сравнение. Разведя руки в стороны и опустив взгляд вниз на Барона, Король произнёс с сарказмом Я привык, что мне кланяются крестьяне. Но Ваш поклон, для меня небывалая честь.
Только Барон уселся на стул, как Королева Матильда закричала диким стоном. Выпивая вино из своего кубка, вдруг в один момент вино сменило цвет на более густой и непрозрачный, и главное приобрело кровавый привкус. Во всех кувшинах и кубках вместо красного вина находилась кровь. По Королева испускала громкие вопли, тонкие струи крови текли по уголкам её пышных губ, спускаясь на золотистое платье.
Едва откусив плоть зажаренного ягнёнка, супруга Герцога Леонарда откинулась на спинку стула. Её руки внезапно опустились, слегка ударившись о боковые опоры стула и её нежные кисти рук повисли, словно в них перестала течь кровь. Голова Герцогини безнадёжно опрокинулась на бок, и Герцог уловил её безжизненный взгляд. На его глазах лицо жены покрывалось гниющими волдырями. Её волосы сменили прекрасный каштановый оттенок на цвет седоволосой двухсотлетней ведьмы.
Елена! Елена! ухватившись обеими руками за плечи жены, воскликнул Герцог Леонард. Елена! Господи, да что же это! в ужасе продолжал кричать Герцог.
Облик Герцогини больше не напоминал тело цветущей девы с роскошными волосами, голубыми глазами, пышной грудью и широкими бёдрами. Её плоть высыхала прямо на глазах, как высыхают розы через месяцы, что срезаны с кустов.
Королева Матильда тем временем ухватилась за кувшин с молоком, пытаясь в спешке перебить вкус крови на языке. Резко склонив сосуд к своим губам, из кувшина вместо молока хлынула струя свежего кипятка, что ошпарил лицо Королевы. Матильда в истерике вскочила с трона. Стараясь прикрыть лицо ладонями, она прислонилась спиной к стене, медленно опускаясь на пол. Король немедля поспешил к жене. Осторожно раздвинув её ладони, он взглянул на опухшее лицо Матильды, с которого исходил пар, оставленный горячей водой, сошедшей с её плоти.
Молоко превратилось в кипяток везде, где только было.
Восемнадцать детей, отведавших молоко, закричали от адской боли в животах. Кипяток обжигал их молодую плоть изнутри, заставляя издавать мучительные и болезненные возгласы, словно девственные души покидают их непорочные тела.
Небольшая и тонкая колбаса, которую Казначей Корнелий держал во рту, едва зажав её зубами, обвисла на его пальцах, будто размякла. Его рука держала змею, что заползла прямо в рот Казначея, пуская яд внутри тела. Он не кричал. Это скорее было нечто между громким криком и невнятным мычанием.
Супруга Барона Силвана, сидевшая рядом, начала вздрагивать, едва откусив кусочек персика. Зрачки на её глазах стали закатываться к верху. Голова Баронессы продолжала дёргаться, но с ещё большей силой. Зрачки постепенно исчезали из виду и на их месте остались лишь белые склеры, покрывшиеся множеством тонких красных сосудов. Из ушей, ноздрей, рта и глаз потекли тонкие багровые ручейки.