Повисло томительное молчание, большинство собравшихся внимательно смотрели на часы. Когда прошла минута, стоявший до тех пор недвижно опершись на умывальник, Василий с каким-то странным клекотом подскочил к экспериментатору и легким движением руки набросил дужку ведра ему на затылок. После чего моментально отпрыгнул в сторону, едва сдерживая идиотское бульканье служившее смехом.
Все замерли. Сурик вскочил. Мотнул головой, вода из ведра щедро окатила присутствующих. Раздался звериный рык, а потом грохот, это ведро с очередным рывком головы со всей силы врезалось в умывальник. По белой керамике поползла трещина. Еще рывок и, о чудо! Освобожденный от своего рыцарского шлема и вымокший до нитки Сурик с горящими нешуточной ненавистью глазами оглядел дискуссионное поле.
Кто? спросил он у давящихся смехом товарищей по работе, и не дождавшись ответа поднял ведро и запустил его в Василия, конвульсивно корчащегося на лавочке, Сука!
И только старый бригадир Тимофеич тихонько произнес из-за своего прокуренного шкафчика, за которым он любил в обед отдыхать:
Мастер узнает убьет гандонов на хер. Как теперь мыться?
Сон
Говорят, что сильный не сможет здесь победить.
Как это?
А вот так. Гроб Господень такая штука, что освободить его может лишь слабый, но безгрешный и духом неиспорченный.
Да где ж набрать-то таких?
О! Вот вопрос вопросов!
Паломники примолкли, и какое-то время, молча сидели, слышался только плеск волн и легкое постукивание четок..
Дети произнес черный капюшон.
Что?
Дети. Могли бы
Собрать детей в поход? Да это безумие!
Отчего же, показалось, из-под капюшона на миг появилась и также быстро исчезла язвительная ухмылка, как раз, то, что нужно. Они чисты и непорочны, они добудут
Да возможно ли это?
Только так и возможно, ибо сказано
Чего там было сказано, я уже не слушал. От этих фанатиков одни неприятности. Детей в крестовый поход! Как вам? А ведь пошлют, и найдутся такие, что сами пойдут, и родители найдутся, что благословят. Ага, султану в рабство Голова моя бедная! Я осторожно пощупал свой череп, эко вчера мы надегустировали. Изрядно, однако. А с другой стороны плавание проходило довольно-таки монотонно, а как оно еще должно было проходить?
Мерное покачивание палубы успокаивало и наводило на богословский лад. Тяжелый дух трюма, где было сыро и душно, гнал меня сюда, свежий попутный ветер гнал судно вперед и редкие проблески солнца доставляли мне огромную радость. Хорошо еще, что я не подвержен морской болезни. Не стань я тем, что есть, была бы мне дорога в мореходы. Выйдя на палубу, я долго всматривался в горизонт, но ни паруса ни знака не было там. Погода не баловала, было сыро и неприветливо.
Вздохнув, я снова вернулся в трюм, вот так и буду бродить, подобно вечному скитальцу.
А действительно, произнес правый паломник, все сходится
Что сходится?
Ну, то, что ты говорил минуту назад. И насчет безгрешности и непорочности.
Сейчас такие дети пошли левый паломник никак не хотел сдаваться.
Обычные, чего там.
Да их перережут здесь! И сюда еще нужно добраться, да нет, бред это все. Бред.
Ты б еще девственниц вспомнил. Безгрешных.
Сидевшие сзади забулькали смехом. Отсмеявшись, снова замолчали. Потом черный капюшон проговорил, словно нехотя:
Вся эта затея изначально обречена. Столько попыток и все зря.
Да, кивнул левый, столько жизней
Когда-то Ричард сказал
Чего там сказал старина Ричард, я уже не слышал. Мне надоело слушать их бредни, и я снова перебрался на палубу. Нет, против бесед я ничего не имел, отчасти, они были даже познавательными. Но уж слишком много было в них шелухи, которая вперемежку с откровенными сказками, превращала сей диспут в подобие рыночного общения малограмотных торговок овечьей шерстью. Нет, это тоже считалось нормальным, но как по мне то слишком утомительным.
А что до Ричарда Я повоевал под его рукой, в свое время мой суровый наставник добрый лорд Гэлуэй в числе прочих стал под его знамена, и мы прошли добрую половину Франции, участвуя в совершенно непонятных лично для меня междоусобицах, ну и что? Как по мне, так все эти короли одним миром мазаны. Когда им нужна твоя жизнь они берут ее без остатка, а вот когда у тебя возникают проблемы
Потом отыскался мой бравый германец, и не один, а с небольшим винным бурдючком. Он объяснил мне, что вчера не стал предлагать, так как, по его мнению, вино скисшее, и не чета тому, которым угощал его я.
Потом отыскался мой бравый германец, и не один, а с небольшим винным бурдючком. Он объяснил мне, что вчера не стал предлагать, так как, по его мнению, вино скисшее, и не чета тому, которым угощал его я.
Несмотря на протесты, он сделал попытку вылить его за борт у меня на глазах, что ж похмелье всяк переносит на свой лад. Пришлось спасать изделие портовых мастеров, пустив в ход весь арсенал умений наемника в купе с навыками красноречия. И в результате всего этого заветный бурдючок был спасен и распит нами на корме под завистливыми взглядами некоторых членов команды судна.
И ничего не прокисло, просто оно само по себе кисленькое, объяснил я Гарольду.
Он важно кивал в ответ, и по всему чувствовалось, что завтрак удался. Потом я предложил ему послушать религиозный диспут, и Гарольд радостно откликнулся на мой призыв.
Мы спустились в трюм, и я тут же стал подремывать, а Гарольд с интересом прислушивался к болтовне на непонятном для него языке, иногда он толкал меня вбок, прогоняя дремоту и я, зевая во весь рот, переводил ему самые интересные места по мере своих скромных сил. Германец улыбался в бороду и даже кивал, хотя как по мне то иногда с трудом улавливал смысл обговариваемых вещей, ибо иногда беседа паломников сворачивала в дремучие религиозные дебри, а может быть он был хорошим актером, сказала моя врожденная подозрительность, но это странно для такого отчаянного рубаки коим, несомненно, являлся мой новый германский друг, немедленно откликнулась моя вера в хороших людей.
Убив еще немного времени, мы снова поплелись на палубу. Я принялся смотреть вдаль, а Гарольд долго и громко прокашливался и чихал. Покончив с прочисткой носа и горла, он помочился за борт и, подняв вверх большой палец, важно произнес:
Зеер гут! при этом улыбался от уха до уха. Я кивнул и продолжил всматриваться в горизонт, но тот скрывался в клочьях тумана и не желал открывать нам свои тайны.
Погода как у нас дома! пояснил свою радость Гарольд, и легкая тень омрачила его чело, но ненадолго, этот великан попросту не мог долго грустить и предаваться унынию. От тряхнул своей гривой и отчетливо произнес:
Будет лучше!
Согласен, откликнулся я по-каталонски, и спросил уже на германском:
А известно ли вам любезнейший рыцарь, что вручение сумы и посоха как символов паломничества главе похода во все времена сопровождалось серьезными истериками и взрывом религиозного пафоса у окружающих. Например, Бернар Клервосский в городе Везеле рвал свою рясу на полоски и раздавал экзальтированно настроенным верующим, чтоб те нашивали их на одежду в виде крестов, и после того, как толпу обуял восторг, некоторые пребывая в исступлении, раздирали в форме креста плоть свою, и даже вырезали кресты на своем теле.
Гарольд усмехнулся и пробурчал что-то вроде:
Дуракам закон не писан
Ого, смелое заявление!
Я воин, молитвами пусть занимаются те кому это положено по сану немец кивнул в сторону трюма, я свое скажу добрым мечом и топором тоже моту сказать Могу еще ногу кому-нибудь сломать
Уважаю вашу точку зрения, вежливо откликнулся я на сие проявление героизма. Учти, королю Людовику Папой была вручена вместе с сумой орифламма знамя французских королей, видимо вместо посоха.
А это еще причем?
А притом, что вашим посохом, похоже, будет двуручный меч, а сумой сарацинский колчан для стрел.
Германец шутку оценил и гулко захохотал. Потом насмеявшись вдоволь, вновь стал серьезным и спросил:
Ты бывал там, Клемент?
Угу
И как там?
Что ему ответить?
Да как везде, Гар Тоже люди живут. Увидишь.
Я люблю смотреть новые места, мечтательно произнес великан.
Да уж новые места. После разгрома и потери Иерусалима, очень быстро от королевства христиан остались жалкие крохи. Завоевания первых лет были смыты сарацинской волной подобно следам на песке. Мы были чужими в тех краях, сама земля отказывалась терпеть наше присутствие. Палестина была утеряна, утеряно и большинство городов. Сопротивлялись мусульманам лишь несколько замков на побережье в Антиохии, да в Триполи. Но сопротивлялись с остервенением, до последнего бойца. Держался Тир.
Крестоносцы вступили в Иерусалим почти сто лет назад. Однако, захватив Святой Город, жить там остались единицы. Тем самым власть Папы в Святой Земле удерживалась очень слабо. Уже через девять лет мусульмане и евреи, изгнанные из Иерусалима, добились разрешения оставаться на своих землях в окрестностях города и посещать Город, хотя и без права там жить постоянно.