Они отстраняют взволнованного отца, оставшегося с потерянным лицом за стеклянными замкнутыми дверями с моими вещами, резко обрывают мои протесты и уверения в собственной самостоятельности и берутся за моё тело. В реанимации по традиции полагается быть в чём мать родила всё же второе рождение.
Чего?! Бельё не собираюсь снимать! Я в сознании! наотрез заявляю я, отпихнув медперсонал, что действует, как оперативная бригада. Все, не исключая уже новых врачей и медработников, хохочут.
Так полагается по правилам, не стесняйся, мы же врачи. У тебя кататравма сотрясение стопроцентное и нельзя пока вставать, а анализы потребуются сразу, перед операцией или госпитализацией. чуть мягче с улыбкой начинает уговоры та человечная блондинка. Из чёрно-белой пары «плохой и хороший коп». Я слушаю, но снова натягиваю простыню, под которой осталось уже немногое. Ей деловито помогает изрядно побитый жизнью санитар с наколками и большим блатным крестом на цепи.
Нет-нет-нет! Я не буду до гола раздеваться! Шоу тут устраивать Нельзя иначе, тогда я пошла домой! Я могу!
Она не в себе смеясь и переглядываясь, кивают многочисленные тётки в медицинских формах разных цветов, как мультперсонажи. У дам преобладают бирюзовые и розовые, мужики в синем и лишь один в бордо. Он-то и блестит озорными глазами через стекло соседнего помещения.
Так, знаешь, что! Нашлась тут Шерон Стоун! Мы не пялиться на тебя собираемся, а спасать, хрипит на меня брутал с большим крестом на синей форме, почему-то сменивший шконку на подработку в реанимации. Мой гневный стыд сменяется обидой, а бывший сиделец продолжает хамить под всеобщее одобрение женщин, Не мы правила придумали, и не под тебя, тоже мне звезда! И не таких видали
и не таких раздевали, понятно. Я пойду, я умею без помощи, верните одежду.
Так, девочка, успокойся, приобняв, вновь вмешивается светловолосая из Неотложки и возвращает меня на кушетку, Здесь никто не собирается издеваться или позорить тебя, мы врачи, останутся только женщины. Этот санитар сейчас уйдёт, он только возит больных, и тебя будут осматривать квалифицированные врачи. Твой случай очень сложный, уникальный! Всё будет хорошо, понимаешь?
Кое-как сладили с моими принципами. Размягчающее нервы лекарство в крови сняли сопротивление. И бригада разноцветных черепашек-ниндзя продолжили свои поочерёдные манипуляции с эксклюзивной пациенткой. Медработники реанимации вели себя, как на стендапе: сплетничали, смеялись, называя меня «звездой дня» и «белкой-летягой».
Молоденькие и не очень сестрички суетились надо мной с анализами и прочим. Одна капельница сменяла другую, вопросы, подколы и восхищения, одни врачи вместо других. Они представлялись мне, лежащей на третьей каталке голой на брезенте под тонкой простынкой рядом с ещё двумя каталками с голышами, но я не запоминала, кто есть кто из этих святил районной Александровской больницы, «квалифицированность» которой я оценила год назад, когда вместо двух реальных переломов у меня нашли лишь один, якобы проткнувший лёгкое. После чего, просто отписавшись от сомнительной помощи и врачебной ответственности, терпя боль и нехватку воздуха, отправилась домой. В прошлом году я опасалась попасть сюда на отделение, как огня. Но сейчас, что-то не отпускало. Мне хотелось остаться в Александровской. А потом обязательно в другую жизнь, лишь бы не в тот дом. Дом смерти. Только не назад! Я ещё не знала, куда доставили маму утром, а сердце безошибочно определило навигацию.
Реаниматологов и старшую медсестру отделял от помещения операционного зала стеклянный бокс с ещё одной дверью, ведущей, как оказалось позже, во врачебный туалет. Вдруг к ним с шумом присоединился отлучавшийся куда-то тот самый здоровяк с бодрыми глазами и бордовой спецформой. Каждый из них будто соревновался в остроумии относительно экстремальных полётов во сне и наяву, и людей с десятками запасных жизней, как у Дункана Маклауда.
А кто всё-таки победил в том прошлогоднем матче, ребятки, напомните? как-бы невзначай, бросил он цветным коллегам и сверкнул на меня глазами, Я доктор Хохмачёв, общая терапия, буду вас наблюдать. глядя с высоты своего гусарского роста на меня, выразительно сказал он. Я кивнула, а его бригада подхватила тему некоего матча. И вновь, заглянув мне в глаза, он расставил акценты коллегам: Ребят, ну помните ту самую команду, которая нашу победила. Гейм овер. Победителей не судят. Что у нас тут с синяками-переломами?
Его развлекательную волну быстро сменила другая, отрезвляющая холодным нафталином и нашатырём.
Так-с, кто тут у нас упавшая с высоты гражданка с кататравмой? манерно возвестил о своём нисхождении важный седовласый профессор.
Упавшая на нас, как снег на голову, с девятого этажа? Вон та девочка с краю. Как зовут, напомни, летяга? весело обратился ко мне соколик спецназовского телосложения с фамилией Хохмачёв.
Инга
Дату рождения, группу крови свою, позвольте напомнить, Инга. в ретроградном стиле начал подбираться ко мне профессор в области нейрохирургии или психиатрии, специализирующийся на черепно-мозговых травмах. Пусть и почтенный старец, но в глазах и у него мелькнул огонёк нездорового любопытства, когда выслушал отчёт о случившемся от медперсонала, а затем от меня.
Говорите, случайно шлёпнулись с балкона? В шторах из-за котика запутались? В столь траурный день хитро прищуриваясь, выражал скепсис почтенный доктор, щупая пульс, и ясными всезнающими глазами глядя прямо в мои спокойные зрачки.
Да, так и было. Я была сильно подавлена, окна открыты из-за жары, и я не удержала равновесие. убедила я, понимая, что чёртов дед клонит в сторону полёта над гнездом кукушки.
Он заметно не поверил, ещё раз склонив седую голову на бок, улыбнулся и удалился заполнять мою медкарту. Что-то или кто-то сковывало его безнадёжному коллективу руки и потому он держался надменно-сконфуженно.
И всё же, на томограмму её. распорядился он, Инга, группу и резус крови помните?
Третья, точно. А резус Положительный. Нет, отрицательный. А какой типичный? Я забыла. Но у меня нормальный. запуталась я, и это уже вызвало многозначительный взгляд мозгового доктора.
Хе-хе, сомневаюсь, что нормальный. В твоём случае всё ненормально, хохотнул бордовый, играя задорными глазами, Поверьте моему опыту, профэссор, резус-то ерунда, не пинкод от банковской карты. Девушка настолько жизнеспособная, что сейчас проверим, кто крепче, она или наш томограф. С девятого катапультировалась и только пальчик ушибла! Заношу в личную коллекцию феноменов. Ну, полетели, Белка-летяга?
И Хохмачёв укатил меня от глаз овощной медицины подальше, в кабинет, где просвечивается каждая извилина в капсуле, где сошёл бы с ума любой клаустрофоб. Здесь за новейшими исследованиями строго следила темноволосая важная дама в малиновом, предки которой явно так долго скитались по пустыне, что научились находить и в пустынном песке золото. К огорчению профессора-мозголома и на радость Хохмачёва, удивившего меня непривычно серьёзным лицом в дверях, вежливая дама не выявила у меня ни единого повреждения в голове, трещинки подтвердились лишь на моих хрупких рёбрах и пальчике левой руки.
Что ж, хоть в космос, как говорится. Но, признаюсь, нашему отделению нейрохирургии до Tesla, как до Луны пешком. толкая каталку со мной обратно в реанимацию и глядя вниз, признался мне Хохмачёв, Полежишь с недельку у нас на отделении.
Хорошо, согласилась вдруг я, Везите туда, зачем опять в реанимацию, что будете наркоз вводить?
Он усмехнулся, а я махнула ожидающему отцу рукой, вновь проезжая мимо него на обратном пути:
Так надо, почемучка. загадочно сказал мой вишнёвый извозчик, Сейчас ещё оставшиеся анализы подоспеют и карту заполним. Как чувствуешь себя?
Я поняла этот вопрос не в медицинском ключе, потому что на меня смотрел человек, а не лечащая или калечащая машина.
Да как-бы сказать Я себя особо не чувствую. Мне так плохо в душе, что физическое ничто я запнулась при мыслях о маме, о том, как утром его младшие коллеги Скорой помощи под началом докторишки Рената Насимова фактически произвели эвтаназию, отказавшись откачивать по закону Минздрава о прекращении мучений больных последней стадии. Капельницы с успокоительным растворили горькие слёзы и глаза остались сухими, мысли чистыми, будто полегчало. Но это был внешний эффект, как тонкая белая простынь поверх дрожащего от холода и душевной боли тела. Хохмачёв опустил в пол умные, немного прожжённые, но понимающие глаза и быстро подобрал полагающиеся по случаю слова:
Тут нужно чувствовать второе дыхание, непросто так заново рождаются. А чтобы идти дальше, вперёд.
Ну да, вот я тут, как после рождения, выдавив смущённую улыбку и пошевелив торчащими пальцами обнажённых ног, сказала я, Или как в белом саване в чистилище