Отец ещё около часа стоял, как вкопанный на опустевшем перроне, глядя вслед разрушенной жизни. Как в тумане. Когда душа рвётся к своим, а чужая воля соблазняет и подчиняет себе. Красавец с лучшими на весь городок генетическими данными уже на следующий день поехал не к одинокой женщине с ненавидящим его сыном. Ему велели, как и раньше, вновь и вновь приезжать в самый центр южной советской республики, построенный в виде подковы, где людей, как хомячков разводила на редкость успешная вдова загадочного революционера и врач-генетик Сергеева, в честь которого был назван родной город жены, куда она, рыдая, возвращалась с дочками.
Глава 3. Запретный плод
Инга послышался самый любимый голос из окна, из которого дул тёплый сияющий ветерок.
Мама? откликнулась мгновенно, но не понимая, куда смотреть и где искать родное лицо.
Мамочка! Ты здесь, ты жива?
Не прозвучало ответа, но было радостное ощущение, что всё как раньше, без чувства безвозвратной утраты, краха и вины. Незримо мама взяла за руку и мы взлетели, как облака, словно были с ними единой материей. Сверху Питер смотрелся, как шкатулка с мистическим наполнением. И было нестрашно парить. Мы были невесомы. И это был сон.
Я рядом, но так будет недолго Нас скоро разлучат Живи, но будь осторожна
Кто? Кто разлучит, мама? я запаниковала, когда прекрасный мамин образ ангела стал быстро развеиваться в сизом небе и кричала с трудом, словно через заклеенный скотчем рот.
Те, которые меня отравили прозвучало беззвучно по воздуху, и я от такой неожиданной версии даже во сне вспыхнула удивлением, ведь татарский фельдшер Неотложки не увидел ничего странного в смертельном сердечном приступе у больной термальной стадии, Они не люди Ими правит нечисть Они боятся, что я всё про них расскажу и люди поверят тебе. Потому скоро меня заберут И будут гнать от тебя, губить меня дальше Я угасну, но всегда буду рядом Прости, я тебя очень любила
Тут сияющая ночь действительно погасла, будто всё вокруг выключили и я зависла на мгновение в скорби и одиноком небе. Это длилось секунду, а в следующую я уже стремительно полетела вниз на землю, как наяву днём ранее. Только не в Питере. Возникло чувство, что это годами ранее, я лечу вниз на асфальт мимо десятка окон запутанной новостройки Лесного квартала Владивостока, а сидящие неподалёку в минивэне невзрачные люди радуются этому, как победе своей команды в матче века. Они в самом деле делали ставки на мою смерть и наперебой хотели её понаблюдать.
Крайний ужас охватил в последний момент и на стыке миров я, сильно дёрнувшись во сне, проснулась. Огляделась в растерянности ничего не разобрать. Где я нахожусь? Который час? Не то поздняя ночь, не то очень ранее утро. Множество кроватей, окна с заблаговременно снятым рычагом плотно закрыты. Напротив кашлянула лежащая старушка, ей вторила вторая и эта перекличка вернула меня в реальность. Я в палате отделения нейрохирургии, где врачами было решено наблюдать мою кататравму. Потому что лечить тут было ровным счётом нечего, по утру после падения с девятого этажа у меня даже голова не кружилась. Остальное до свадьбы заживёт.
Дверь палаты на пять человек в самом конце коридора всё время оставалась открытой, ведь было тихо. Строго соблюдался режим. Но после тревожного пробуждения посреди ночи и за дверью послышалось возбуждение. Кто-то переговаривался, переходил из палаты в палату. Медсёстры что ли? Больничный свет вдруг обрисовал в дверном проёме худощавую, но довольно натренированную фигуру с профессиональной поступью бойца. В сердце ёкнуло, я обратно закуталась в простынь. Но в другую секунду сообразила, что это единственная не престарелая фигура в палате та самая женщина, короткая стрижка которой роднила с киношной «солдатом Джейн». На часах было четыре часа утра. Она вернулась на кровать, преграждавшую путь ко мне от двери, и я стала вновь погружаться в вязкие мрачные мысли.
Куда она ходила? Туалет у нас в палате и перед сном, наступившим только благодаря снотворному, предложенному медсестрой, я в последний раз звонила оттуда домой, предупреждая, что вероятно утром меня нужно будет встретить. Объяснения не потребовались, на фоне моего уставшего голоса звучали пьяные крики баб с фингалами из того же социального дна. Они ещё долго ругались со старшей медсестрой по поводу неких моих понтов и неожиданному переводу меня из их палаты в другую. Меня так «тепло» встретили в первой палате, которую обкуривали в два ствола, что пришлось, собрав крохи сил и воли, со скандалом искать себе другое место на отделении. К счастью, оно нашлось в последней палате, но стало ясно, что я ошиблась с выбором реабилитационного центра и придётся утром возвращаться в квартиру, где тоже было невыносимо находиться.
Куда она ходила? Туалет у нас в палате и перед сном, наступившим только благодаря снотворному, предложенному медсестрой, я в последний раз звонила оттуда домой, предупреждая, что вероятно утром меня нужно будет встретить. Объяснения не потребовались, на фоне моего уставшего голоса звучали пьяные крики баб с фингалами из того же социального дна. Они ещё долго ругались со старшей медсестрой по поводу неких моих понтов и неожиданному переводу меня из их палаты в другую. Меня так «тепло» встретили в первой палате, которую обкуривали в два ствола, что пришлось, собрав крохи сил и воли, со скандалом искать себе другое место на отделении. К счастью, оно нашлось в последней палате, но стало ясно, что я ошиблась с выбором реабилитационного центра и придётся утром возвращаться в квартиру, где тоже было невыносимо находиться.
Вообще, страшные фингалы, целые соцветия фиолетовых гематом, я по утру увидела и у прочих обитателей новой палаты. Это были добропорядочные бабульки, всего лишь упавшие, кто с библиотечной лестницы, кто споткнувшись из-за домашнего животного, но на меня они смотрели с удивлением и лёгкой завистью. Далеко не высота собственного роста, а у меня ни одного синяка на лице, лишь на правой щеке после умывания, осталась ссадина. Более крупные, хищные полосы с синяками не смывались с талии и ног, но были скрыты под розовой пижамой и футболкой. Разукрашенные, как для хэллоуина несчастные старушки были уже древние, глухие или слабовато соображающие, потому культурное изумление моей живучести выражала лишь третья из них, что была по-младше. Уроженка близкого мне Сахалина ласково выражала сочувствие, как это сделала бы моя родная бабушка, которой я ни о чём так и не рассказала, пощадив. А солдат Джейн была по-военному сдержана и лаконично, но как-то ей удалось меня разговорить.
Она оказалась Кирой, и осторожно, слово за слово, то про солнце, на редкость яркое и тёплое для майского утра в Питере, то про удивительную палитру людских гематом и мазей от них, мы начали беседовать. Для самой себя я этого не ожидала, представляя всегда, что не наступит для меня белого дня, когда мамы не станет. Я с горьким комом в горле неспешно, на рефлексе, привела себя в порядок, осмыслила весь вчерашний апокалипсис, глядя на часть Невского района в светающем окне. На часах не было и восьми утра, но пациенты с черепно-мозговыми травмами и защемлениями нервов вынужденно бодрствовали и общались.
Кира не лезла под кожу с моим болезненным нервом, задавая деликатные, но мужские вопросы. Всё больше слушала. Наверно это и расположило. А может ещё то, что у неё были очень похожие на мамины голубые глаза кошачьей формы, и твёрдый взгляд. Эти вдумчивые глаза повидали многое, но за ними ощущалась своя воля. Я не искала похожих намеренно, в моей истории не может быть замены. В первое время от всех чужих я просто отворачивалась и уходила, не хотела изливать плачущую душу посторонним, просить понимания, если были не готовы помочь. Ни в коем случае нельзя было показывать слёзы и тем более впадать в истерику, лишь бы не перевели в психиатрию. Это и без того все три дня нависало Дамокловым мечом глупого решения остаться в больнице у врагов, по вине которых выпала из окна.
Всё равно, не могу представить, лёжа на своей подушке и глядя на меня, низким голосом говорила соседка по больничной койки, Прямо с балкона девятого упала? Вниз на землю и осталась жива?
Я уже утомлённо усмехнулась, опустила и тут же подняла глаза с закрытой на замок правдой. Похоже здесь мне предстояло ещё долго слышать в свой адрес восхищения или скепсис, но гордиться тут было нечем, лишь сожалеть:
Да, прям из такого балкона. Видите
Можно на «ты», я ведь не вдвое старше и без галстука.
Ну да. Так вот, продолжила я, показывая в окне на многоэтажный дом-корабль по проспекту Солидарности, Видишь, те дома? У нас точно такой же, типовой на Подвойского. Мы на последнем живём. А котик наш, Фунтик, всё в паркуре на балконе совершенствуется, цепляясь за шторки. Его ветром за борт выдуло на шторе. Надо было спасать. Либо я, либо он.
Уф-ф, Боже ж мой, явственно всё представив, с холодком на коже посочувствовала при этом довольно мужественная на вид соседка, занимавшаяся каким-то загадочным ремесленным трудом с садовыми посадками, Да лучше бы котяра, у них же девять жизней.