Белокурый. Права наследства
Илона Якимова
Дизайнер обложки Анна Тимушкина
Фотограф Нина Архипова
Фотограф Илона Якимова
© Илона Якимова, 2019
© Анна Тимушкина, дизайн обложки, 2019
© Нина Архипова, фотографии, 2019
© Илона Якимова, фотографии, 2019
Предисловие
Говорят, что человеку по-настоящему везет лишь один раз, и важно этот шанс не упустить. А иные так и ходят по жизни, невезучие.
В отличие от всех этих неудачников, Патрику Хепберну, третьему графу Босуэллу, повезло дважды. Один раз до рождения, когда он выиграл в генетическую лотерею и был зачат одним из самых крупных аристократов Шотландии. Про таких говорили бы «родился с серебряной ложкой во рту», если бы ложка не была, круче того, золотой.
Второй раз Патрику Босуэллу, третьему графу Хепберну, повезло через несколько веков после смерти, когда на другом краю моря в него влюбилась всем своим писательским пылом Илона Якимова, чью книгу вы сейчас и держите в руках.
По каким лекалам скроены обычно исторические романы, понятно: взять общеизвестную личность, присыпать текст страстями, наворотить событий, выпятить яркое, но пустое, пропустить действительно важное, но не столь эффектное: проскакать по верхам к эшафоту или коронации, по вкусу.
Илона Якимова поступила по-другому. И написала, вследствие этого, пожалуй, самый вдумчивый, глубокий, правдивый и увлекательный роман в этом жанре за последние годы, а, возможно, и десятилетия. Писательская любовь тут вовсе не означает сюсюканья и нежностей. Да простит мне автор такое сравнение, но герой сего повествования был бульдожьей хваткой стиснут за шкирку, вытащен из тех эмпиреев, где находился, оказался взвешен, обмерен, приспособлен к делу и начал вторую жизнь. Серьезно: он дышит и ходит, ненавидит и пылает, пьет и сражается, флиртует и строит козни он живет. Мог бы стать под пером писателя очередной картонной марионеткой а глядь, и ожил. Это и есть для Патрика Хепберна, третьего графа Босуэлла, везение номер два.
Что сделано с любовью сделано хорошо. А любовь для Илоны Якимовой равно самоотверженность. Роман объемом с «Войну и мир» писался несколько лет, в те единственные часы, когда автора не дергали работа, домашние дела и прочие неизбежные спутники взрослого человека. Копая глубже шахтеров из Ньюкасла, она проникла во все уголки и ответвления многообразной жизни Белокурого Шотландца и осветила их мощным фонарем.
Многое было открыто, сопоставлено и описано впервые. Сотрудники шотландских музеев и картинных галерей в панике закрывали ноутбуки, увидев очередное письмо из далекой Гатчины: это значило, что у странной русской появился очередной вопрос, на который даже у опытных специалистов из Эдинбурга нет ответа. А у Илоны эти ответы неизбежно появлялись. Если не из книг, если не из интернета так после «пленера». Она ездила в Шотландию только лишь для того, чтобы уточнить некоторые моменты, например: на какую сторону выходили окна спальни Патрика Хепберна в Хейлсе, и мог ли он смотреть на рассвет? Потому что если любишь копай. Бешеная увлеченность автора эпохой и героем иногда даже пугала, а тонны информации, которые перерабатывал ее мозг, казались излишними. Но время показало: настоящие исторические романы пишутся только так.
Мне посчастливилось наблюдать, как растет это дерево: из семечка случайного разговора, из эпизодического персонажа совершенно другой книжки, из любопытства («а что, если бы?»), из азарта расследований и да, еще раз повторюсь, любви, конечно. Ибо Патрик Хепберн, третий граф Босуэлл в книге не просто историческая фигура, крупный деятель XVI века, один из первых аристократов Шотландии, человек Возрождения и личность, полная страстей. Он еще и во всю голову романтический герой: и благороден он, и высок, и голубоглаз, и светловолос, и любовник прекрасный, и собеседник куртуазный, и воин умелый, и И стервец, каких мало: гремучий коктейль, от которых у девушек в животе что-то порхает, а в груди тепло.
Веду к тому, что перед вами не просто основательный, крепкий, интересный и лихой исторический том, но и самый настоящий женский роман. Сделанный на высочайшем уровне и одинаково хороший в обеих своих ипостасях. Говорю, как человек, который за всю жизнь не осилил ни единой книжки в этом специфическом жанре, и лишь в этом случае проглотивший все без остановки. И попросил бы добавки, но тут уж вступает на сцену исторический детерминизм: герой реально существовал, он рос, жил и умер, и нечего добавить. Не Анжелика.
Но и того, что написано, хватит с лихвой. Этот том первый, еще три готовы к изданию и выйдут чуть позже с небольшими промежутками.
У романа высокий порог входа: те, кто привык к литературной жвачке, его не осилят. Придется держать в уме и девяносто с чем-то персонажей, и следить за чередой событий, и понимать мотивы, и погружаться в психологию. Зато для тех, кто по всему этому тоскует в наши дни приготовлен пир.
Плохо лишь одно. Я-то эту книгу уже читал, а вы еще нет. Как же я вам завидую, вы бы знали.
Алексей ГамзовЗамок Хейлс, Западная башня, Ист-Лотиан, Шотландия
Пролог
Christ cannot save thy soul, for he is just.
Иисус не спасет твою душу, ибо он справедлив.
Кристофер Марло
Шотландия, Дамфрис, сентябрь 1556
В бреду казалось, что потолок расходится над ним, но небес он не видел. Или же что пол проламывается, и он летит вместе в постелью вниз, летит но ни то, ни другое видение не пугало его, скорей, беспокоили, и он начинал метаться в сбитых простынях, звать напрасно:
Йан! Чтоб тебя черти взяли, Йан, где ты, упрямый старик?!
Но никто не отвечал. Чья-то рука промокала пот на лбу, но то была рука не старика, а старухи. Он отталкивал руку, требовал воды, жадно пил, после чего выпитое вместе с желчью извергалось обратно потом, наконец, впал в тяжелое забытье.
Городской цирюльник, уставший за день, кликнул мальчика, велел держать таз, и в грязную посудину от укола ланцета потекла хоть седьмая вода, а королевская кровь, густая, почти черная. Цирюльник повернулся к старухе:
Матушка Марджери, не знаю, откуда ты взяла этого приезжего, но протянет он недолго.
Как так недолго? всполошилась хозяйка таверны. Еще окочурится здесь, чего доброго, так мне потом и хоронить его за свой счет? Да еще приставы душу вытрясут, отчего-то помер? Нет, мил человек как хочешь, так и лечи, чтоб хоть ненадолго ожил, я бы его отсюды спровадила пусть подыхает где-нить в другом месте.
Но тот покачал головой, а старуха тем временем шарила взглядом по дублету больного, валявшемуся у кровати покрой добрый, и ткань богатая, хотя и сшит без роскошеств. Надо бы осмотреть подкладку может, чего перепадет
Но намерения ее были прерваны внезапно дверь комнатушки распахнулась с треском, и ввалилась ватага людей, старухе аж показалось с испугу, не меньше десятка, хотя и было-то их всего пятеро. Из-под темных плащей цвета-эмблемы не разобрать, и это ее встревожило еще сильней. Предводительствовал вошедшими человек небольшого роста, изящного сложения, но жилистый, и с глазами карими, светлыми, холодными, точно вечная осень. Бросив беглый взгляд на постель, он шагнул к старухе, и маленькая рука его сомкнулась на ее горле, как лапа неясыти на полевке:
Чем ты его кормила, старая карга? Что он пил? спросил он негромко. Отвечай живо задушу.
Матушка Марджери, посинев лицом, слабо пыталась оторвать от себя железную длань. Наконец, мужчина позволил ей вздохнуть только чтобы ответила и та заголосила:
Ничего, милорд, как Бог свят, ничего! Ничего не успела предложить его милости как вошел, так на пороге упал замертво, не успел откушать, ни отпить, а теперь вон и водицу не может удержать из последних денег своих цирюльника вызвала, чтоб только уберечь его милость!
Маленький человек посмотрел на нее внимательно, отпустил старухино горло, бросил ее, лежащую на полу, стонать и хныкать. Цирюльник, наблюдавший всю сцену весьма спокойно, тут же склонился над матушкой Марджери. В дверях стеной стояли рослые молодцы молча, без движения, вроде бы без угрозы, но выход был закрыт. Кареглазый присел у постели больного, склонился, с тревогой изучая его черты, потом позвал неожиданно тихо, почти нежно:
Патрик Патрик, ты меня слышишь?
Но не ответил, не видел уже, видел что-то свое
Свет и ветер в лицо все, что он так неистово любил.
Права наследства
дороги провидения суть пути мудрости.
Ричард Борланд, «Набеги и налетчики Приграничья»
«Border Raids and Reivers»
Шотландия, Ист-Лотиан, Хейлс, август 1512
А мастью-то он в тебя! произнес мужчина, наклоняясь над колыбелью.