Господу открыто сердце матери, мадам, он призрит меня в моей печали, и воздаст виновным за обиду и за полное сиротство сына моего, случившееся от вас!
Положимся на волю Его, сухо согласилась леди Маргарет.
Она ушла от свекрови с гордо поднятой головой, хотя подбородок ее дрожал, и шла, все убыстряя шаг, а потом вдруг побежала со всех ног, как девчонка на первое свиданье, Агнесс летела в часовню, еще раз увидеть Адама прежде, чем он уйдет навсегда. Но буквально на самом пороге столкнулась с невысоким юношей то был младший деверь Агнесс, будущий священник. Год назад семья, с помощью зятя, графа Ангуса, де юре сделала Джона епископом, хотя и сейчас было видно, что наклонности к монашеской жизни он не имеет никакой, а умение говорить мягким голосом и опускать глаза долу далеко еще не делает из мужчины монаха. Джон был мальчишка, но она не раз замечала его доброжелательность к ней ни ненависти свекрови, ни равнодушия остальных двух деверей в этом парне не было и в помине. Вот и сейчас, когда Агнес, вне себя и не желая беседы с сыном Маргарет Гордон, хотела проскользнуть мимо, он сам удержал невестку возле дверей.
Я не знал, ответил он на ее невысказанный горький вопрос. А если бы и знал мою мать не может остановить никто, если она что-то задумала. Скорей всего, мальчика увезли нынче ночью.
Она опоила меня, старая ведьма! прорычала Агнесс, пылая яростью.
Джон впервые задумался о натуре племянника, маленького графа: три четверти крови Гордоны, Хепберны, Стюарты каждая обладает своим особым бешенством, вот разве о Мюрреях он не слышал ничего подобного. Да, остается ради блага самого Патрика надеяться на Мюрреев, кто бы они там ни были.
Вы недобро говорите о моей матери, сказал Джон, однако ей показалось, что в глубине глаз его мелькнула усмешка. Но я вам прощаю ради нашего общего горя.
Ради общего?! Деверь, да будет вам! Что вы знаете о моем горе? И что еще было в моей жизни, кроме Адама? взорвалась Агнесс. Остатки возведенной Энни прически рухнули ей на плечи огненной волной. Верно, мой сын! Вы лишились брата и дядей, но я утратила не только мертвых, но и живого!
Ему не причинят зла, тихо сказал юноша.
Откуда вы знаете? повторила Агнесс, но уже без прежней ярости. Ваша мать терпеть меня не может, Адама больше нет, вы отняли плоть от плоти моей, лишь бы вся власть осталась в семье откуда я знаю, что станет с моим ребенком? и слезы хлынули бы ручьем, не будь она Стюарт. А так только несколько капель блеснуло в ресницах, делая ее еще краше даже в глубоком горе.
Джон был невысок и вовсе не темен мастью, как братья, и глаза у него серо-голубые, бледней, чем у Адама. Но он был Хепберн, он имел в себе все признаки их породы, как змееныши, только вылупившись, уже несут на себе черты прародителя-дракона. Молодая вдова притихла под этим долгим, спокойным взглядом, ее охватила глубокая печаль. Джон взял в свои ладони холодную руку невестки, поцеловал тонкие пальцы, погрел дыханием, поцеловал снова.
Я постараюсь помочь вам, сестрица, серьезно пообещал юный епископ.
В часовне Хейлса пахло временем, пылью, воском, ладаном и смертью. Мимо тел обоих дядюшек Агнесс прошла к тому, кого так любила при жизни.
Она отняла его у меня, сообщила Агнес, глядя в мертвое лицо мужа. Ты доверил мне дитя, но она его украла. И я ничего не могу сделать, потому что не знаю, где он, наш мальчик. Ты смеялся над женской враждой, а вот чем оно обернулось. И мне все равно, что она хотела, как лучше я ее ненавижу! Обещаю, Адам, я найду его и буду с ним всегда, пока он будет нуждаться во мне, пока смерть не разлучит нас. Аминь!
А еще через неделю от Дугласов, из Танталлона, примчался черный гонец. Младшая дочь старой графини, сестра Адама и золовка Агнесс, красавица и хохотушка Мэри-Мардж, умерла в родах, и говорили, что роды начались преждевременно, едва лишь молодая графиня Ангус узнала о судьбе брата и дядей Маргарет Хепберн выслушала известие, перекрестилась и навсегда облачилась в траур.
Только через полгода молодая вдова выведала, где находится ее сын, и вихрем помчалась в Сент-Эндрюс, где ее уже ждал высокий беловолосый старик. Джону Хепберну тогда было около семидесяти, и он был младший из сыновей Адама Хепберна, лорда Хейлса, и двоюродный дед ее покойного мужа. Старый Джон прожил большую жизнь, и в сердце его, помимо прочих бурных страстей ненависти, ярости, черной долгой памяти, какая свойственная всем мужчинам семьи Белой лошади находила себе место порой и любовь. Настоятель кафедрального собора Святого Андрея и основатель колледжа Сент-Леонардс, приор города имел небольшой собственный двор в замке Сент-Эндрюс. Странно звучали в покоях священника детские голоса Патрик, за полгода успевший почти вовсе забыть мать, дичился ее и ревел, уткнувшись в юбки кормилицы. Старуха МакГиллан всячески пыталась развлечь малыша, но он не поддавался на заигрывания
Расстроенная, Агнесс оставила мальчика на руках у Мэри МакГиллан, вышла в сад вместе с приором, осыпая его упреками, моля, требуя, заклиная вернуть ей сына.
Старый Джон смотрел на нее с грустью, но непреклонно. Вот эта верная сталь во взгляде отмечала всю хепбернскую породу, с горечью думала Агнесс, вот и у Адама было то же самое
Дочь моя, я дал слово, и Патрик вырастет у меня.
Слово, данное племяннице, значит для вас больше, чем горе матери? спросила Агнесс. Вы милосердны, святой отец, как я погляжу Она всего лишь мать моего мужа, а я его родила, и хочу, чтоб рос рядом со мной, учился говорить, обнимал меня и голос ее прервался в слезы. Он уже не узнает меня, мой первенец, и это вы во всем виноваты, вы!
Приор переждал, пока она немного успокоится:
Ты ложно понимаешь милосердие, дочь моя, оно не заключается в глупости и в материнском эгоизме. Я не слишком люблю вдову моего племянника, Маргарет Гордон, но она права. Дитя при молодой вдове, наследник огромных земель и стольких титулов лорд Крайтона, Хейлса и Хермитейджа, он не будет в безопасности даже в отчем доме Кроме того, ты можешь выйти замуж.
Я не хочу замуж.
Но выйдешь. Ребенок может прийтись не по вкусу твоему новому мужу, словом посмотри на эти стены, приор указал на угрюмые башни Сент-Эндрюса. Он вырастет здесь и вернется в свои земли мужчиной.
Агнесс тихо заплакала.
Но ты можешь приезжать к нему, дочь моя так часто, как только захочешь, сказал старый приор, и глаза его прятали усмешку. Паломничества в церковь от века служили женщинам прикрытием для чувств, куда менее святых, чем материнская любовь
О скалы под замком Сент-Эндрюс мерно билось седое северное море.
Через полгода Агнесс Хепберн, урожденная Стюарт, вышла замуж за лорда Александра Хоума, Хранителя Восточной Марки и казначея Шотландии, и в новом году родила дочь.
Герб Джона Хепберна, приора, Сент-Эндрюс, Шотландия
Шотландия, Файф, Сент-Эндрюс, 1522 1527
Парень был похож на птенца взлохмаченного, шустрого, голодного он сидел на яблоне, дожевывал яблоко и болтал в воздухе голенастыми тонкими ножками.
Эй! крикнул Патрик. Эй, ты! Кто ты такой и что тебе надо в саду моего деда?
Хорошенькое дело, отозвался незнакомец, у священников уже внуки завелись
Ну, допустим, он мне не настоящий дед, а двоюродный, но тебе-то какое дело? Живо слезай с яблони!
А чего это ты раскомандовался?
Я Босуэлл! объяснил Патрик, но это не произвело на незнакомца ожидаемого впечатления.
Ну, и что? спросил он, по-прежнему болтая ногами над головой графа. А я, положим, Хей. Хаулетт Хей.
Это утверждение прозвучало не легче, чем «я король».
Что еще за Хей?
Йестерский Хей из Твиддейла, уточнил мальчишка. Хаулетт из Хаулетт-холлоу. Ну, и что ты за Босуэлл, если не знаешь?
Что-то такое, услышанное от Йана МакГиллана среди старых сказок, мелькнуло в памяти Патрика. Хаулетт-холлоу, Совиная лощина, была чудным местом среди топей Мидлотиана, а Йестерский замок так и вообще помогали строить гоблины, это известно всем. Парень и впрямь выглядел странно, теперь, когда перестал жевать и глаза холодные, и взгляд не тот, что должен быть у доброго католика.
Так ты дикая тварь с болот?
Сам ты дикая тварь с болот, вежливо отвечал пришелец, и говно свинячье.
Патрик прищурился:
А вот спускайся и поговорим
Драться станешь? спросил тот, покачиваясь на ветке.
Ага, согласился удивленный граф.
И удивился еще больше, услыхав в ответ:
Ну и дурак
В итоге они с Рональдом Хаулеттом Хеем дрались лет до четырнадцати на кулаках, палками и на палашах уже потом больше в шутку и чтобы повозиться, так как к тому возрасту Патрик вымахал в свои фамильные шесть с лишним футов и состязаться с малорослым Хеем было бессмысленно даже из-за разницы в длине рук, хотя Рон обставлял и его на увертливость. А в тот раз положение дел скрасило появление самого приора. Старый Джон задрал голову вверх и привычно разглядел птенца на ветке.
Ты бы мог спросить меня, Рональд, укорил священник мальчишку.
Ворованное вкусней, возразил голенастый пришелец.
Истинный Хей! пробормотал почти про себя Джон Хепберн. Плоть от плоти шотландского рейдерства спускайся, дитя, пообедаем.