Дорожка оканчивалась какимто глухим тупичком, в глубине которого находилась клетка не то со снежными барсами, не то с белыми ибисами. Пара огромных хищных кошек зашипела, обнажив клыки, и заскребла когтями по цементному полу.
Прижав одной рукой оглушенного врага к решетке, Алексей Орлов рванул другой рукой на себя железный прут и заметно отогнул его. В образовавшийся проем он бессознательно пропихнул голову «черного человека», так что тот, словно запертый в колодке, застрял между прутьями. Оба хищника мгновенно подскочили к нему, и тут он истошно завопил Крик этот захлебнулся, превратился в прерывистое бульканье и наконец заглох совсем.
Сначала Алексею Орлову казалось, что какимто боковым зрением он видел сына неподалеку, однако теперь, оглянувшись вокруг, обнаружил, что тот исчез. Скорее всего, потрясенный, убежал, не дожидаясь развязки. Тогда он поспешил к выходу, петляя по дорожкам между вольерами, и даже едва не столкнулся с телохранителями, которые, со своей стороны, заподозрив неладное, спешили разыскать босса. Приостановившись в некотором замешательстве, они было потянулись к кобурам, но, еще не понимая, что происходит, расступились и пропустили Алексея Орлова. Они лишь проводили его взглядом и, растерянно кивнув друг другу, поспешили дальше.
Добежав наконец до рокового тупичка, они остановились как вкопанные, не зная, что предпринять. Сначала им показалось, что их босс, низенько наклонившись, приник к самой клетке и, как бы ребячась, дразнит рычащих за решеткой хищников, безмолвно всплескивая руками и подергивая ногами. Потом они рассмотрели, что у него уже нет головы, а судорожные движения и всплески конечностей происходят оттого, что яростно треплющие добычу хищники тянут и рвут из нее сухожилия, мышечные ткани и прочие яркоало окрашенные внутренности, заставляя плясать, словно на нитках куклу, уже безжизненное тело.
37
В тот же день блестящего элитного офицера ждал и последний удар. Он спешил, надеялся хотя бы объясниться с сыном. Может быть, успокоить его. Может быть, в какихнибудь нескольких особых словах передать, внушить ему собственную твердость и мужественность, ему еще казалось это возможным Однако невыносимая, беспросветная тоска и ужас, обрушившиеся на юношу после всего происшедшего, заставили последнего покончить с собой.
Как и предполагал бросившийся догонять сына Алексей Орлов, ноги всетаки принесли вьюночка, едва ли чтонибудь способного соображать, из зоопарка прямо домой. Там его встретила новая жена отца. Примчавшийся следом Алексей Орлов узнал, что сын только что скрылся в бывшей комнате своей матери.
Ладно, пробормотал Алексей Орлов, переводя дыхание.
Но в ту же секунду на него как бы пахнуло легким сквознячком. Он осторожно положил ладонь на дверь и чуть толкнул ее.
Сына в комнате не было. Одна половинка прекрасного большого окна была распахнута настежь прямо в девятиэтажную пропасть.
38
Нет, увы, никакой возможности скольконибудь ясно и полно истолковать последующие действия блестящего офицера, которому (если бы не нечто неизъяснимо несправедливое во всей его жизни) действительно оставался лишь шаг, чтобы усилиями одного из влиятельных политических кланов, решившего сделать на него ставку в противовес своим политическим противникам, превратиться во всевластного диктатора, провозглашенного национальным вождем, а может быть, и самому вдруг возомнив себя таковым и узурпировав власть во время очередного правительственного кризиса
Сбежав вниз во внезапную тишину и сумрачную пустынность двора, где на мостовой, словно испуганно прильнув к асфальту, лежал разбившийся вьюночек, он осторожно поднял сына. Перенеся тело в автомобиль и поместив рядом с собой на сиденье, он стремительно направил машину в отдаленный пригород, исключая всякую возможность преследования. Он как будто кудато спешил. Однако и сам вряд ли понимал куда именно
К концу дня тучи снова расступились, и по небу разлилось золотистоалое сияние садящегося солнца. Алексей Орлов прибыл на один из маленьких испытательных аэродромов, запрятанный глубоко в лесах обширной запретной военной зоны. Специальные службы еще не успели отреагировать в отношении него, и, пользуясь тем, что ему, может быть, лучше, чем комулибо были известны все тонкости и особенности охраннорежимной системы, а также имея здесь по долгу службы личный контакт с каждым из ответственных лиц, он смог беспрепятственно пересесть вместе с вьюночком в новейший стратегический истребитель и немедленно поднял аппарат в воздух.
39
Диспетчеры РЛСслежения, наблюдавшие этот полет, сначала замерли в изумлении, а затем отчаянно пытались связаться с истребителем. И совершенно напрасно: еще взлетая, Алексей Орлов вырвал из гнезд провода к головным телефонам, не желая слышать никакой надрывноистерической трескотни.
Волны тревожного замешательства покатились по соответствующим инстанциям, однако никаких адекватных решения на земле найдено не было. Так же как и не было предпринято какихлибо активных действий.
Только по экранам и показаниям радаров можно было узнать о происходившем в небе, а уж выстраивать гипотезы, объясняющие это, рассуждать о возможных вариантах экстренного реагирования, кажется, даже не помышляли, все лишь напряженно ожидали развязки.
40
Алексей Орлов сразу поставил аппарат строго вертикально прочь от земли и, форсируя набор высоты, стремительно карабкался вверх. Беспримерной, сверкающей на солнце стрелой он пронзал заоблачное вечернее пространство, безжалостно сжигая топливо, чтобы заставить двигатель выжать предельную мощность. Он словно страстно молился посредством этого безудержного взлета, посредством того, что противоположно процессу всякого падения, и даже, наверное, надеялся, как на само собой разумеющееся, что гдето там наверху его сын еще может быть спасен, еще может быть оживлен.
Аппарат ревел, едва не разваливаясь в сверхусилии, и это была безусловно самая отчаянная просьба и самое дерзкое устремление одновременно. Он как будто надеялся вырваться из объятий пагубного, мертвящего притяжения земли. Аппарат ревел, но не было сил преодолеть некий последний барьер.
И вот когда сгорели последние литры топлива, когда звучно зарезонировали опустошенные баки, когда чтото надорвалось и пресеклось, именно в эти странные беспомощные мгновения потери скорости, а затем и в единственный продленный миг равновесия, в том положении, когда самолет был искусно вписан в одну из фантастических фигур высшего пилотажа, в так называемый «колокол», и, зависнув, начал тихотихо раскачиваться, сам блестящий элитный офицер Алексей Орлов вдруг уподобился какомуто необыкновеннейшему из всех колоколов, который зазвонил внятно и мерно, не то взывая, не то удивленно вопрошая, не то просто возвещая об ужасе начавшегося низвержения.
БОГ
На небесах. Он проснулся. Синяя голубая комната в четыре окна. И практически пустая. В трех окнах синее голубое небо. В четвертом, распахнутом, как ярко-начищенная пластина, золотое солнце.
По странной прихоти Ваня предпочитал спать на полу. На тонкой тростниковой циновке. Голышом. Прикрывшись жаркой овечьей шкурой. Под головой маленькая подушка, набитая редкими морскими водорослями и натуральным хлопком. Ни музыки, ни видео. Чтоб тишина и ветерок. Заснуть среди ночных звезд и проснуться в сиянии нового дня.
Он, чудо-успешный двадцативосьмилетний продюсер, мог позволить себе многое, но обзаводился лишь самым необходимым. И этот пентхаус прикупил, в общем, по случаю. Когда под лужковскую палас-высотку едва отрыли скверную мокрую яму, а кредиты всучивали чуть не насильно.
На головокружительной высоте устроил офис и апартаменты. Оказалось хорошо. Далеко внизу разбегалась Москва. В подвале имелся бокс в гараже. Надежный бункер на случай катаклизмов. Падать в скоростном лифте ровно тридцать три секунды.
Ваня лежал на спине, заложив руки за голову, и, щуря слегка косящие, зернисто-травянистые глаза, смотрел на свою высокую молодую помощницу. Отличная секретарша, исключительно преданная девушка. Белый верх, черный низ. Едва ли не школьница. Он называл ее не «помощницей», а нарочито в мужском роде «помощником». Но чаще Машкой. Она боготворила его. Ловила любой намек, чтобы выглядеть обольстительно, абсолютно в его вкусе. Они не спали вместе.
Кто? спросил Ваня, потягиваясь голым под своей овечьей шкурой.
Двое.
Двое повторил он с отрывистым едким смешком. Двое с носилками, один с топором?
Задумчиво заскользил взглядом вверх, следуя абрису нежного просвета между девичьими ногами.
Нет. Просто двое, серьезно сказала девушка, устремив на него прозрачный, как ледниковый ручей, взгляд. Клиенты.
А можем мы их послать?
Как и полагалось, помощница уже успела предварительно пробить по базам данных номера их машин и прочее. Никакой информации. Обычно ей удавалось наскрести хоть что-нибудь. Значит, особ крутые.