«О чём молчит валет обыкновенный»
О чём молчит валет обыкновенный,
Пока ещё не торжествуют ложь?
Каких был лет царевич убиенный?
Молчи, старик, Григория спасёшь.
Покрой тузом валета козырного
И между ними ниточку продень.
Вот над детьми Бориса Годунова
Нависла самозванца злая тень.
История разбрасывает угли.
Отрепьев мёртв. Марине нужен вор
На теплоходе проплывая Углич,
Я с девушкой затеял разговор.
У спутницы моей капризны ушки,
Ей хочется мартини и со льдом.
А в Угличе усталые старушки,
Шепча молитвы, крестятся с трудом.
На миг представьте: был бы жив царевич,
Он русский бы наследовал престол.
Не нагличал бы польский королевич,
В боярах не змеился бы раскол,
И не было б ни Шуйского, ни смуты.
Побей тузом и кончена игра.
Но в Угличе кровавые минуты
Гурьбой бегут с церковного двора.
А девушку опять зовут Мариной,
Ей странна жизнь предшественниц своих,
Она периной или пелериной
Вслепую тычется в свободный стих.
Народ! Народ! Ты помнишь ли? Когда-то
Юродивый Кремлёвская стена
Страна своими нищими богата,
Чужими самозванцами скудна.
«Густая пыль на письменном столе»
Густая пыль на письменном столе.
Здесь некогда писатель исписался.
Потом он взял холодный пистолет
И с одинокой жизнью распрощался.
Давным-давно темно в его окне,
Уехал сын, с другим живёт супруга.
Лишь на могиле видят по весне
Единственного преданного друга.
Спустя года наглеющий юнец
Увядшей даме, водкой разогретой,
Небрежно скажет: «Что ж, такой конец
Он заслужил». И пыхнет сигаретой
«Шершавый собачий язык»
Шершавый собачий язык
Лизнёт бесполезную руку.
Шептали, срывались на крик,
Дрожали по первому стуку,
Кляли ненавистный удел
И лгали доверчивым птицам,
А дождь моросил, как умел,
По крышам, по листьям, по лицам.
Стоим у кремлёвской стены,
Как будто у двери в таверну,
В пространства огромной страны
Залили тягучую скверну.
Немеющий воздух смущён
Единственной правдой на свете,
На золоте бывших знамён
Играют румяные дети.
С тоскою на письма глядят
Почтовые старые марки,
И падает навзничь солдат
В немецком запущенном парке.
«В октябре на Патриарших»
В октябре на Патриарших
Пили пиво с жирной рыбой,
Не хотели слушать старших,
И земля, как стол накрытый,
Всё отведать нас манила
Блюда пряные сырые,
В них неведомая сила
И повадки озорные.
А долги росли так быстро,
Как растут чужие дети,
И цыганское монисто,
И помада на конфете
В дневниковые просторы
Из других стихов стучались.
И признания, и споры
Даже утром не кончались.
В октябре служили чуду,
Хохотали, веселились
И не знали, что повсюду
Мысли мрачные селились,
И ещё о том не знали,
Что ноябрь сварливый отчим,
Что себя мы потеряли
Между прочим, между прочим
«По клавишам времён порхают чьи-то пальцы»
По клавишам времён порхают чьи-то пальцы.
О чём же мне писать? О чём же мне грустить?
Всплывают из глубин шопеновские вальсы,
И мне так сладко их на волю отпустить.
Плечистая тоска у двери караулит,
Она явилась к нам из рода великанш,
Пора уже разбить мой опустевший улей,
Пора уже сыграть мой привокзальный марш.
Сомненья тяжелы, как золотые слитки,
Упрямо ждёт беды пожухлая трава.
Вчерашнее меню, вчерашние улыбки
О чём я говорю? Ведь это всё слова.
Любимые друзья пророчили дурное,
Любимые враги пытались застращать.
И я при них сжигал обличье шутовское
Простите, господа! Я так хочу прощать
«Помнишь, мы всё потеряли»
Помнишь, мы всё потеряли
Утро плелось по мосту,
Бодрые марши звучали,
Спал часовой на посту.
Техника в город входила,
Публика шла на парад.
Помнишь, как ты не любила
Праздничный пёстрый наряд?
Флаги алели на стенах
Заспанных серых домов.
В улицах узких и тесных
Я оставаться не мог.
Солнечной пеной пролилось
Пиво из кружек больших.
Прошлое не торопилось
Пламенно жить за двоих.
А командиры орали,
А подчинённые шли.
Помнишь, мы всё потеряли
И ничего не нашли.
«Прижалась ко мне плечом»
«Помнишь, мы всё потеряли»
Помнишь, мы всё потеряли
Утро плелось по мосту,
Бодрые марши звучали,
Спал часовой на посту.
Техника в город входила,
Публика шла на парад.
Помнишь, как ты не любила
Праздничный пёстрый наряд?
Флаги алели на стенах
Заспанных серых домов.
В улицах узких и тесных
Я оставаться не мог.
Солнечной пеной пролилось
Пиво из кружек больших.
Прошлое не торопилось
Пламенно жить за двоих.
А командиры орали,
А подчинённые шли.
Помнишь, мы всё потеряли
И ничего не нашли.
«Прижалась ко мне плечом»
Прижалась ко мне плечом
В троллейбусе краснобоком.
В чём я виноват? Ни в чём
Так что ж всё выходит боком?
Упрашивают меня,
А я не хочу остаться.
Привычки, твердят, меняй,
Хватит, кричат, скитаться.
А ты молода, как снег
На первой декабрьской пьянке,
И жмёшься ты не навек,
А только до Якиманки.
И вряд ли когда-нибудь
Вернётся орёл двуглавый,
И вряд ли мой бренный путь
Закончится громкой славой.
Но это всё ни при чём
Не стоит искать участья.
Прижался ко мне плечом
Кусочек земного счастья.
«Рассвет умывается жёлтым и красным»
Рассвет умывается жёлтым и красным,
С домов облетает пожухлая краска,
И машут платками деревья-солдатки,
И чья-то мечта наступает на пятки.
А осень, на что уж учёная дама,
И та покупает бутылку «Агдама»,
И клён огорчённый с утра угощает,
И он ей былую измену прощает.
А штора от ветра, как парус, надулась,
И мне показалось, что детство вернулось
С дворовой гурьбой, в шоколаде, в заплатах,
Со всеми любимыми, без виноватых.
«Почернели костры, отгоря»
Почернели костры, отгоря,
От обиды, бессилья и злости.
На богатом пиру сентября
Веселятся незваные гости.
Остаётся так мало домов,
Где радушно меня принимают.