Уилл! заорал Ролландстону ничуть не менее помятый старший брат. Ты вовремя! А ну, гони сюда этих сволочей, кто не пьян и не в рейде! Живей, живей, сколько нам с графом ждать еще!
Холл поспешно заполнялся рейдерами, их гомоном, запахом, пестротой платья, скрипом кожаных сапог и курток, негромким побрякиванием оружия помост окружали люди, с которыми Патрику предстоит провести не год и не два, если он в самом деле намерен покорять Лиддесдейл. Они вошли, разговаривая, дожевывая хлеб, сплевывая в ладонь вишневые косточки, поигрывая ножом от стола поднялись с чаркой эля. Матерые волки, ровесники Болтона, седеющие, прожженные черти, и совсем молодые, не старше своего нового лэрда, лица которых уже несли печать дерзости и развращенности. Усталые и выспавшиеся, сытые и голодные, просмердевшие лошадьми, виски и черным порохом, пропитанные кровью, разбоем и воровством.
Но Патрика Болтона не устраивало их мягкое небрежение к важности момента. И дядя взревел иерихонской трубой над ухом едва не подскочившего на месте графа, не подозревавшего о такой мощи Болтонского голоса:
А ну, все закрыли пасть и замерли, я сказал! Тишина! Болтон обвел взглядом притихших рейдеров и веско продолжил. Свора, я дожил до счастливого дня. Сын моего брата Босуэлла, наследник семьи Хепберн, глава рода, лэрд Лиддесдейл вернулся в Долину, в Хермитейдж-Касл! Сегодня я слагаю с себя обязанности хранителя Караульни
Тут уж повисла мгновенная тишина не по приказу. Болтона здесь любили и знали, а теперь народ гадал, куда примется мести новая метла слишком красивый юноша, сидящий неподвижно, точно алтарная резная скульптура, в кресле их господина. И тишина обернулась к нему жаждущей ответа сотней глаз. Патрик осмотрел эти живописные рожи большая часть рейдеров была старше него едва ли не вдвое и, поскольку решительно не знал, что сказать, произнес единственно верное:
Здорово, ребята! Я ваш лэрд, я вернулся и буду тут жить.
Да здравствует Босуэлл Третий! рявкнул Болтон, делая широкий взмах рукой. Многие лета лэрду Лиддесдейла!
Его поддержали нестройным ревом. Свора далеко не была уверена, что им так уж нужен лэрд. Половина из гарнизона, посмотрев на Белокурого, решила, что пацана можно всерьез не принимать, вторая половина понадеялась, что все и дальше будет, как при Болтоне. Как выяснилось позже, ошиблись все.
Включая самого графа.
Издалека, из Стерлинга и Эдинбурга, приграничное будущее виделось ему веселым, беззаботным приключением чем-то вроде летних каникул в Хантли. Сейчас, наблюдая перед собой тех, кем ему предстояло править твердой рукой, Патрик впервые засомневался в удачности своей идеи вломиться в Приграничье на волне воодушевления от быстрой зачистки столицы да еще пренебрегая перспективами, открывавшимися при дворе без всяких хлопот что там обещал ему коронованный кузен Джейми? Замок Танталлон? Ну, и зачем же он не согласился? Даже осажденный в родовом гнезде, огрызающийся Ангус сейчас казался ему более подходящим противником, чем собственная свора ибо там хотя бы понятны были правила войны.
По-моему, я им не понравился, сказал граф Ролландстону, когда рейдеры были отпущены хранителем и разошлись по своим делам.
А тебя это в самом деле заботит? удивился Уильям. Ты не крона, чтобы всем нравиться, ты лэрд. Подойдет время, еще станут любить, как миленькие обожать станут.
Ролландстон с хрустом, сладко потянулся и улегся на скамье возле камина, укрывшись плащом. В следующее мгновение он уже опять спал.
Когда глядишь из окна спальни лэрда на берег быстрой и неглубокой вне паводка Хермитейдж-уотер, то сразу на той стороне, за бродом, который с полумилю правей, за омутом Килдэра, видна огромная, унылая, гнилая трясина первый рубеж обороны коварной Караульни Лиддела. В трех милях к западу на берегу реки стоит полузаброшенная, трехсотлетней давности часовня, еще Сулисами отстроенная, и при ней же кладбище, заросшее травой тихое место для вернувшихся в землю рейдеров. Если уж лечь под сочный дерн, подумалось Босуэллу, то не здесь, среди кровников В старинном деревянном особняке возле часовни, с которого и началась история лэрдов в этих краях, ныне Болтон держал конюшни для галлоуэев и сторожевую часть гарнизона. А дальше холм Дамы и колодец Дамы у его подножия, и стекающий с холма ручей их было три, огибающих Хермитейдж-Касл: проток Дамы, Замковый и Зеленый, и естественные русла ручьев, перерезающих топкую землю, вокруг замка углублялись до рвов. Трудно штурмовать Караульню Лиддела, но трудно даже представить, как добраться в это разбойничье гнездо с армией для штурма артиллерия завязнет в болоте, тяжелые кони уйдут в зыбкую почву по бабки. Даже галлоуэи проберутся только по заранее проставленным вешкам, по секретной тропе а коли и проберутся попадут под арбалетные болты и залп аркебузиров с верхней смотровой галереи по контуру башен, ибо день и ночь там прогуливается дозор, и среди влажного летнего зноя, и согреваясь огнями жаровен в промозглой зиме. Караульня никогда не дремлет, Караульне до всего есть дело, и никто не войдет в Долину и не покинет ее без ведома самого лэрда, графа Босуэлла, господина рейдеров.
Однако, насаждать господство задача не из простых. Рейдеры, узрев лэрда, разошлись в недоумении, хотя и без прямого протеста. Негласно среди них было решено подождать-посмотреть. Он Хепберн, в конце концов, и, быть может, хоть по крови не так уж никчемен, как по смазливому лицу. Отдельно к лэрду Лиддесдейлу были званы его капитаны, точней, капитаны Болтона. Патрику предстояло набрать своих людей, если эти молодому хозяину не глянутся. Было их трое Клем Полуухий Крозиер, кряжистый и молчаливый, разве парой лет младше Болтона, заросший по те самые полтора уха окладистой бородой, рука его даже в покоях лэрда лежала на рукояти поясного ножа; рыжий, долговязый, худой Оливер Бернс Вихор, такой же несгибаемый и стальной, как его джеддартский жезл; и самый молодой среди подручных Болтона, Джон Хепберн Бинстонский. Последний был на полголовы ниже своего кузена лэрда Лиддесдейла, лет на пять-шесть старше, мощно и сильно сложен и также заметно светловолос, как и сам Белокурый.
Бинстон? с подозрением переспросил Патрик, окидывая кузена с ног до головы не самым дружелюбным взглядом. Двоюродное сорное племя?
Лорд Болтон, скучающе отозвался Джон, лишь мельком взглянув на родственника и господина, словно по-прежнему здесь Патрик Болтон был всему голова, коли вам моя рука более ни к чему, так я возвращаюсь к себе со всеми своими.
Но-но! цыкнул на него Болтон. Я здесь уже не хозяин, коли граф отпустит тогда уйдешь а ты, племянник, не судил бы о людях по имени. Джон мне вот уже три года первая подмога и капитан лучшей сотни.
А по чему мне судить, если не по имени, дядя? Имя в наших краях полчеловека.
Иногда и весь целиком, согласился Болтон. Но этот весь целиком Хепберн, вот об этом думай, а не о подонке Морэе
Джон Бинстон сощурился, бросил насмешливый взгляд сперва на бывшего хранителя, затем на нового лэрда:
Если что, так Патрик Хепберн Бинстон, епископ Морэй мой двоюродный дядя, лорды но вы-то были об этом осведомлены, лорд Болтон, когда принимали меня под свой штандарт.
Не та родня, которой бы хвастаться, отрезал Белокурый.
У него в долгой памяти бинстонские Хепберны были связаны не только со сварливым и распутным Морэем, но и с открытым сомнением в законности его, Патрика, происхождения и этого-то он кузенам забыть и простить никак не мог.
Уж какая есть! возвысил голос Джон, вздернув подбородок.
Парни, хватит собачиться! осадил обоих Болтон. То есть это помолчи, Джонни и вы охолоните, ваша светлость. Я за Джона Бинстона ручаюсь головой. А что у тебя не заладилось в Сент-Эндрюсе с «повелителем шлюх» дело прошлое, и прибавил вовсе глубокомысленное. Здесь тебе не там!
Бинстон молча поклонился Болтону, затем ожидал решения графа.
Поживем увидим, мрачно отвечал тот.
Хермитейдж-Касл, внутренний двор, Лиддесдейл, Шотландия
Но трудно, ох, как трудно держать фасон перед этими прожжеными, порой не понимая и слова из тех, которыми они так небрежно обмениваются. Первые пару месяцев в Приграничье Патрик постоянным трудом сгонял с лица выражение ошеломленного недоумения ему все время казалось, что он воистину попал на другую сторону луны. Собственно, так оно и было.
Ничего общего с его прежней жизнью родовитого вельможи, придворного щеголя, приора Сент-Эндрюса, любимого кузена Джеймса Стюарта. Где они, королевские охоты на кабана, жаркая гальярда, изящные дамы, их ножки, обтянутые чулком, в парчовых башмачках? Девчонки Приграничья босы круглый год, а поговорить в Караульне решительно не с кем, кроме обоих его дядей, из которых Уильям прирожденный молчун, а Патрик частенько пьян не от развращенности натуры, а от той же скуки. И Белокурый, которому еще не было ни нужды, ни страсти напиваться каждый вечер, помянув добрым словом душу покойного приора Джона Хепберна, распаковал связку прадедовых книг, чтобы хоть немного сгладить умственный голод. Читал он перед сном, растянувшись на медвежьей шкуре у камина единственное теплое место во всей спальне, полной сквозняков или запалив свечу возле постели. Йан МакГиллан не один раз спасал лэрда от пожара, гася среди ночи забытый огонь в его покоях. Но книги мертвы, а живые люди были вокруг него каждый день. Те самые живые, кем он собирался править твердой рукой, но поначалу не мог запомнить, кто из них кто. Рейдерских фамилий было не так уж много, но по несколько поколений приграничников зачастую жило в одном и том же местечке, на одной ферме, а если уж и нескольких братьев в роду крестили, по семейной причуде, одинаково Местные звали друг друга не по имени, и даже не по имени рода, а по названию земли, фермы, урочища во владении. Или по бойкой кличке. Все и даже могучие лэрды, хозяева мощных укрывищ, замков, пилтауэров тут имели прозвища, когда насмешливые, когда устрашающие, когда непристойные, но всегда весьма точные и живописные. Это хоть как-то помогало разобраться в бесчисленных Уолтерах Скоттах, Джоках Эллиотах и Вилли Армстронгах Что там отличия в привычках и обычаях быта, когда здесь даже говорили на ином языке на галлоуэйском гэльском и на лиддесдейлском арго, состоящем из нижнешотландского диалекта, англицизмов, местных воровских и непристойных словечек. Детьми или ребятками назывались, к примеру, те, кто был дважды вне закона и как рейдеры-налетчики, и как люди, от которых отказался даже собственный лэрд ввиду их полной неуправляемости. «Конченые», как их еще звали, сбивались в собственные банды, независимо от фамилий, и были непричастны к одному конкретному роду. Часто они же ходили и под церковным отлучением Гэвин Данбар, архиепископ Глазго и королевский канцлер, когда еще излил на них смолу и серу гневных речей в Карлайле, предавая их полному, неснимаемому, неисцелимому проклятию, но «детей», похоже, это мало беспокоило поглядев на отдельные рожи, граф пару раз припомнил Брихина, которому их приходилось еще и исповедовать, когда Джон совмещал ремесло налетчика в Долине со своим церковным поприщем. Так вот откуда это брихинское «ребятки» в резне на Коугейте, в тупике Белой лошади