Если у меня такие проблемы с повествовательной структурой, чем я, вообще говоря, занималась все это время? Меня охватила паника. С той самой минуты, как приехала в Провинстаун, я ощущала струящееся движение внутри песочных часов. Семь месяцев, времени для проволочек больше нет. Я решила, что каждый из трех центральных персонажей сам расскажет свою историю никаких вихляний от одной сюжетной линии к другой, каждый герой получит только один шанс высказаться, и на этом все. Подобно многим решениям, это было одновременно сиюминутным и вынужденным. Сработает ли? Я сомневалась, но других вариантов не видела. За окном на парковке время от времени мелькал какой-нибудь писатель или художник. Остановятся, поболтают друг с другом, отправятся в город. Я же, сидя наверху, переживала откровение: мой великолепный, всеобъемлющий роман, с которым я прожила весь последний год, оказался хламом. Мне срочно требовалась другая идея. Я должны была вдавить клавишу delete и стереть все до единого следы той никчемной работы, которую успела проделать.
И все же я написала ту самую книгу, ради которой изначально сюда приехала, во многом благодаря моей подруге Дайан Голдман, в то время жившей в Пенсильвании. Междугородные телефонные звонки тогда стоили дорого, а я была безнадежным банкротом; и все же разговор с Дайан оказался разумным вложением. Она сказала, что я не имею права выбрасывать ничего из написанного. «Успокойся, повторяла она снова и снова. Наберись терпения». Это был спасительный совет, без которого следующие семь месяцев я потратила бы на попытки написать первые главы восемнадцати разных романов, каждый из которых в итоге возненавидела бы так же сильно, как ненавидела этот. Я привыкла писать рассказы. Я была запрограммирована на яркие, импульсивные приступы работы, продолжавшиеся два-три дня, и ничего не знала о длительных дистанциях. Написание романа, как я вскоре обнаружила, напоминает плавание на открытой воде: медленные и равномерные гребки, большие расстояния, холодное, темное море. Задумайся я о том, далеко ли заплыла или сколько еще надо продержаться, утонула бы. И мне еще только предстояло узнать, что ни один из романов, написанных мною с тех пор до настоящего момента, писать будет не легче. Каждый раз я уверена, что моя идея ужасна и надеяться стоит лишь на то, что я придумаю что-нибудь еще. Но за эти годы ко мне пришло осознание, что каждая новая идея со временем становится старой. Я дала себе зарок, что не буду заглядываться на новый крепкозадый роман, который себе навоображала, пока не доберусь до финального пункта назначения на моем нынешнем дряхлом боевом коне. Верность данному обещанию всегда оборачивалась мне во благо. Часть моего мозга, создающая искусство, и часть, отвечающая за критику, должны быть разведены. Пока пишу, мне не дозволено судить. Это закон. В свое время я не усвоила этот урок в поэтическом классе Джейн Купер, но теперь я была старше и пришла пора приниматься за дело.
В Провинстауне я не только научилась писать романы, но и обрела идеального читателя. В тот год Элизабет Маккракен тоже была одной из писательниц-резиденток Центра изящных искусств; она жила через три дома от меня. Если я выглядывала в кухонное окно, то могла увидеть, горит ли у нее свет. Иногда невозможно понять, чего тебе не хватает в жизни, пока однажды не найдешь. Вот что я чувствовала по отношению к Элизабет. У меня было немало друзей, с некоторыми мы были чрезвычайно близки, но у меня никогда не было настоящего читателя того, кто не станет любить по умолчанию все, что я написала, того, чьи критика и похвалы всегда будут вдумчивыми и обстоятельными. Она знала, когда нужно подбодрить, а когда быть беспощадной. Она читала все, что я писала, и могла, например, сказать: «Знаешь, у тебя это уже не раз было» (как когда она посоветовала мне вырезать около девяноста пяти процентов сновидений из романа «Предчувствие чуда», справедливо ссылаясь на то, что в моих предыдущих книгах персонажи и так получили слишком много мудрых советов от людей с того света). Она немедленно прочитывала все, что я ей давала, а этого отчаянно хочет каждый писатель; она вкладывала весь свой ум и талант, чтобы по-настоящему вникнуть. Я изо всех сил старалась делать для нее то же самое. Разумеется, мы не знали, что все будет именно так, когда только познакомились. Мы выходили поесть мороженого. Разговаривали о книгах и фильмах, обменивались журналами короче, ладили. Но когда дружат два писателя, довольно скоро наступает момент, когда им придется познакомиться с текстами друг друга. Это волнующий момент, потому что, если тебе нравится человек, но не нравится то, что он делает, такая дружба, понятное дело, долго не продлится. Для нас с Элизабет момент истины наступил спустя две недели после первой встречи: она дала мне рассказ, я ей первую главу моего романа; прочитав, мы отправились в «Губернатор Брэдфорд», один из немногих провинстаунских баров, не закрывшихся на зиму, и проговорили весь вечер. Нам столько всего было нужно высказать, столько похвал и советов, столько идей. Мы нашли друг друга.
С годами я пришла к выводу, что каждый раз пишу книгу, которую сама хотела бы прочесть, но при этом нигде не могу найти. Я не продаю рукописи, пока не доведу все до конца, и в процессе работы никому их не показываю никому, кроме Элизабет. Я пишу для себя и для нее. Из чего, наверное, можно заключить, что наши книги и рабочий процесс в целом схожи, но это совершенно не так. Мы не только пишем о разном мы пишем по-разному: я не приступаю к работе, пока все заранее не распланирую, тогда как Элизабет прокладывает путь в мир своих персонажей, набрасывая сцены, сочиняя предыстории, которые впоследствии так и не использует. Каждая из нас двоих искренне восхищается тем, как работает другая, и для меня это постоянное напоминание о том, что нет универсального способа справляться с подобной работой. Я люблю книги Элизабет, но путь, по которому она к ним идет, меня бы прикончил.
Зимний день в Провинстауне длится, по ощущениям, часов семьдесят-восемьдесят. Я в жизни не сталкивалась с таким количеством притихшего, неупорядоченного времени. Годами я твердила, что мне нужно больше свободы, и вдруг обнаружила, что мне необходима упорядоченность. Как и моему роману. Мысль о том, что мне предстоит создать объемное и красочное описание, никогда не помогала проснуться вероятно, поэтому у меня не сложилось с поэзией. Что действительно выгоняло из постели по утрам, так это сила сюжета. Это была моя незаменимая дорожная карта. Также я осознала и с каждым новым романом мое убеждение крепло, что сюжет должен быть в достаточной степени закрученным и интересным, чтобы удерживать меня сидящей на кухне с прямой спиной семь дней в неделю. (Мужайтесь: начинается подробный разговор о сюжете.)
Если во время работы вы заскучали, можете быть уверены, что вгоните в тоску и читателя. Я считаю, нужно удерживать несколько сюжетных линий одновременно. Сюжет романа должен напоминать прогулку по оживленной городской улице: все эти люди вокруг собачники и скейтбордисты, ссорящиеся парочки, орущие и матерящиеся строители, а вот хорошенькая девушка, на огромных каблуках, которая заставляет строителей на секунду умолкнуть и посмотреть ей вслед. Визжат тормозами машины, птицы, пикируя, носятся между зданиями, к западу движутся внезапно зловещие облака. Вас окружает непрестанное движение, безостановочное действие. Но и это еще не все. Вы не должны забывать про витрины, выходящие на улицу, про двадцать этажей квартир, возвышающихся над ними, про живущих там людей, со всеми их детьми и мечтами. Под улицей должна быть инфраструктура: водопровод, канализация, электричество. Возможно, там, внизу, проложено метро, где тоже куча народа. Лично мне все это было необходимо, чтобы оставаться эмоционально вовлеченной на протяжении семи месяцев, состоявших из нескончаемых дней. Многие писатели считают, что сюжет пережиток прошлого: он всех достал, да и вообще, кому он нужен? Но вот что я скажу. Сперва научитесь с ним работать, а после можете смело отвергать.
Длина и форма главы во многом определяют развитие сюжета. Возможно, способность видеть, какой должна быть глава, я развила, когда писала рассказы. (С ними, кстати, было покончено. Да, я любила их, но теперь мое сердце принадлежало роману, его бескрайним просторам и возможностям. Обратный путь был мне заказан.) Глава не самостоятельное произведение короткой формы, и не обязана стоять особняком, но она и не случайный перерыв мол, автор устал от этой конкретной сюжетной линии и хотел бы перейти к чему-нибудь другому. Главы как педали у пианино, они обеспечивают вам дополнительный уровень контроля. Короткие главы могут разогнать сюжет, тогда как длинные сообщают книге глубину и насыщенность. Совсем крошечные главки, отдельно взятый параграф или даже предложение могут быть раздражающе милыми. Мне нравятся те, что до определенной степени целостны и в то же время подталкивают читателя вперед, чтобы тот, кто читает в постели, кто пообещал себе выключить свет в конце главы, вместо этого устроился поудобнее и продолжил чтение. (Если хотите поучиться у мастера идеально выверенной главы и сюжета, и просто великолепного письма, почитайте Рэймонда Чандлера. Лично я особенно люблю «Долгое прощание».)
Хотя мой роман был разделен на три самостоятельные части, написанные от первого лица, я работала последовательно пока первая страница не была полностью готова, не переходила ко второй. Это один из немногих советов, к которым я настоятельно рекомендую прислушаться, наряду с рекомендацией не влезать в долги ради магистратуры. Даже если вы пишете книгу с нарушенной хронологией, десятью точками зрения и множественными флешбеками, все равно старайтесь писать в том порядке, в каком ее будут читать: это сделает письмо, а впоследствии редактирование неизмеримо проще. Скажем, вы уже знаете, что девушка одного из героев утонет грандиозная будет сцена. Вы тысячу раз все обдумали, сцена фактически готова, поэтому вы решаете утопить девушку заранее, чтобы уже не думать об этом. Вам еще только предстоит выяснить, почему это произошло, что она, вообще говоря, делала в воде, но по крайней мере вы знаете, что она пойдет ко дну, так зачем мешкать? Вот зачем: впоследствии вам предстоит вернуться и написать скучные куски, предысторию, при этом вы не даете эпизоду развиваться логически. Вместо этого вы подгоняете действие под наращенную вами жемчужину. Если же вы пишете историю в хронологическом порядке, то вполне можете решить, что девушку вообще не обязательно топить. Возможно, ее парень бросится на помощь, и утонет в итоге именно он. Создавая персонажи, вы в том числе узнаете их, поэтому, даже если вам кажется, будто вы знаете, к чему все идет, не надо увековечивать это в камне; может статься, вы передумаете. Вы должны позволить событиям развиваться органично, а не так, как хочется вам. Сперва вы создаете устройство Вселенной, и лишь затем приводите ее в движение. Шекспир, несомненно, любил короля Лира, но также ему было очевидно, что Корделия погибнет, а разве способен Лир такое пережить? Автор не может двигаться против течения, которое сам же запустил; точнее, может, но ни к чему путному это не приведет.