Занимаясь физкультурой, я подошел к лежащему немцу. Он скулил как загнанная собака. Кто-то из часовых его ночью перевязывал, и кисти рук сильно перетянул веревкой, кровь не поступала. Пальцы посинели и не работали. Я с большим трудом развязал тонкую веревку. Заставил санитара сделать массаж. Кисти рук приняли прежний вид. Немец благодарил меня не только словами, но и взглядом.
«Подъем, раздался голос дежурного. Утренний туалет 15 минут. Завтрака нет». Люди с посеревшими лицами становились в строй. Четко выполняли команды младших командиров. Молча шли навстречу второму ужасному дню войны.
Стояло прохладное утро. Дул свежий западный ветер. Солнце временами выглядывало из-за низко плывущих облаков, своими живительными лучами освещало лес, поля и снова пряталось.
В девять часов утра мы вышли в расположение воинской части, еще не участвовавшей в боях. Нас остановили и задержали. Через 15 минут появился полковник в сопровождении группы офицеров. «Кто старший?» спросил полковник. Мы с Кошкиным подошли к нему. Степан доложил, что мы, два взвода, пробираемся на место. Остальные примкнувшие к нам по пути расположения нашей бригады. Полковник выслушал Кошкина и представился нам. Сказал, что он командир полка и зачисляет нас всех в свой полк. Таково указание командующего. В нашу бригаду он пообещал сообщить об этом. Немца-провокатора сдали в особый отдел. Он дал очень ценные сведения, за что полковник поблагодарил нас с Кошкиным.
Наших людей накормили, выдали нам сухой паек на трое суток, обеспечили по потребности боеприпасами, патронами и гранатами. Связь полка была налажена со штабом дивизии и штабом армии. В штаб полка часто прибегали дежурные, звонили телефоны. Радисты выбивали морзянку. Комиссар полка лично провел политинформацию с нашим пополнением. Он рассказал нам, что вчера в четыре часа утра немцы внезапно, без объявления войны напали на нашу Родину. Днем по радио выступал Вячеслав Михайлович Молотов. Сказал, что в стране объявлена всеобщая мобилизация. Закончил словами «Смерть фашистским оккупантам».
В 11 часов полк со всем скарбом: большим обозом, артиллерией тронулся в путь. Полку была поставлена задача: пересечь шоссейную дорогу в районе Таураге и выгнать оттуда немцев. В 14 часов полк подошел к шоссе. По нему беспрерывным потоком шли тягачи с тяжелыми пушками, автомашины, закрытые брезентом, набитые солдатами, и обозы.
Над шоссе патрулировали немецкие самолеты. Наш батальон с криками "Ура! " ринулся на дорогу. Закидали гранатами автомашины. Немцы в ужасе с диким воем бежали по шоссе. Все перемешалось: опрокинутые автомашины и повозки, убитые люди и лошади загромоздили проезжую часть. Красноармейцы стреляли в немцев в упор, кололи их штыками, били прикладами. Шоссе мгновенно было освобождено на протяжении более 3 километров. На этом надо было закончить и уйти в лес. Увлеченный легкой победой и паникой немцев полк двинулся навстречу потоку немецкого транспорта. Для прикрытия пехоты наши артиллеристы на обочине поставили пушки, свои и трофейные. Действовали четко, как на учениях. Пехота быстро продвигалась по шоссе. У немцев была паника, они побросали автомашины, развернули лошадей и стали удирать. Артиллеристы попробовали немецкие пушки. Снаряды с воем летели через наши головы и рвались где-то далеко.
Кошкину было приказано принять нашу роту. Командир роты оказался тяжело ранен. Прием был короткий. Объявили всему личному составу, что приступил к исполнению обязанностей командира роты Степан Кошкин. Как друга я первый поздравил Степана с повышением и назначением командиром роты. Пожелал ему при взятии Берлина быть командиром батальона. Кошкин обнял меня и попытался поцеловать. «Что я тебе невеста или девка!» вспылил я. «Не сердись, Илья, сказал Кошкин. Жизнь наша во власти войны, во власти стихии. Может оборваться в любое время». Он обернулся и показал на убитых. «Они жили, дышали, думали несколько минут назад. Они смеялись, радовались письмам из дома, ждали конца службы два дня назад. Мечтали увидеть родителей, любимых девушек, думали о будущей жизни. Сейчас им ничего не нужно. Если только три аршина земли». «Да! ответил я. Они превращены в безжизненную материю. Материя не исчезает, не умирает. Она только видоизменяется. Мне кажется, если меня убьют, я обязательно проснусь через десять или даже сто лет, но жить снова буду. Человек не может бесследно исчезнуть из жизни. Его разум, его сознание образовалось в течение длительной эволюции, из особой высшей материи, которая не может исчезнуть бесследно. Она обязательно должна где-то проявиться или появиться снова». «Илья, ты в трудные минуты Бога вспомнил, сказал Кошкин. Если убьют меня или тебя, считай, нас нет и уже никогда не будет. Мы превратимся в прах, в землю, которая нас и создала».
Внимание всех было сосредоточено на поворот дороги, который от нас был на расстоянии 1 километра. Что там для нас готовится? Что нас ждет?
Я продолжал разговор, шагая рядом с Кошкиным. «Евангелие для меня не аксиома. Да, собственно, я его ни разу и не читал. Но сама природа, сама земля таит в себе неразгаданные тайны». «Об этом всем известно, ответил Кошкин. Ты тут нового пока ничего не открыл». «Сейчас не время, сказал я, но как-нибудь, если будем живы, я расскажу о приключениях с моим дядей».
Из-за поворота шоссе на больших скоростях вышли танки. «Один, шесть, восемь, двадцать два», раздавались испуганные голоса. На броне каждого танка сидели по 10-12 автоматчиков. Кошкин закричал: «Рота, занять оборону! Приготовить связки гранат! Илья, вот, кажется, и конец. Даже укрыться негде», со злостью сказал Кошкин. Наши орудия накрывали шрапнелью автоматчиков на танках. Немцы прыгали, валились с танков прямо под гусеницы. Танки шли, не сбавляя скорости. Они шли по шоссе, обочиной и по полю. Пушки били их прямой наводкой, но они шли. Из одного, затем из другого повалил черный дым. Два, с подбитыми гусеницами, закрутились на месте. Остальные шли. Орудия смолкли, их подмяли, искорежили. Бежавших красноармейцев расстреливали из пулеметов, мяли, давили гусеницами. Поднялась паника. Люди в ужасе бежали вдоль шоссе. Я тоже бежал и ждал в спину пулеметной очереди. Обороняться было нечем, укрыться негде. Кругом поле, до леса более 500 метров.
Из подземелья услышал крик Кошкина: «Илья, сюда». В 5 метрах от меня в яме стоял Кошкин. Была видна только одна голова. Я прыгнул в яму, под ногами почувствовал что-то мягкое. «Осторожнее», послышалась ругань. Я угодил коваными сапогами на плечи капитану из штаба полка. Ругал он меня сильно, но, когда Кошкин предупредил, что приближается танк, затих. Яма представляла собой траншею в 3 метра длиной, 1,5 метра шириной и 1,7 метра глубиной. На дне ямы была вода. Наверху, по краям, накидана прелая солома. Чем она крестьянину служила, трудно сказать. Зато многим из нас спасла жизнь.
В яму нас набилось 18 человек. «Приготовиться к бою», крикнул Кошкин. В 2 метрах от ямы прогромыхал танк. Кошкин бросил связку гранат, но гранаты не попали под гусеницы, не взорвались. С другой стороны нашего укрытия тоже прошел танк. Следом за ним пробежала небольшая группа автоматчиков. По ним заговорил наш "Максим". Немцы залегли и поползли обратно к шоссе. «Наши еще живы», сказал капитан. Кошкин смеялся, натурально смеялся и говорил: «Вот храбрецы, от единой пулеметной очереди удрапали обратно». Его неуместный смех разозлил меня. Я раздраженно крикнул: «Степан, чему радуешься? Не строй из себя героя. Кругом немцы. Что дальше будем делать?» «Илья, только не хнычь! ответил Кошкин. Будем бить немцев до тех пор, пока сами не превратимся в прах». Стоявший на корточках и разглядывавший карту капитан встал на ноги, вытянулся, выглянул из траншеи. Внимательно оглядел всех присутствующих в убежище, глухо заговорил: «Как ваша фамилия, товарищ младший лейтенант?» обратился он к Кошкину. Кошкин ответил. «Вы неправы в одном, товарищ Кошкин. Немцев били и будем бить, но в прах превращаться не будем. Пусть они в прах превращаются». «Ребята, мы находимся в ситуации, хуже не придумаешь, кто-то бросил реплику. В готовой могиле». «Да, вы правы, ответил капитан. Если немцы нас обнаружат, закидают гранатами, а добьют из автоматов». «А если мы выкинем белую тряпку и сдадимся немцам?» продолжал тот же голос. Капитан посмотрел в сторону говорившего, но, по-видимому, не установил, кто это был. Ответил: «Немцы в плен никого не возьмут. Поставят на край ямы и расстреляют». «Почему?» в один голос проговорили трое. «Да потому, что из восемнадцати человек девять вооружены немецкими автоматами». «Что делать?» раздался тот же голос. К говорившему все повернули головы. Капитан на вопрос ответил вопросом: «Ваше мнение, товарищ сержант, ваша фамилия?» Сержант принял стойку смирно. Капитан предупредил: «Вольно, отвечайте». Он ответил: «Сержант Марченко из второй роты третьего батальона. Товарищ капитан, мое мнение: надо оставаться пока здесь. Как только немцы успокоятся, тикать в лес и искать своих». «Правильно, товарищ Марченко», сказал капитан.
Кошкин внимательно наблюдал за окружающим нас пространством. Танки ушли. Стрельба стихла. На шоссе наладилось движение. Возле шоссе немцы выставили боевое охранение. Снова сплошным потоком пошли автомашины и обозы.