Сейчас Мамаша ощущала себя очень взрослой и терпеливой, поэтому просто ласково поинтересовалась:
А если ты прав, тогда что?
А если я прав значит, нам, чтобы выйти, достаточно отказаться от намерения где-то быть и что-то сделать и сообщить об этом в общем, сообщить тому мужику. Причем не просто так сообщить, а чтобы он поверил.
Хорошо, допустим, мы этот вариант вычеркнем. Дальше что?
Самый сложный вариант это первый. Я никак не могу взять в толк, зачем может быть нужно, чтобы мы находились именно здесь. Кому-нибудь нас предъявить? Нами любоваться? Короче, мне кажется, что этот вариант может быть верен только в том случае, если он и правда маньяк. И это, ясное дело, хуже всего, понимаешь? В этом случае он может нас убить. Ну, или просто позволить умереть естественной смертью
Мамаша обдумала предлагаемую Эйнштейном перспективу и снова согласилась, хотя эта перспектива ей очень не понравилась. Насколько она понимала, Холуй перестал испытывать на прочность плотно пригнанную дверь своего отсека и теперь тоже очень внимательно прислушивался к их разговору. Ей казалось, что она даже слышит его дыхание: наверное, он прижался к своей левой стене и даже высунул голову наружу. Интересно, почему он не участвует в разговоре?
А если и это неверный вариант? подкинула она Эйнштейну нужную реплику, не переставая прислушиваться к тому, что происходит в соседнем справа отсеке.
В голосе Эйнштейна появились плохо скрываемые торжествующие ноты: