«Вот тебе и тю».
Выруби свою лампочку, я тут ослепну сейчас!
Вымазанный в грязи с головы до ног, Иван дотопал до блокпоста и оглядел вытянувшегося по струнке Ефиминюка.
Кто старший дозора? Почему один?
Та это сказал Ефиминюк.
Кто старший? повысил голос Иван.
Ефиминюк замялся.
Сазонов старший. Ты уж звиняй, командир. Та я ж не со зла. А Сазонов, он здесь Тильки его позвалы на полминуты.
Так. Сазонов, значит.
Кто позвал?!
Та я що, крайний? удивился Ефиминюк. Не можу знать.
Распоясались, сказал Иван.
Он сдвинул Ефиминюка в сторону, перелез через мешки с песком. Пошел к свету.
«Василеостровская» станция закрытого типа, на ночь все двери запирались, кроме двух: одна вела на левый путь, другая на правый. Выставляли дозор и на служебную платформу, которая ближе к «Приморской», но не всегда. Когда в Заливе начинался «сезон цветения» и всякая дрянь лезла из туннеля только успевай нажимать на спуск.
Сегодня дозор облажался. «Сазон, битый волчара, ты-то как умудрился?» Расслабились. Феномен Бо на жаргоне диггеров. Когда косяк допускает тот, от кого этого никак не ожидаешь.
«Василеостровская» никогда не относилась к красивым станциям, как, например, «Площадь Восстания», где высокий свод, тяжелые бронзовые светильники, колонны с лепниной и роскошная, «сталинская» отделка зала. «Васька», как называли станцию фамильярные соседи с «Адмиралтейской», была аскетичной и суровой, готовой выдержать голод, холод, атаку тварей и спермотоксикоз защитников. Чисто питерская станция-крепость.
Иван поднялся на платформу через единственную открытую дверь. Еще на подходе к станции он услышал гул. Это работали фильтры, нагнетавшие воздух с поверхности. «Василеостровская» давно утратила центральное освещение, но системы фильтрации воздуха и откачки грунтовых вод здесь еще работали. Стоило это будь здоров. «Мазуты» с «Техноложки» дорого берут.
А куда деваться?
Зато туннели сухие. И есть чем дышать.
Неяркий свет дежурных лампочек заставил Ивана зажмуриться. Теперь, куда ни посмотри, скакали цветные пятна.
На станции была ночь. Основные светильники, которые питались от дизель-генератора, в это время выключались. Работали лампочки дежурного освещения, запитаные от аккумуляторов, китайские елочные гирлянды, протянутые над дверными проемами. Ночью станция становилась уютнее. Хорошее время.
Кашель, храп взрослых, сонное дыхание малышни и красные, синие, желтые мелкие лампочки.
Иван прошел по проходу между палатками. Это была центральная улица «Василеостровской», ее Невский проспект, существовавший только ночью. Днем палатки сворачивали, чтобы освободить место для работы. В южном торце станции, за железной решеткой, возвышались ряды клеток мясная ферма. Оттуда шел резкий звериный запах.
Иван шел мимо вылинявших, залатанных палаток, слышал дыхание, кашель, хрипы; кто-то бормотал во сне, шумно поворачиваясь на бок. Старая добрая «Василеостровская».
Завтра освободят платформу и поставят столы. Завтра станция будет гулять. И осталось до этого Иван посмотрел на станционные часы, висевшие над выходом к эскалаторам Желтые цифры переключились на четыре двадцать три. Всего три часа.
Долго он провозился. Иван шагал, и ему мерещилось, что он проваливается вглубь серого гранитного пола. «Спать хочу».
Но для начала следует сдать снаряжение и умыться.
Где ты был? Катя, заведующая снабжением и медчастью «Василеостровской», сузила глаза.
Хороший вопрос. А что, не видно? Иван расстегнул «алладин». Костюм химической и радиационной защиты Л-1 штука ценная, дорогая.
Еще бы не видеть. Весь перепачкался, хуже гнильщика.
Иван бросил «алладин» в металлический бак для санобработки. Стянул и туда же положил изгвазданные резиновые сапоги. Теперь портянки. Иван отшатнулся. Измученные ноги на воздухе блаженно ныли, словно не могли надышаться. Иван бросил портянки в бак и закрыл крышкой. Все.
Где тебя носило? спросила Катя. Невыспавшаяся и раздраженная, она была еще красивее. Иван мысленно поежился. Бешено красивой Катя становилась, когда злилась.
А ты как думаешь?
Теперь сдать снаряжение под роспись. Часть вещей личное имущество Ивана, остальное собственность общины. Он начал стягивать тонкий свитер через голову, охнул. Скривился, застыл от боли. Похоже, все-таки ребра. Катя бросилась на помощь, помогла снять свитер. Женщины, подумал Иван. Вы так предсказуемы
«Все бы вам котят спасать. Или тигров».
Ты с кем подрался? Катя ткнула пальцем ему в грудь, прямо в кровоподтек. «Блин». Иван зашипел сквозь зубы.
Что, болит? спросила Катя с плохо скрытым садизмом в голосе.
Нет.
А так?
От следующего тычка Иван согнулся, воздух застрял где-то меж лопаток. Он помотал головой.
Ага, сказала Катя. Будем лечить. Она принесла таз с водой и чистую марлю.
Иван выпрямился, открыл рот. Катя уперла руки в бока:
Если ты сейчас скажешь это свое идиотское «бато-ончики», я тебе по башке двину вот этим тазиком, понял?!
Когда с обработкой ран и ссадин было покончено, Катя унесла таз. Потом принесла Ивану воды. Он единым махом осушил стакан, сразу еще один стало лучше. Пока Иван умывался, Катя достала из мешка чистую смену одежды. Положила на койку, выпрямилась, спросила небрежно:
Значит, завтра?
Ты красивая, сказал Иван, одеваясь. Катя посмотрела на него. И очень умная. И у нас действительно могло что-то получиться.
Но не получилось. Катя выдохнула легко. Обними меня напоследок, Одиссей.
Иван помедлил, но покачал головой.
Не могу. Прости.
Что?
Он отвел темную прядь с ее лица. Улыбнулся одними глазами.
Я почти женат. Наверное, это глупо, как думаешь? Он взял ее за подбородок и поднял ей голову. Посмотрел в глаза. Это глупо?
Нет, сказала Катя. Ты, сукин ты сын Ты должен в ногах у нее валяться и бога благодарить за нее, придурок чертов! Понял?!
Да.
Фонарики над входом переключились таймер сработал. Палатку залило красным светом словно кровью.
Ты моя царица Савская. Моя Юдифь.
Льстец, сказала Катя. Ты хорошо изучил Библию, я смотрю. Катя отвернулась, начала перебирать инструменты. Взяла эластичный бинт. Подними руку.
Я хорошо запоминаю истории про женщин.
Катя улыбнулась против воли. Закончила перематывать ему ребра, закрепила узел. Загремела бачком с инструментами. В палатке установилась странная, напряженная тишина.
А она? спросила Катя наконец.
Что она?
Катя остановилась и посмотрела на него.
Кто она тебе? По Библии.
Моя будущая жена, ответил Иван просто.
Катя то ли всхлипнула, то ли подавилась Иван толком не понял. Вышла из палатки и вернулась с баночкой. Желтая застывшая мазь.
Повезло тебе, придурку. Ну-ка, подними голову!
Он послушался. Увидел в Катиных зрачках белый силуэт убегающего в туннель тигра Моргнул. Показалось. Катя наклонилась и намазала ему лоб вонючей холодной мазью. От ее дыхания было щекотно и смешно.
В следующее мгновение Катины губы оказались совсем близко
Иван, смотри, что я добыл! Пашка ворвался в палатку. Замер.
Иван с Катей отпрянули друг от друга. Пашка прошел между ними, с грохотом поставил бочонок на стол, повернулся. Неловкая пауза. Пашка оглядел обоих и сказал Ивану:
Что у тебя с рожей?
Стучать надо вообще-то! рассердилась Катя, Павел, блин, Лександрыч.
Иван поднял руку и потрогал лоб. Вроде маской противогаза было закрыто, а поди ж ты.
Обжегся.
Че, серьезно? Пашка смотрел на него странно. И как это вышло?
Рассказывать целиком долго.
Карбидка рванула, сказал Иван чистую правду. Вот и обожгло.
Да ну?! Пашка всплеснул руками. А-афигеть можно. Ты с ней что, целовался, что ли? С карбидкой?
Пашка! прошипела Катя.
А что Пашка?
Эти двое терпеть друг друга не могли еще с той поры, как Иван с Катей впервые закрутили роман. Интересно, что когда появилась Таня, Пашка почему-то успокоился
«К черту».
Иван встал, потрогал эластичный бинт, перетягивающий ребра. Бинт был желтый, старый, не раз стираный. Общество, бля, вторичного потребления! Так назвал это профессор Водяник?
Иван прошел к зеркалу с выщербленными краями, что стояло в палатке на столе. Оглядел себя. Синяк на груди замечательный. И красная полоса на лбу тоже ничего. Красавец. Как раз для завтрашней церемонии.
Диалог за его спиной перешел в схватку.
Паша, к твоему сведению, сказал Пашка язвительно. С карбидками не целуется. Потому что у него что?
Что?
Диод! Честный диггерский диод. А не какая-нибудь карбидка-потаскушка!
Иван резко повернулся. Катя замерла. Лицо бледное и чудовищно красивое. Медуза Горгона, дубль два.
Па-ша, сказал Иван раздельно. Выйди, пожалуйста.