По комнате прошелестел бабушкин подавленный шепот:
Много ты понимаешь!
***Теперь она умерла, моя бабушка. Старую вешалку вместе с коллекцией керосинок отнесли на помойку, а счастливую брошку с янтарным тюльпаном мне удалось оставить себе.
Только мне все время кажется, что бабушка дома. Вот позвоню в дверь, и она откроет.
Александр Васько
Ладонь
1999 год. Аравийский залив. Танкер «Нур-аль-Захар».
Ночная вахта. Очень темно. Луны нет, поэтому погружение в вакуум черноты полное. Хотя, если побыть на мостике минут тридцать, то человек превращается в кошку. Он уже чувствует себя уверенно: не натыкается на всякие препятствия и не спотыкается. Многое становится видимым. Звезды на небе как будто устроили сумасшедший спектакль. Знакомые созвездия раскинулись во все стороны. Большой Пес с выскочкой Сириусом, Орион четкий и узнаваемый со своим поясом и кинжалом, всяческие дельфины и ковши, ковши. Если смотреть на звезды долго, обязательно увидишь, как проносится метеорит. Временами он чиркает по небу довольно ярко: вдруг встрепенешься и примешься загадывать желание. На тягучей океанской воде от носа судна усами расходятся мерцающие неоновые бело-зеленые волны. Это светится планктон и всякая морская мелочь.
Иногда ночь наполняют назойливые вопли иранских рыбаков по VHF: «Ship captain, ship captain! Left side, left side!» Или: «Right side, right side!»1 Они орут, чтобы большое судно не наехало на их сети, расставленные повсюду. Эти крики совершенно не волнуют вахтенных. К ним уже настолько привыкли, как будто это какой-нибудь орнамент на стене мечети. Переговоры судов в порту Фуджейра тоже стали реже и глуше, больше не докучают. Через пару часов будет поворот, и судно пойдет Ормузским проливом.
На мостике второй помощник Василий Саблин и матрос, индус с коротким именем Ваз. Саблин обычно не разговаривает с Вазом, потому что тот из деревни, плохо знает английский и очень пуглив.
Вдруг у дверей возникло какое-то шевеление и послышалось: «Разрешите?»
Саблин выглянул за шторы, огораживающие мостик от освещенной штурманской2. Там стоял четвертый механик Никита, он же Клавиш. Его так назвали из-за часто употребляемого, модного в каких-то туманных молодёжных кругах, словечка «клавиш», что означало «приятель», «тип», «кадр». Никита отпустил бороду, но по молодости она была очень редкая и имела цвет пакли. На нем была бело-ржавая дырявая майка и сермяжные шорты.
Добрый вечер. Разрешите?
Привет, Никита. Не спится?
Вот, произнес Клавиш и показал правый кулак, щедро обмотанный бинтами и представлявший собой небольшой мячик.
Ого. Что с рукой?
Да вот, непруха. Ладонь разрезал. А мастер замотал лейкопластырем и забинтовал. Сказал, что в порту в больницу отправит.
Да-а-а. Не повезло. Ну, ты держись. Дня два-три еще.
Ну да. Хотя
Что?
Может, зашьем ее? А то ведь за три дня там криво зарастет и вообще. Ты же у нас за медицину отвечаешь.
Хм. Это точно, сказал Саблин. Сам-то он не очень разбирался во всем этом. Да и в обязанностях у него было только проводить инвентаризацию таблеток и выкидывать просроченные. На самом деле основная ответственность за медуход была на старпоме и капитане. Но старпом и так все время занят, а кэп Он уже сделал все что смог.
Саблин думал не очень долго.
Ладно. Пошли в госпиталь.
Как? Ты же на вахте! Покинешь мостик? даже испугался Никита.
Пойдем. Не парься.
Дело в том, что, за неимением свободным кают, в госпитале спал индиец, палубный кадет Джо. Саблину все равно нужно было убрать оттуда Джо, чтоб не мешался. А так как тот без пяти минут офицер, то на вахте подменить может вполне, он уже делал это. Да и, если честно, Саблин был рад согнать с теплой кроватки этого говнюка. Дело займет не больше одной минуты. Так и получилось.
Джо! Вставай быстрей! гаркнул Саблин, зайдя в госпиталь.
А? Что? худое, как палочка корицы тело кадета сразу вскинулось. Лицо его было ещё печально раздавлено сном.
Нам нужен госпиталь. Быстро дуй на мостик, там только один Ваз стоит, а мы подходим к Ормузскому проливу.
Последние слова окончательно пробудили беднягу.
Оставить Ваза одного это не очень умная идея, промычал он и поскакал наверх.
Саблин начал разматывать бинты и лейкопластырь. Часть он разрезал ножницами. Рана оказалась, и правда, большой и глубокой, через всю ладонь, ближе к ее ребру. Саблина волновало, как он будет ее зашивать, и как ему это все выдержать. Да и не только ему, но и Никите.
Саблин начал разматывать бинты и лейкопластырь. Часть он разрезал ножницами. Рана оказалась, и правда, большой и глубокой, через всю ладонь, ближе к ее ребру. Саблина волновало, как он будет ее зашивать, и как ему это все выдержать. Да и не только ему, но и Никите.
Ну, и где ты умудрился?
Вылазил из одного люка в машине, а там рядом вентилятор стоял. И меня лопастью чиркануло.
Саблин тщательно вымыл руки с мылом, но перчатки надевать не стал. Протер вокруг раны спиртом, вынул пакетики с одноразовыми иглами, в которые уже были вдеты готовые шелковые нити. Иглы были разного размера. Саблин выбрал средние: сантиметра полтора.
Давай, я тебе обколю рану новокаином? Вообще не больно потом будет.
Не-е-е. Нафиг. Я лучше потерплю. Я уколов боюсь.
Никита продолжал говорить. Наверное, чтобы отвлечься от процесса.
Вот Серега, третий механик, сказал, что я теперь неполноценный мужчина, раз у меня будет такой дефект.
Этот Серега тормоз. Кого ты слушаешь? И как вообще какая-то царапина может повлиять на твою мужскую полноценность? Это же не яйца.
Да не, я не в этом смысле. Ну вот, если рука уже повреждена, значит, я не смогу ею делать со всей силы какую-нибудь работу.
Скажи спасибо, что у тебя еще есть рука, а не обрубок. Да и вообще все затянется без следа, и забудешь о ране.
Саблин начал протыкать кожу иголкой. Это было очень странно. Шить человека. Это как шить самого себя. Это противоестественно. Это насилие! Так. Стоп. Лучше ни о чем не думать. Просто делай свое дело.
Лицо Никиты оставалось невозмутимым. Может, только немного напряглось, и вспотел лоб. «Хорошо держится», подумал Саблин. Преодолевая сопротивление кожи и мяса, он проталкивал иглу через оба края раны и завязывал нитку обыкновенным прямым узлом. И так пять раз. Время тянулось вязко, оба взмокли, как будто делали тяжелую физическую работу. Но всему приходит конец. Последний узелок завязан. Края пропасти вроде аккуратно сошлись. Теперь рана выглядела стильно, будто какой-то безумный стимпанковский пирсинг. Для чистоты ее протерли спиртом и опять слегка обернули бинтом.
Вот и все!
Спасибо, Василий.
Да ладно. Ты хорошо держался. Пошли на мостик. Мы заслужили выпить по бутылочке пива.
Конечно, пить пиво на вахте не комильфо. Но ночью и после такого испытания Ночью Аллах не видит.
Радар марки Фуруно высвечивал эхо-сигналы красивым оранжевым цветом. Саблин начертил что-то мелом на приставном экране.
Что это? спросил Никита.
Это называется параллельный индекс. Вот видишь сиську на экране? Это островок. Он теперь перемещается по линии, которую я начертил параллельно курсу. Если мы уйдем с курса вправо или влево, он нам это покажет.
Д-а-а, хорошая работа у вас, у судоводителей. Я бы тоже так хотел, мечтательно вздохнул Никита.
«Наверное, ему понравилось слово сиська», подумал Саблин.
Наталья Грозева
Подстаканники
Вика моталась в командировки этим поездом калужского направления каждые две недели уже четвертый месяц.
Любимым моментом поездки для нее было объявление по громкой связи о железнодорожных сувенирах. Тихий мужской голос библейским речитативом нудел о благотворительных лотерейных билетах, которые непременно помогут детям, а затем перечислял всевозможное казенное богатство, которое может за символическую плату перекочевать в руки пассажиров. Брелоки, игральные карты, открытки, открывалки, чайные ложки, дорожный набор. И жемчужина коллекции подстаканники! Естественно, все с ностальгическим логотипом железной дороги.
Виктория Крылова эксперт по маркетингу двадцати пяти лет, начинающая акула PR-технологий восторгалась бездарностью подачи информации. «Этому мужику надо какие-то веселящие конфеты подогнать, рассказывала она потом Светке из соседнего отдела, смачно надувая пузырь жвачки и громко лопая. Ну бедолага редкостный! Что не так в его жизни?».
С самого первого раза, услышав унылое объявление, девушка мечтала увидеть обладателя депрессивного голоса. Желанная встреча состоялась довольно быстро. Начальник поезда, Сергей Васильевич Понкин, не только зачитывал текст, но и делал личный обход состава, груженый сумкой с образцами того самого брендированного барахла. Он оказался мужчиной лет шестидесяти. На вытянутом лице длинный нос загибался к подбородку, на затылке зияла лысина, тусклые голубые глаза болезненно слезились, широкий, испещренный морщинами лоб ходил ходуном, словно самостоятельно удивлялся всему вокруг. Бледные выпяченные губы делали его похожим на грустного селезня. Проходя между рядами, Понкин покачивался вправо-влево, в такт движению поезда, а подстаканники грустно вторили из сумки металлическим звоном. «Поночка», прозвала его про себя Вика.