Небольшие истории - Валентин Пампура 6 стр.


К нему поднялись, когда все стихло. Он лежал с обожженными ладонями. С умиротворенным лицом, и тихой блаженной улыбкой.

Пожар

Красные языки пламени вырывались из окон со звоном ломая стекла. Трещало дерево, рушились перекрытия, погребая под собой всех, кто не успел выскочить на улицу. Черный едкий дым душил все живое до того как до них добирался огонь. Охватывая все на своем пути, он плясал разноцветными лоскутами, разрастаясь все больше и больше пока не добрался до старика. Огонь охватывал рубаху волосы бороду и вот он уже весь был в огне. Нет, он не чувствовал боли. Но ужас от происходящего с ним будил его. Он вскакивал со слипшимися от пота волосами, и долго сидел на кровати, уставившись во тьму. За стеной чувствуя его беспокойство, просыпались другие больные. Они плакали, кричали, ходили по комнате и только старик молча сидел без движения и смотрел куда то в темноту. Потом входила нянечка. Она подходила к нему, нашептывая, как нашептывают маленькому ребенку. «Ну что случилось? Опять пожар вот мы его»  И она набирала в ладонь воду и обрызгивала старика. «Ну, вот и нет больше огня. И теперь мы ляжем, и будем спать и нам присниться хороший красивый сон» Старик успокаивался и засыпал.

Утром, съев кашу допив чай и спрятав кусок хлеба в карман, Он шел в палату, садился на стул, и разглядывал узор на стене, пока солнечный луч не касался его лица. Тогда он улыбался, закрывая глаза. И по всем его морщинкам пробегал теплый солнечный свет. В эти минуты он был счастлив. Как бывают, счастливы блаженные. Перед ужином он гулял. Он подходил к деревьям и подолгу смотрел на растрескавшуюся кору. Поднимал опавшую листву, подносил ее к большому похожему на старый пористый гриб носу и с наслаждением втягивал в себя запах желтой листвы. Ближе к вечеру он становился беспокойным. Он ходил по палате, ощупывая себя, и как бы стряхивая с себя что то. Он подолгу умывался, тщательно намыливая себе лицо, и смывая его снова, и снова. Он стоял посреди палаты и с беспокойством смотрел на расстеленную кровать. И только когда нянечка ставила возле кровати стакан с водой, и брала его за руку, он успокаивался и ложился в постель. Она гасила свет, и он лежал глядя в пустоту густой обволакивающей его темноты. Пока перед ним не появлялся старый дом на окраине села. Он стоял и смотрел на него. Вдруг что то черное поползло из щелей дома и стало подниматься вверх. Потом раздался треск и в окнах показались первые языки пламени. Потом треск и звон раскаленного стекла смешался с криками горящих там людей. А он стоял и смотрел, не шевелясь скованный животным страхом. Страхом, который способен оправдать любой наш поступок ради сохранения собственной жизни. Страхом, который расползается по всему телу, связывая его желанием выжить любой ценой. Страх заставляет нас прятаться от собственной совести и доказывать себе, что по-другому было нельзя. Так и он стоял, не двигаясь, пока не смолкли последние крики, и слышно было только треск догорающего дома. Только тогда он вышел из оцепенения, и рухнул на желтую листву, провалившись в темноту. Его нашли утром. Он сидел, уставившись на обгорелые бревна, покачиваясь и ощупывая землю как будто что то потерял. Его отвезли в больницу.

Через месяц в больнице случился пожар. Спасатели эвакуировали всех. Сгорел только старик.

Черная кровь

Ей было лет двадцать пять. У нее не было передних зубов и от того многие буквы она теряла когда говорила. Волосы были спутаны. Из-под, длинных рукавов. Выглядывали почерневшие, покрытые маленькими язвами, руки. Единственное что в ней осталось не тронутым, это глаза. Они были по-прежнему чисты и лучисты только со странным блеском, лихорадочно проскакивающим в теплых, карих зрачках. Она заметила, что я смотрю на руки и одернула рукава.

 У тебя есть рубль?  Я полез в карман.

 Вот пять.  Она взяла их и скрылась за дверью магазина. Через минуту она вышла.

 Вот возьми.  Она протянула мне четыре рубля.  Здесь можно купить сигареты поштучно. Будешь?  Я отказался. Она спрятала сигареты в карман.

Давно?  Я кивнул на ее руки. Она посмотрела мне в глаза, улыбнулась.

-А ты что тоже? Да?  Я покачал головой  А тебе куда?

Никуда.

Побудешь со мной?  Я кивнул. Мы сели на скамейку напротив небольшого фонтана. У ног подбирая крошки ходили голуби. Она запела тихим грудным голосом. Так как обычно поют колыбельную.

-А ты что тоже? Да?  Я покачал головой  А тебе куда?

Никуда.

Побудешь со мной?  Я кивнул. Мы сели на скамейку напротив небольшого фонтана. У ног подбирая крошки ходили голуби. Она запела тихим грудным голосом. Так как обычно поют колыбельную.

Гули, гули, голубу ли

Вы летите мои гули

Вы садитесь на окно

У меня для вас зерно.

Обожаю этих птиц. А кошек не люблю. Однажды кошка напала на голубя. Она схватила его за горло. Я отбила его. У него вот здесь на шее хлестала кровь Черного цвета понимаешь? Черная кровь. Я зажала рану рукой, но она продолжала течь и тогда когда он затих. Понимаешь?

Так бывает это жизнь.

Да. А знаешь, у меня всегда дома жили птицы. Канарейки, Попугаи. Даже Утка. Я ее подобрала зимой. У нее лапки примерзли ко льду. Я отогрела, выходила, а весной выпустила в парке.

А сейчас?

А сейчас у меня даже дома нет.

А где ты живешь?

Когда как. Сейчас у знакомого.

Он тоже на дряне?

Да. Он хороший. Он мне помогает.

Достает дурь?

 Да.

А сигареты для него?

Да. Это малое что я могу сделать для него. Хочешь и тебе дам сигарету ты тоже хороший.

А почему ты решила, что я хороший?

У тебя глаза добрые.

Нет, спасибо. Давай я лучше тебя мороженном угощу.

Я принес ей мороженное. Она обрадовалась как ребенок.

 Знаешь, я так давно не ела мороженное  Она ела его не спеша, стараясь не упустить ничего ни вкус мороженного, ни журчание воды в фонтане ни голубей, ни солнечных лучей падающих сквозь зеленую листву на ее старые джинсы.

 А ты не пробовала завязать с наркотой?

 А зачем? Нет, я могу бросить в любое время как захочу. Но зачем?

Ну не знаю. Может быть, твоя жизнь стала бы другой. Ты бы снова держала бы птиц. Встретила бы близкого тебе человека.

А ты  Она посмотрела на меня с лукавой улыбкой. А ты мог бы стать мне близким человеком.  Я не ожидал такого поворота.  Кто знает  Сказал я  Все может быть.

Ну, тогда я завяжу, обещаю. Из подворотни вышли двое парней.  Это он я сейчас  И она исчезла вместе с ними под каменной аркой. Потом парни вышли. И скрылись в подъезде дома. Я долго ждал ее. Почувствовав не ладное, я пошел за ней. Она сидела, прислонившись к стене. С остановившимся взглядом. А рядом с исколотой рукой валялся шприц с чем то черным. Черная кровь вспомнил я, Черная кровь.

Судьба

Всклоченные переплетенные между собой волосы торчали в разные стороны как кустарник, занесенный снегом. Сразу под ними на изрезанном морщинами лице блестели маленькие живые глаза. Пожалуй, это единственное, что было не тронуто временем. По всему же остальному время прокатилось тяжелой колесницей. Оставляя за собой глубокие следы. По которым читалась нелегкая история ее жизни.

Я тогда была совсем девчонка. Губы, которые было, нельзя отличить от морщин задвигались, открывая небольшой беззубый рот. Или как сейчас модно говорить пацанка. Я тогда работала на фабрике. А после работы мы пошли в клуб. Там должны были выступать поэты. Читать свои стихи. А клуб для нас тогда был как для вас сейчас эти компьютеры. Вот сидим мы с девчонками слушаем. И выходит он И по залу шепот прошел Есенин. Он вышел молодой красивый стал шутить с девчонками. А потом голову вскинул и стал читать. И так это было пронзительно. Каждое слово вот так вот.  Все внутри переворачивало. Мы потом с девчонками все его стихи наизусть учили. «Покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег»

А потом я Николая встретила. Мужа своего. На перво-май это было, он подошел ко мне. Мы тогда в колонны собирались от фабрики. Подошел ко мне и говорит:

 А чья это ты будешь такая?

 А я ему

 Я фабричная.

 А он мне.

 Ну, значит, моей будешь.  И обнял. Так мы с ним в обнимку и прошли. Потом расписались. Я ему мальчишку родила. А через год его забрали. Многих тогда забирали. Ночью. Приехали и увезли, больше я его не видела. Она остановилась. Глаза как два озера наполнились водой. Рот пропал среди морщин. Нос всхлипнул, и по щеке прокатилась маленькая чистая капля. Она смахнула ее ладонью. А потом война началась мы с Борей, сынок мой, На восток шли с беженцами. Немец нас нагнал и побил всех. А мы с Борей всю ночь в канаве пролежали под дождем. Боря там и простыл. Шли лесами голодные, холодные не выдержал, он заболел. Там я его и схоронила. Под сосенкой чистой такой светлой. Она замолчала, и долго смотрела куда-то вдаль. Губы ее поджались и от этого морщины превратились в тонкие штрихи, какие оставляет карандаш на белом листе бумаги.

Назад Дальше