Понедельник
8
Редактор Наталья Терликова
Дорогие читатели!
Вы держите в руках восьмой выпуск альманаха «Понедельник». Всего лишь четыре года назад у этого литературного проекта ещё не было ни имени, ни точной даты рождения, а лишь мечты объединить авторов, излучающих в свет, в единый круг света.
И вот в феврале 2017 года в «Издательском доме Helen Limonova» вышел первый номер нового альманаха «Понедельник», который объединил под одной обложкой двадцать авторов из разных городов Израиля, участников виртуальной группы «Понедельник начинается в субботу». Тогда мы не были уверены, что наш альманах выживет в мире, где так много теней и сомнений. Однако свет, который излучают наши авторы, распространяется по своим законам, и его не тормозят ни временные, ни географические преграды, ни границы государств.
«Понедельник, конечно, день тяжёлый, но мы его делаем приятным», утверждает наш автор Марина Старчевская, а у другого автора, Златы Зарецкой, слово «Понедельник» ассоциируется с символом русской алии в Израиле. А я процитирую слова из стихотворения «Понедельник» Александра Вознесенского (Бродского):
Я воскресенья не люблю.
Но, жаждой творческой томимый,
Я, день тяжёлый и не чтимый,
Тебя в веках благословлю!
В этом выпуске вы откроете для себя не только новые имена, но также познакомитесь с новыми произведениями уже полюбившихся авторов.
В восьмом выпуске вас ждут произведения самых разных направлений художественной литературы и публицистики, но все они связаны тонкими невидимыми нитями в единый сюжет. И вдумчивый читатель обратит на это внимание
Удачи вам и приятного чтения.
Гл. редактор альманахаНаталья Терликова.Илья Бокштейн (19371999)
В октябре 2019 года исполнилось двадцать лет со дня смерти Ильи Бокштейна. Поэт ушёл из земной жизни, но по-прежнему с нами в более тонком литературном пространстве, а его уникальные произведения изящно вплетаются в общее волшебное кружево современной израильской поэзии на русском языке. Издатели и читатели альманаха «Понедельник» выражают искреннюю благодарность родственникам Поэта: внучатому племяннику Илье Бокштейну и его маме Юлии Бокштейн за предоставленные материалы.
Сухие сведения биографии
Илья родился 11 марта 1937 году в Москве и был единственным сыном у своих родителей.
Перед началом Великой Отечественной войны четырёхлетний Илья заболел костным туберкулезом и вместе с диспансером был эвакуирован. Выздоровевших детей вернули в Москву в 1948 г.
После семи классов школы Илья учился в техникуме, потом закончил Библиотечный институт. Был увлечён литературой, философией, историей. Поэтому вошел в круг московских авангардистов.
В 1961 году Илья выступил на площади Маяковского, где собиралась молодежь послушать поэтов, с речью о необходимости преобразовать жизнь в государстве. В том же году он был арестован и на 5 лет заключен в лагерь в Потьме, в Мордовии.
Освободили его в 1966 году. Ему, имевшему судимость по 72 статье УК, отказали в прописке. Чтобы Илья мог проживать в его родном городе, его матери пришлось оформить на него опекунство.
Поэту приходится много писать «в стол»; опасаясь новых арестов, он не общался с друзьями.
В 1972 году он уехал в Израиль.
Вскоре он был принят в Союз русскоязычных писателей Израиля.
Творческие вечера, выступления с чтением стихов в разных городах создали Илье популярность в стране.
При жизни поэта вышла в свет одна книга его произведений «Блики волны».
Его стихи включены в различные антологии русской поэзии ХХ века в США, Англии, Франции, Израиле.
В своих воспоминаниях об Илье К. Кузьминский пишет: «Я не видел его никогда Но Илья живет со мной с 1976 года и по сей день, как мудрец и гений».
Поэт работал над новыми книгами стихов и книгой о теории стихосложения, но не успел их завершить. Он умер неожиданно 18 октября 1999 года от абсцесса мозга.
Лара Домнина.«Я надел легковетренник белый»
Я надел легковетренник белый
На котором струится волна,
И душа моя смотрит на тело,
Будто в теле совсем не она,
Будто кто-то иной её бросил
В мой задумчиво тонкий тростник,
И тростник холод тоненько просит:
«Отпусти, ты ошибся, старик».
«Неуловимое дыханье»
«Неуловимое дыханье»
Неуловимое дыханье
Роднит тебя и тихий лес
Со свежей теплотой молчанья,
С неясным трепетом небес.
Но темнота недвижной ночи
Наедине с самим собой
По капле чуть заметно точит
Тот камень, что зовут покой.
«Тона меняет моя страсть»
Тона меняет моя страсть
От огнекрасного в небесный.
От черного досталась часть
Печали тихой, бестелесной.
«Я еврей»
Я еврей.
Не мадонной рожден,
Не к кресту пригвожден,
И тоски мне не выразить всей.
Цепи рода на мне,
Скорбь народа во мне,
Я застыл у безмолвных дверей.
Художник
Знает ли птица, что птица она,
Знает ли ветер, что ветром летает?
Ветер не знает, и птица не знает,
Вечно свободный свободы не чает
Птицам темниц вспышка дали видна.
Быть я любимым хотел,
Но стихи
Вместо меня от любви клокотали,
Жизни не зная, слово терзали,
Между решетками строк трепетали
Нервы полосками нежной зари.
Страшно и чудно звенели слова,
Словно земля, будто колокол билась,
Ввысь уносилась, лбом становилась,
Над океаном Вселенной склонилась,
Как над казнёнными храм Покрова.
Всё из меня в бесконечность ушло,
Ночь в темной луже мерцает совою,
Бездна в ней воет дырою пустою,
Скорчилось тело, плывет, за собою
Тащит утопленник воли весло.
«Оботру твои ноги»
1988.
Оботру твои ноги,
А в лицо не взгляну.
Свет небесный с дороги
Присмотрелся к окну.
Предусмотрена юность
Пересмотренных книг,
Под склоненной главою
Тих сияющий лик.
«Все чувства у них номерки »
Все чувства у них номерки
чудовищных вымыслов числа
нелепой игривости грез.
А вместо безмерности мысли
одних ожиданий вопрос.
Хочу разорвать всю душу,
вмиг ожить, вмиг умереть
иль выдумать казнь мне похуже,
чтоб жизни не смог я стерпеть.
Но это мираж, наважденье,
а смерти ладонь глубока.
Язык проглотив, исступленье
повисло на строчке стиха.
«Пусто и холодно»
Пусто и холодно
Ночи рассеянье,
Словом мечту озарив,
Случай назвал тебя
Чудным мгновением,
Чудо ему подарив.
Долго ищу наважденье,
Не встречу
В свой сокровеннейший миг
Что же тогда было:
Счастье иль ветер,
Пламя иль плачущий стих?
«Там за порогом»
Там за порогом
Смутные желания
Растут,
Чуть тянутся
Прошли
Лишь пустота,
Открыв ладонь отчаяния,
Взошла цветком
Из-под земли.
«Искусство это тайна исчезать»
Искусство это тайна исчезать,
И становиться всем,
Чем пожелаешь,
Чтоб самый зрячий
И слепой
Тебя могли
За зеркало принять.
«Страшно ждать мне вдохновенья»
Страшно ждать мне вдохновенья,
Зная, что за ним провал,
Может, не создав творенья,
Знать: другой его создал.
Будто где-то оборвалась
Струйка знанья: где же дно?
Будто всё, что знать я должен,
Дух мой знал уже давно.
«Я стекаю по стёклам»
Я стекаю по стёклам
Собственных мыслей,
Строю мысли по сводам
Нехоженых высей.
Озаряются мысли
Лицами вдали,
Я стекаю по лицам
Вечерней слезою,
Я в слезе отражаюсь
Последней мечтою,
Где проходят все мысли,
Где все мысли прошли.
Леонид Финкель
Материал, из которого сделаны гении
«Прижизненная слава в эмиграции подозрительна».
Илья Бокштейн
1.
Первое впечатление Велимир Хлебников. Та же бездомность, бесприютность, бормотание, выискивание в хаосе звуков. Но бормотание «без правил», или «почти без правил» как сказал в предисловии к книге Бокштейна Эдуард Лимонов.
Хлебников, если иметь в виду его абсолютное неучастие в людской суете, его «спокойную незаинтересованность» «в мире мелких расчетов и кропотливых устройств собственных судеб» (Н. Асеев).
Правда, Хлебников мог растопить костер своими рукописями. Илья Бокштейн ничего подобного не позволит. Он всегда ровен во взаимоотношениях, уравновешен, интеллигентен, но к собственным рукописям ревнив. Злым и раздраженным я видел его только однажды когда исчез русский издатель, который переснял у него бездну стихов