Кстати сказать, в свое время Наташа в его глазах не выдержала еще одного важного теста. Он дал ей прочесть свою первую повесть, над которой упорно и долго работал, стараясь как можно полнее вложить в нее себя самого, и в конце концов заслужил право признать, что сделал задуманное именно так, как хотел, и достиг желаемого. Реакция Наташи показала, что написанное оставило ее почти равнодушной. Ее интересовали совсем другие дела. Единственное, что Михаил смог зачесть в свою пользу, так это ее слова, что как человек он гораздо интереснее и богаче своего героя. Михаил не стал с ней спорить, только невесело усмехнулся. И сделал вывод, что ни о какой общности вкусов и взглядов у них и речи не может быть. И это сказалось на его охлаждении к Наташе гораздо сильнее, чем ее нежелание перестать красить губы и курить.
В итоге он никогда не жалел, что они с Наташей расстались.
Глава 5
Работа в ОКБ ознаменовалась не только романом с Наташей. В бригаде Николая Васильевича Ломакина, которого Михаил всю жизнь почитал своим учителем, работали еще две девушки. Мила Чумаченко поступила туда раньше Михаила, Вера Разумова позже, так что к приходу Веры отношения Михаила с Милкой уже полностью определились и вылились в веселое необременительное приятельство без всякой примеси секса по крайней мере, с его стороны. Милка числилась техником-конструктором, но никаким конструктором она на самом деле не была и работала на подхвате что-то напечатать, что-то немного почертить. Сама же себя она считала только поэтессой и с удовольствием читала Михаилу свои стихи. Одну неполную строфу он даже запомнил на долгие годы:
Пусть будет все и слезы, и разлуки
И там-там-там-там-там-там-и ты
И грубоватые мужские руки,
Нежней которых не знавала ты!
Насчет знания нежности грубоватых мужских рук вожделевших к ней ухажеров Милка не преувеличивала, но из ее рассказов однозначно вытекало, что всерьез до себя она не допустила никого, однако ко времени их знакомства как раз и собралась допустить, поскольку твердо решила оставить невинность на родине до предстоящего вскоре брака с гражданином Чехословакии не везти же это добро за границу, будто на нее не было спроса среди соотечественников. Она даже заранее предупредила жениха, что у нее «был мальчик», хотя «мальчику» еще только предстояло появиться и сделать ее женщиной. Михаилу тогда даже в голову не приходило, что Милкины рассказы допустимо было считать не только дружеской откровенностью, но и приглашением на означенную роль. Он с искренним интересом слушал ее, по ходу дела подтрунивая над ее планами и над персонажами ее рассказов. Милка была невысока ростом, но при этом имела очень рельефное сложение. Демонстрируя различие между ней и собой, Михаил показывал, как стряхивает крошки с груди после еды он (при этом ладонь совершала движения в вертикальной плоскости) и как это делает Милка (тут ладонь двигалась горизонтально). Оба они при этом смеялись. Дома у поэтессы было неблагополучно. Свою мать она любила и жалела и даже свои стихи подписывала девичьей фамилией матери. Плюгавый (по ее выражению) отец был хам и потаскун, но мама все это терпела из-за двоих детей Милки и ее младшего брата. Среди Милкиных знакомых преобладали редактора художественных изданий, киношники, композиторы, джазовые музыканты и тому подобная богемная публика. Милка просветила Михаила относительно сексуальных пристрастий дам, вращающихся в этих кругах. По ее словам, особую готовность к занятиям оральным сексом (в то время еще не слишком распространенным в обществе) проявляли две категории женщин певицы, заботящиеся таким образом о наилучшем состоянии голосового аппарата, и врачихи, считающие, что это отлично содействует укреплению их организма. У Михаила за всю жизнь не было среди возлюбленных ни певиц, ни врачих, но уже в скором времени он смог убедиться, что с этим делом прекрасно справляются дамы многих профессий. Видимо, сведения о полезности данного способа любви для женщин так же хорошо распространялись среди прекрасной половины населения, как и сведения о его ошеломляющей приятности и остроте удовольствия среди мужчин.
Однажды Милка с воодушевлением сообщила Михаилу, что на сегодняшний вечер договорилась о встрече с одним редактором, который уже давно к ней вожделел. Квартиру им предоставил известный пожилой композитор, отличавшийся большой широтой сексуальных взглядов. Он сказал Милке: «С кем хочешь! Хорошо бы когда-нибудь и со мной!» В тот вечер, уходя с работы, Михаил благословил Милку своим поцелуем на предстоящий подвиг и на следующее утро получил краткий, но выразительный отчет о благоприобретенном поэтессой опыте. Любовник оказался на высоте, ее итоговый вывод был таков: «Если бы я могла вывернуться наизнанку, я бы вывернулась!» Любовник был в абсолютном восторге. «Прости меня, признался он ей, я видел женщин, но такой никогда!»
Однажды Милка с воодушевлением сообщила Михаилу, что на сегодняшний вечер договорилась о встрече с одним редактором, который уже давно к ней вожделел. Квартиру им предоставил известный пожилой композитор, отличавшийся большой широтой сексуальных взглядов. Он сказал Милке: «С кем хочешь! Хорошо бы когда-нибудь и со мной!» В тот вечер, уходя с работы, Михаил благословил Милку своим поцелуем на предстоящий подвиг и на следующее утро получил краткий, но выразительный отчет о благоприобретенном поэтессой опыте. Любовник оказался на высоте, ее итоговый вывод был таков: «Если бы я могла вывернуться наизнанку, я бы вывернулась!» Любовник был в абсолютном восторге. «Прости меня, признался он ей, я видел женщин, но такой никогда!»
Сейчас могло показаться странным, но даже столь высокая оценка Милкиных достоинств компетентным мужчиной не заставила Михаила взглянуть на Милку новыми глазами. У него и мысли не появилось, что она хочет его раззадорить. И оба они от души посмеялись, когда Михаил предложил укрепить возле подъезда, где жил композитор, мемориальную доску со следующим текстом: «В этом доме такого-то числа великая русская советская поэтесса Людмила Остроградская (Чумаченко) совершила великий патриотический поступок, оставив Родине свою невинность перед выездом за границу». Удивительным Михаилу показалось только одно после столь упоительного начала сексуальной жизни Милка больше не стала встречаться с первым любовником, который ее вполне устраивал, не говоря уж о том, как она устраивала его. «Почему?» спросил Михаил, и она серьезно ответила: «Я встретила его в ВТО с женой. Он так ее боялся!» Потом у нее объявился в любовниках сын какого-то зам. министра, мастер спорта по велогонкам. Этот ей понравился меньше. Заметив в глазах Михаила невысказанный вопрос, поэтесса с лаконизмом спартанки обронила одно только слово: «Диаметр». За такую откровенность женщину действительно следовало ценить. Но вскоре она уволилась в связи с отъездом в Чехословакию, и о ней больше ничего не было слышно. Однако еще до ее исчезновения за горизонтом «за бугром» в их бригаду поступила Вера, тоже как техник, но только уже как настоящий техник-конструктор, к тому же учившаяся на третьем курсе вечернего машиностроительного института. Вера успела-таки лично удостовериться в том, насколько запанибрата Михаил обращался с Милкой. Однажды он пригрозил расшалившейся Милке отшлепать ее и, поскольку она не прекратила, тут же выполнил обещание, огрев ее ладонью по заду. Милка ничуть не обиделась. Вера же была потрясена. Придя в себя, она твердо пообещала, обращаясь к Михаилу: «Я такого с собой не допущу!»
Допустила вопреки обещанию и своим принципам. Допустила без нажима и уговоров, даже с радостью и готовностью. Правда, не очень скоро года так через два, уже после истории с Наташей, которую она, конечно, видела со стороны. Допустила и не такое. А произошло вот что.
Они с Верой тоже быстро стали приятелями, и поэтому Михаил знал, что она уже могла бы выйти замуж, если бы претенденты на ее руку и сердце не оказывались все как один уже женатыми людьми. Одна мысль, что из-за нее мужчины бросят жен и детей, приводила Веру в ужас, и она отказывалась от таких предложений сразу. Она была прочно воспитана в духе старых добрых семейных традиций, и Михаил не сомневался, что до замужества она и не мыслит начать половую жизнь. Да и начав ее с мужем, не стала бы вести ее с кем-то еще. От одного слова «любовница», произнесенного вслух, ее передергивало, но отнюдь не потому, что она была ханжой, а просто в силу искреннего убеждения, что в такой роли порядочная женщина выступать не может.
До поры до времени Михаил не придавал ее взглядам особого значения. Просто принял к сведению, что по характеру она вот такая и все. А, собственно, что плохого было в ее убеждениях? Радоваться должен человек, получая жену с такими устоями, особенно в нынешние времена.
Михаилу так и осталось неведомо, когда и из каких побуждений веселый лукавый амур натянул свой лук и пустил стрелу в доброе Верино сердце. Тем более, что она действительно все знала про него и Наташу. Позже он постеснялся об этом спросить, сама же Вера ничего не сказала, но только понял Михаил, что Вера любит его уже давно.
Однажды он без всякой задней мысли остановился рядом с сидевшей за столом Верой и вдруг, повинуясь какому-то импульсу, полученному извне, наклонился и припал лицом к ее пышным светлым естественно вьющимся волосам. Михаил мог лишь твердо поручиться, что это не было с его стороны озорством. Вера дрогнула, но не отстранилась. В следующий миг ладони Михаила уже охватывали обе ее груди. И снова она не отстранилась. «Допустила!» с радостным изумлением подумал он, вспомнив о данном ею еще при Милке зароке. И уже не думая о последствиях, Михаил повернул руками ее голову к себе и стал целовать губы, щеки, а когда оторвался наконец от Вериного лица, увидел ее недоверчивый, но радостный взгляд. Значит, ей самой хотелось этого, иначе как это можно было понимать? Признаться, Михаилу и самому в это не верилось. Но, словно стремясь сокрушить в нем последние сомнения, Вера в свою очередь обняла и притянула его к себе, чтобы целовать, целовать самой, а не только отвечать на его поцелуи. Очень скоро Михаил убедился, что в ласках для него не существует никаких запретов. Вера была готова пойти на все.