озноб, затопляя начинаясь от головы через лопатки по спине тёк туда, где когда-то крылья были вниз по всему телу растекаясь одолевая мутя растворяя голову.
тело её, как магнит, невидимо его вело контурами проступало в темноте не отрываясь, бережно заскорузлыми пальцами водить кургузыми немыми обрубочками своими как слепому в тихости потаённо в мареве угадывая пока створы на концах пальцев не раскроются и навылет всё не пойдёт да и рук больше нет напрямик за нервы трогает.
он, уже изнеможённый весь да не еблей, десяток колов мог засадить под такой гарнитур, задыхался от ража оторваться не мог тянулся распростёрто елозил и ползал около коснуться снова и снова норовил не смея от звука любого вздрагивая не могя оторваться от этого магнетического тела только нежнейше до тех вершин, до которых только способна дойти вся его скрученная, стиснутая внутри грубая сила, ласкать до самозабвенности последней себя, простреленного насквозь, прозрачного, не ощущая истоньшаясь до судорог как в падучей до сумеречных кругов в глазах в изнеможении брать руками её грудь губами мять чувствуя, как она наполняется и встаёт, как затвердевает сосок и прогиб этот у неё от спины идёт движение лёгкое, чуть заметное, навстречу такой прогиб, от которого колотит тебя всего и хочется зубами рвать эту грудь зная, что и тогда не испугается она и всё равно к тебе пойдёт в распахнутости в отчаянности крушения своего дрожа изнутри зверства ожидая в своей небесной бесплотности.
снова с места в карьер заводился Лёха сбивался захлёбывался забывал свои коронки и ударные места шёл на поводу не помнил себя наяву лунатя.
в ту ночь он все приёмчики свои напрочь похерил и трахал, и трахал её нескончаемо сверху вниз простым армейским навалом как сам, бывало, в насмешку называл эту простонародную позицию не находя ни облегчения, ни покоя словно всю тоску свою безнадёжную выплеснуть мечтая винтом из нутра закрутясь яростью изойдясь до тика в башке и сипа в ушах бре́дя наступающим полнолунием.
в свои двадцать три года Лёха был матёрым ёбарем с десятилетним уплотнённым стажем в голодные времена и на гастролях он не гнушался ни вокзальными шлюхами, ни пэтэушной плотвой, ни выцветшими знаменитостями и уже достиг понимания таких оттенков, до которых не всякий мужик добирается к концу своей жизни.
но с Олей всё было не так, как раньше словно не просто первого встречного захотела эта баба, а именно его, Лёху с непосредственной радостной переимчивостью повторяя каждое его движение вперёд забегая отыскивая наитием казалось, издавна зная, что придёт именно он и будет именно так.
всё получалось у неё как бы само, без мастерства лепетно изнутри из ничего творя и столбенело внутри у Лёхи, когда временами казалось, что она гораздо ушлее, матёрее и взрослее его и знает многое про него и про глубинные запределы, что ему знать не дано в секунду пролётную охальником сам себе казался мураш по спине шёл, святотатством пугая будто перелез какой-то запретный забор а там всякие чудеса, которые ему знать нельзя, чтоб от лиха уберечься но даже на этом таком новом и детском чувстве нельзя было ни остановиться, ни страх до конца пережить на этот раз не владел собой Лёха как никогда прежде.
в такую ночь лежишь, очнувшись тишайше и слушаешь, как собаки натужно гавкают вдали впотьмах на обкомовской даче электричка первая в город пошла а это значит 5:30 утра или что-то около того холодом дует из-под двери и тишь стоит везде в ночных снегах нескончаемая такая тишь, что кажется нет тебя вовсе один дух твой незримо синюшным сигаретным дымом во тьме парит и расходится в воздухе, не тревожа окрестную фурнитуру.
беспокойство пришло ещё из сна он не мог понять, откуда оно потом почувствовал шевеление рядом и резко, как от испуга, проснулся Оля неподвижно сидела впотьмах на кровати, прислонившись к спинке, и смотрела в окно он приподнялся на руке, машинально посмотрел туда же, а потом снова на неё:
ты чё, а?
она слегка повернула голову к нему глаза чуть блеснули во тьме и опять в окно тихо и напевно сказала:
«я к тебе в окошко войду а теперь молчи».
ты чё, а?
она слегка повернула голову к нему глаза чуть блеснули во тьме и опять в окно тихо и напевно сказала:
«я к тебе в окошко войду а теперь молчи».
ну, а чё всёт-таки?
тихо так да и сон прошёл.
ну ты была отпад любая бы уж ноги протянула.
так ведь то любая, она слегка улыбнулась в потёмках, да и ты так быстро все ямочки разузнал наверно, часто с девочками спишь, а?.. любишь ведь девочек?
не, ну, ты не про то такие козыря на каждой сдаче не ходят с девочками да им всем до тебя, как до Касабланки! потянулся к ней, повалил за талию ласкал рукой грудь и живот.
не надо, она, мягко изогнувшись, ушла, сейчас не надо больше а то вся голова уже не здесь.
а утром?
утром, кивнула, тихо улыбнувшись отстраняясь пальчиками одними его руку погладила.
Лёха башкой в бедро её уткнулся ноги обнял снова спать собрался сопел Оля в окно смотрела тишина оттуда шла огромная слепая тишина невидимым облаком в душу.
Луна
Глеб лежал вниз лицом на кровати в своей маленькой комнатке на коробковской даче пьян и неприятен себе в уши ползли говор и шумы отдалённые глухо бу́хали чем-то в пол по коридору елдосили туалетной дверью скрипели музыку включили, но она быстро оборвалась разлётные голоса без слов как птичий клёкот.
старое байковое одеяло пахло матёрой залежалой сыростью и ватный, белёсо-тёмный свет ночного неба шёл из окна.
хуёнова луна скобяной болячкой блином растёкшимся приплыла коснея слепым мурлом промеж дерев и леденя окрестные осины столбняковую муть в кровь гоня своей похеренной трупной желтью полуоком обгрызанным пялилась циклопья душа стояла неведомо в матовых бельмесах платяными мохерами по снегам неясные тени шевеля лиходея в турмарины и мелитоны облекая подлежащие тополя погребальные пелёны бесконечно отматывая и пояса распустив.
лоб опухшим пальцем трогала хмара склизкая гулы и звоны в мозги посылая и уводя глаза за веки в бестелесную тишь окоёмом, кромкой обволакивала и обнимала на просвет, насквозь стен невидимо текла в душу, как нелюдь высасывая будущую жизнь дотла обессуживая слепых и зрячих навеки своей мертвяцкой видью.
Под облаком погребена
Луна,
как рыба
подо льдом у дна.
ну что, Трефовый Король, зачем Тебе мир?.. по-прежнему с умилением глядишь на Свои дела?.. ай да Я?!. или уж с тех пор ни сна, ни покоя?.. что?.. на восьмой день пришлось лезть под капот?.. по поводу бесконечных заплат а потом и вовсе смывать расплодившийся помёт, сохранив контрольную группу меня в школе акварели тоже с ума сводили оно, конечно, водичкой всегда смыть можно но ведь это всё же признак некой профессиональной расхлябанности, извиняюсь за каламбур.
да какая у них вера?.. как умишко свой ни напрягаю на обратное, а всё сдаётся мне, что облапошили они Тебя, Маклая бесконечными бормо́тами, как куклу целлулоидную обернули во всём согласно кивали и на поверхности блюли, чтоб фокусника этого белого не обидеть а чуть он водоросли свои нюхать или улиток собирать уйдёт как вновь, отойдя от укоризненного глаза, первую прядь из обезьяньего хвоста жгут и крокодильи зубы под ба́на-ба́на закапывают не схавать нам пока следующую ступень всё те же полузвери Твой замысел, впрочем.
а с моим прогрессом-то оплошка вышла запасные маневро́вые пути Сам же смеялся их простецкой мысли об изнеможении обезьян трудом в целях духовного роста чтоб жратву найти много ума не надо любая скотина это умеет а в настоящем труде ничего нет от пропитания, а есть сплошной идеализм жалкая копия Твоих трудов при Творении к тому же те, давние, лучше и быстрее Тебя понимали к ним пророки и ангелы так и пёрли а я уж сердцем больше ничего не слышу охрип, осип и оглох на все тонкие органы.
ну конечно, нужен какой-то интерфейс где ж нам схавать Твоё сияние в полном типоразмере тогда, на Синае, у них души из тел повылетали от прямого контакта вот Ты и отправил своего Валета якобы в человеческом обличье так им, кретинам, понятнее.
да не надо таких сравнений Валет Твой толком-то ничего не смог донести мозги им только на все четыре стороны заплёл до сих пор слова Его перевирают и всё по-разному повторы гундосят до отупения, как в сумасшедшем доме думают тем самым в рай войти да и как можно истины такого уровня в наших кургузых словах отразить?.. ну, личным примером Он, конечно, ближних вознёс был чистый и светлый толчок на пару веков а дальше начали рожи в кровь бить из-за каждой розно понятой Твоей буквы не мир принёс Ты им, а меч впрочем, как и обещал.