«В некоторых отношениях мне в жизни не повезло: у меня не было ни сестры, ни дочери. А я очень люблю женщин. Не так, как любят рябчиков в сметане или севрюгу с хреном. Просто я считаю, что женщины замечательный народ и намного лучше нас»7.
Наконец, пора представить читателям женщину, которая подарила миру выдающегося писателя и политического мыслителя. Мать И. Л. Солоневича Юлия Викентьевна (? 1915) в девичестве носила фамилию Ярушевич. Очень известную, надо сказать, в церковных кругах. Достаточно вспомнить советского митрополита Николая (Ярушевича), который и сам был сыном протоиерея. А, например, в списках учеников Литовской духовной семинарии, окончивших полный курс учения в 18301891 гг. (данные А. А. Бовкало8) находим сразу пятерых Ярушевичей: Ивана, Фотия, Андрея, Дорофея и Афанасия. Причем Дорофей это как раз отец вышеупомянутого митрополита, а Афанасий родной дядя Ивана Солоневича. Про первых троих Ярушевичей из данного списка, увы, добавить нечего.
Известно, что Юлия Викентьевна родилась в семье псаломщика. Имели отношение к церковной среде и многие ее родственники. По свидетельству самого И. Л. Солоневича, одиннадцать его дядьев были или священниками, или дьяконами. «Я вырос в очень консервативной и религиозно настроенной семье», вспоминал он9.
Старший брат Юлии, Афанасий Викентьевич Ярушевич (1867-?), как мы уже отметили, закончил духовную семинарию. Священником он, однако же, не стал. Одно время исполнял должность директора Виленской учительской семинарии, потом инспектировал народные училища Виленского уезда и дослужился до коллежского советника. Известен А. В. Ярушевич также в качестве автора нескольких исследовательских работ по истории Северо-Западного края. Наиболее значительная из них книга о князе К. И. Острожском10, которая в «Журнале Министерства Народного Просвещения» (книжка за июль 1898 года) была раскритикована в пух и прах. Афанасию Викентьевичу пришлось даже выпустить брошюру в ответ11. Ее ждала та же участь12.
К сожалению, о своей матери Иван Солоневич написал совсем немного, в основном, только упоминал о том, что она из духовного сословия. Лишь однажды, и то как-то вскользь, обмолвился, что это была очень властная женщина. Возможно, причиной была какая-то детская обида, ведь после развода (неофициального, конечно; добиться разрешения церковных властей на развод было нелегко даже аристократам) дети остались жить у отца. Разрыв произошел, очевидно, не позднее 1905 года, когда у Лукьяна Михайловича родился четвертый сын Евгений. Его матерью была уже не Юлия Викентьевна. Вторую жену Л. М. Солоневича (впоследствии, судя по всем косвенным данным, брак был узаконен) звали Надежда Александровна. Ее девичья фамилия и дата рождения неизвестны, а умерла она в самом начале 1920-х годов. Во втором браке у Лукьяна Михайловича родились: Евгений (19051938), Софья (19091973), Зинаида (19152007) и Любовь (19201996).
Наверное, уже никогда не станет известно доподлинно, почему расстались родители И. Л. Солоневича. И гадать, кто там прав, а кто виноват, не имеет никакого смысла. Пусть простит читатель нарушение хронологии изложения событий. Нелирическое отступление объясняется просто: к этой скользкой теме мы далее не вернемся.
Осталось отметить еще одну важную дату: запись о семейном положении в Формуляре Л. М. Солоневича была сделана в 1889 году. Очевидно, именно тогда обвенчались Лукьян Михайлович и Юлия Викентьевна.
Переходим к другому, по-настоящему детективному сюжету, связанному с определением места рождения их первенца Ивана Лукьяновича. Это кажется невероятным, но существует целых шесть версий и все они могут быть подтверждены архивными документами!
Начнем с «Анкеты арестованного», заполненной рукою чекиста в Ленинградском Доме предварительного заключения 14 сентября 1933 года. Она содержит следующие сведения о «руководителе контрреволюционной группы» И. Л. Солоневиче: «Родился 1 ноября 1889 г. (43-х лет) Польша Гродненская губ. того же уезда дер. Новоселки»13.
Это была информация, записанная следователем со слов Ивана Лукьяновича. Принимая во внимание неверно указанный год рождения и прочие сопутствующие обстоятельства, степень достоверности документа нельзя считать слишком высокой. Тем более, что в собственноручных показаниях, содержащихся в материалах того же уголовного дела, в качестве места своего рождения Солоневич указывает деревню Шкурец Бельского уезда Гродненской губернии14.
А вот что сообщалось из Представительства Центральной сыскной полиции Финляндии в городе Йоэнсуу в Главный отдел той же полиции 16 августа 1934 года (перевод с финского):
«Пограничный отряд г. Йоэнсуу 12 числа текущего августа месяца задержал в Элинлампи (волость Иломантси) проникших в страну тайным путем следующих советских граждан:
Солоневич, Иван Лукьянович, кандидат юридических наук, редактор газеты, род. 1.11.1891 в Польше, в деревне Рудники Берского района Гродненской губернии»15
«Берский» это, конечно, опечатка. Причем двойная: в Бельском уезде располагался Шкурец, а Рудники относились к другому уезду Пружанскому.
Идем дальше. В составленных в 1935 г. «Биографических данных» (машинопись, автограф), оригинал которых хранится в Архиве НТС во Франкфурте-на-Майне, И. Л. Солоневич свидетельствует: «Родился 113 ноября 1891 г. в дер. Цехановец, Гродненской губ. Бельского уезда»16.
Два последних документа были обнаружены ныне покойным директором петербургского научно-исследовательского центра «Мемориал» В. В. Иофе, который сам собирался писать о Солоневичах в контексте политических репрессий, но не успел завершить свою работу.
Идем дальше: по данным исследователя из Москвы кандидата исторических наук К. А. Чистякова, в столичных архивах имеются документы, вывезенные после войны из Германии (секретные розыскные списки Гестапо), в которых в качестве места рождения Ивана Лукьяновича упоминается некий Ухановец или Ушановец (Ushanovec).17
И, наконец, как пишет в своей книге Н. Никандров, при оформлении удостоверений личности в Аргентине в 1948 году и в Уругвае в 1953-м Солоневич указывал в качестве места рождения населенный пункт Городня Гродненской области18.
За право считаться родиной литературного Дон Кихота спорит некоторое число испанских деревень. Всамделишному Солоневичу повезло меньше подавляющее большинство соотечественников, даже из числа земляков, беззастенчиво равнодушны к перипетиям его биографии.
Так часто бывает: реальное историческое лицо, какой бы фантастической ни была его жизнь, меркнет в глазах обывателя перед вымышленным персонажем. И чему удивляться? Ведь живой хомо сапиенс из плоти и крови такой же, как ты вдруг оказывается умнее, смелее, честнее, удачливее и, в конце концов, знаменитее. Кому же понравится
Вот грехи и пороки великих мира сего это чрезвычайно интересно. Публика жаждет соприкоснуться с небожителями хотя бы в общечеловеческих падениях. Если же восхищаться героем, то для этой роли больше подходит выведенный романистом гомункулус: мало ли чего не придумают, можно обойтись без всякого самобичевания и смущения.
Но это так, к слову. Попытаемся разобраться, откуда же взялось такое донкихотское обилие вариантов. Допустим а право на такое допущение базируется не на пустом месте что у И. Л. Солоневича имелись веские основания что-то скрывать или просто ввести в заблуждение советские органы. (Впрочем, они-то, похоже, как раз были равнодушны: что Шкурец, что Новоселки все едино. Чекистов и точная дата рождения арестованного не слишком интересовала). Но какой был резон обманывать финскую политическую полицию? Или эмигрантские организации? Или, например, шутить с германскими национал-социалистами? Да и власти южноамериканских государств вряд ли готовы были признать благонадежным эмигрантом человека, путающегося в собственной биографии.
В конце концов, не мог же сам Солоневич быть Иваном, не помнящим родства?!
Для начала отсортируем все версии по степени достоверности, начиная с наименьшей. И таким образом попытаемся добиться хоть какой-то ясности.
Ухановец. Все поиски в этом направлении оказались безуспешными: никаких населенных пунктов с таким названием на территории Гродненской губернии (ни прежде, ни теперь) найти не удалось. Элементарное и мало-мальски оправданное объяснение того, откуда взялся этот вариант, находится в области либо фонетики, либо орфографии, то бишь правописания. Названия Ухановец и Цехановец все-таки вполне созвучны. Если предположить, что это были не собственноручно написанные показания, а зафиксированные со слов И. Л. Солоневича, то такое искажение услышанного выглядит вполне правдоподобным. Педантичные немцы были педантами далеко не всегда.