В Антонине была прочность так учили на сопротивлении материалов. Она только и делала, что сопротивлялась, но не считала это подвигом.
Проходя по коридору на кухню за очередной порцией таблеток от давления, стенокардии, желудка и всего на свете Антонина смотрит на Ecce homo. Терновый венец впивается в нежную кожу лба, но в голубых глазах Спасителя её закалка. Он, наверное, наш, из рабочего посёлка, весело думает она и тут же одергивает себя: не богохульствуй, о душе подумать надо. Спаситель понимающе улыбается: что с тебя взять, институт закончила, да только ничего не изменилось в тебе, рабочая косточка.
По дамбе несутся куда-то машины. Сумерки укутывают кладбище, на котором упокоился Митя, и куда когда-нибудь возможно, очень скоро свезут Антонину. Это не страшно. Наверное
Она раскалывает таблетку на половинки, аккуратно кладёт их на фольгу и поворачивает краник самовара. Знакомого журчания не слышит вода кончилась.
Встать с табуретки несложно, а вот наполнить чайник, не расплескав, и зажечь газ испытание. Выдерживает вопреки сопромату.
В мутных сумерках, щурясь на голубые отблески газовой горелки, садится к столу. День прошёл. Так медленно все у неё теперь выходит, но сутки за сутками летят, приближая к развязке.
Антонина смотрит новости и передачу, где все кричат, перебивая друг друга и обсуждают чьи-то проблемы. Выключает телевизор экран некоторое время светится молочным прямоугольником. Оля обещала купить новый, с ладонь толщиной. Зачем?
Грохают об пол тапки. Широкая кровать ползти по ней, как по полю Укрыться одеялом и то тяжело. Устраивается терпимо, даже спина «тосковать» перестаёт.
В темноте не видно, но Кремль по-прежнему стоит прочный.
Антонина Филатовна закрывает глаза и просит Ecce homo дать ей увидеть ещё раз, как утреннее солнце коснётся Коромысловой башни.
Синяя папка
«Жалюзи пропускали рассеянный дневной свет, создавая в коридоре больницы приятный полумрак», эта фраза пришла Инне в голову совершенно неожиданно. Наверное, мозг учительницы литературы включил защитную функцию, чтобы не думать о том, что происходит на самом деле.
Слово «приятный» вряд ли подходило этому месту. Выхолощенный кондиционером воздух, желтые стены, деревянные панели-экраны вдоль стен и, в качестве компенсации, больше похожей на насмешку, за весь этот казенный неуют, пара плохоньких репродукций Левитана.
«Над вечным покоем», вспомнила Инна название одной из картин. Вечный покой Вечный. Господи, как же страшно звучит.
Она встала, пробуя ноги на прочность, и сделала несколько неуверенных шагов в сторону поста медсестры. Желтые стены плясали перед глазами. Не упасть бы. Детей напугает
Она обернулась к ним, словно ища поддержки. Оля, младшая, сидела спокойно, только руки беспрестанно двигались: она стаскивала обручальное кольцо и надевала его обратно на палец. Глаза дочери казались узкими от непролитых слёз. Егор ёрзал, как в детстве, пытаясь справиться с волнением.
Инна вспомнила день, когда рассказала Андрею о том, что у них будет ребёнок. Стоял душный вечер, в окно, распахнутое во двор-колодец, влетал чей-то приглушённый смех. Андрей некоторое время смотрел на неё, как будто не понимая, а потом вдруг встал, подошёл к окну и прокричал в молочные сумерки, пахнущие сиренью: «У меня будет сын!» В ответ со двора донеслись чьи-то пьяные поздравления. Это было так непохоже на ее сдержанного и стеснительного Андрея
Мы же не знаем ещё, сын или нет, смущенно бормотала Инна, пока он покрывал поцелуями её раскрасневшиеся щеки и плечи.
Я знаю, просто ответил он. И не ошибся.
«Надо напомнить Андрею об этом», подумала она, и тут же сморщилась от внезапной боли. Андрею больше ничего нельзя напомнить
Ещё пара шагов. Медсестра поднялась ей навстречу:
Вам нехорошо?
У неё было приветливое молодое лицо, ещё не подёрнутое равнодушием.
Нет-нет, все в порядке
Какое, к черту, в порядке? Вся жизнь разлетелась на куски. «Пошлая метафора», машинально отметила она.
Скажите, выдавила Инна, а что нам делать дальше?
Тело передадут на вскрытие, отводя глаза, отчеканила сестра, а вы можете спокойно ехать домой
Медсестре стало неловко за неуместное слово «спокойно», но Инну это нисколько не задело. Её немногое теперь могло задеть. Она отступила назад, к детям.
Медсестре стало неловко за неуместное слово «спокойно», но Инну это нисколько не задело. Её немногое теперь могло задеть. Она отступила назад, к детям.
Я вызову такси, сказал Егор и взял мать за руку.
Её холодная ладонь целиком поместилась в его крупной и влажной пятерне. Когда-то было наоборот
Дома Инна машинально переоделась в домашний костюм (терпеть не могла халаты) и прошла на кухню. За окнами по-осеннему стремительно темнело. Она загремела посудой. «Надо приготовить что-то простое, чтобы дети хоть немного порадовались. Макароны с сыром? Они так их любили! Сварить макароны» Она распечатала пачку, стала неловко вытряхивать содержимое в кастрюлю, и осознала, что сначала нужно вскипятить воду. Как будто разом разучилась готовить, соображать и жить
Инна высыпала макароны на стол и подошла к мойке, чтобы наполнить кастрюлю водой. В раковине стояла кружка Андрея утром он опаздывал и не успел её вымыть. В восемь часов Андрей, как обычно, выпил кофе с бутербродом, в половине девятого осторожно, чтобы не разбудить жену, вышел за дверь, а в девять его «ласточка» превратилась в груду искореженного металла на КАДе. Андрей Петрович Герасимов умер в реанимации пять часов спустя. Вот так оно и бывает, оказывается. Утром жена, а вечером вдова. Инна взяла в руки кружку. Она показалась тёплой. Наверное, руки были слишком холодными.
Мам, давай я приготовлю ужин, Егор вошёл неслышно, но она даже не вздрогнула.
Нет, Егорушка, спасибо. Отдохните с Лелькой. Завтра будет тяжелый день.
Мам, я вот что подумал Надо, наверное, свидетельство о смерти баб-Кати найти и папину метрику Для кладбища.
Она посмотрела на него с благодарностью. Хоть кто-то в семье не должен терять голову.
Да, посмотри в его столе, пожалуйста. Там много всего, и все перепутано ты же знаешь папу
Я найду, ответил Егор и поспешно вышел.
Он прошёл в родительскую спальню, где в углу обломком советского кораблекрушения громоздился отцовский стол. Всё остальное в спальне кровать, шкаф, люстра, кресло было новенькое, купленное после ремонта, а этого деревянного монстра отец сохранил в память о своём отце.
Егор сел, включил настольную лампу и открыл верхний ящик: сплошные провода, батарейки, старые сотовые телефоны Дёрнул ручку второго ящика и вспомнил, что отец всегда закрывал его на замок. В седьмом классе первокурсница Марина занималась с Егором английским на дому. Папа как раз починил замочек на ящике и объяснил, что хранит в столе наличные.
Ты что, не доверяешь Марине? спросил Егор, внимательно следя за тем, как отец смазывает детали.
Нет, почему же. Но зачем провоцировать? Что называется «во избежание».
Егору не понравилась тогда отцовская улыбка виноватая и в то же время хитрая. Раньше он никогда не видел у него такой.
Встречаясь с Мариной в коридоре, папа расспрашивал об успехах сына и шутил, но, уходя из дома, не забывал повернуть ключ в замочке.
В комнату скользнула Лелька: он уловил движение воздуха и запах лёгких цветочных духов. Она села рядом на краешек родительской кровати и, как в детстве, робко ткнулась лбом ему в плечо.
Егор любил сестру всегда, но так и не научился выражать то, что чувствовал. Лелька, он знал, тоже любила его, но стеснялась любых проявлений нежности.
Егор положил ладонь на её растрепанные рыжеватые волосы. Вспомнилось, как мама в субботу отправила их гулять во двор, и, пока он болтал с приятелем, Лелька упала с дерева и сломала руку. «Мама, Егор не виноват, он за мной следил, рука сама сломалась», начала она с порога оправдательную речь.
Егор, почему это случилось с нами?
Я не знаю, Лель. Не знаю.
Папа же лучший, лучший Папа
Она всхлипнула.
Пашка-то когда приедет? Егор попытался отвлечь её от неприятных мыслей.
Раньше завтрашнего вечера его не отпустят у него доклад
У тебя есть я, мама и Пашка. Мы рядом, ты же знаешь.
Лелька всегда была рядом и когда покончил с собой его лучший друг Сева, и когда Ирка не дождалась его из армии.
Холодной августовской ночью он сидел на завалинке дедовского дома и курил. Тишина давила на уши. Над рекой поднимался призрачный туман. Родители давно спали, когда он тихо выскользнул из дома, завернувшись в безразмерную дедову телогрейку. Скрипнуло крыльцо, мелькнула белая фигурка.