Из-за дисциплины, сказал Никита и торжественно посмотрел вначале на Осипа, а потом на Серафиму. Да, Осип, из-за дисциплины.
Как это? Осип нахмурился, усиленно соображая, и даже потряс головой на длинной худой шее.
А очень просто. Ты видел, как ходит немец в наступление?
Ну
Вот, видел, а ничего не понял.
Да я
Подожди, решительно перебил Никита, дай до конца сказать. Ты думаешь, я сразу сообразил? Хрена лысого. Я, может быть, тридцать лет над этим голову ломал, прежде чем самостоятельно додуматься смог. Так вот, как наступает немец? Дали ему задание взять деревню Н. Я к примеру говорю. Дали ему такое задание, и он пошел. Пошел через поле брать деревню Н. А слева наша огневая точка. Сидят двое хлопчиков, хорошо замаскировались и ждут своего часа, когда в дело вступать надо. Ну, как полагается, провели артподготовку, пробили по квадратам и так просто пробили, на всякий случай, и поперли фашисты. Идут уверенно, смело назад не поворотишь. И вот попадают они под прострел наших хлопчиков. «Татата», поливают хлопчики, а немец прет, у него задача: взять деревню Н. Выбили хлопчики роту, немец вторую шлет, кончилась вторая, немец резерв подтягивает, опять артиллерией обстреливает и опять идет. А хлопчики строчат, да бога молят, чтобы прямым не накрыло. Ну, наконец прорвался немец в деревню Н., потери большие понес, но приказ выполнил. А что в деревне? Три пустые хаты да одичавшая кошка. Наши-то давно отошли и на более выгодные позиции встали. Что немец выиграл ничего. Задачу он осилил, правильно, но сколько боевых единиц потерял и для чего чтобы тоскливую от голода кошку увидеть?
Теперь слушай сюда. Как эту самую деревню Н. будет брать Иван? Получили Иваны приказ, артобстрел провели и вперед. Иваны знают, что первым задачу поставил командующий армией, потом командиры корпуса, дивизии и так до командира роты, до взводного и пошли. Иваны знают, что задачу надо выполнить во что бы то ни стало, что за этим выполнением следит грозное начальство и свои маневры планирует. Вот и пошли Иваны. Прошли половину поля мать твою так, с левого фланга пулемет ударил. Идти дальше верная смерть, и плюхнулись Иваны на землицу-матушку. А как только плюхнулись, тут же и окапываться давай. Ведь он, проклятый, знай строчит из пулемета. Окопались Иваны, брустверочки из земли насыпали, очухались и давай из-за этих брустверочков потихоньку выглядывать.
Серафима и Осип улыбнулись. Осип заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но Никита строго поднял толстый короткий палец, требуя внимания.
Выглядывают, значит, они и соображают, как бы немца перехитрить да задачу выполнить. А в это время связной из роты, в чем дело, мать-перемать, почему задачу не выполняете? Успеется, говорят Иваны и дальше осматриваются. Опять связной пришлепал результаты запрашивают. Да взяли уже мы эту Н., так и скажи, передают Иваны. Связной видит, что не взяли еще, однако докладывает, видит это и ротный, но тоже докладывает, взяли, мол, чего беспокоитесь. А Иваны лежат, однако знают, что сообщение пошло и через несколько часов могут двинуть сюда силы прорыва, и, если к тому времени деревню Н. не взять быть беде.
Никита умолк, значительно и строго глядя на Осипа, потом перевел взгляд на Серафиму и откашлялся.
Ну, а дальше-то как? заинтересованно спросил Осип.
Дальше как? Никита прищурился и сплюнул между ног. Дальше так. Смотрит один из Иванов, а по полю межа идет, да так она ловко идет, что под пулеметным прострелом мертвой зоной получается. Набрал Иван полный рот воздуха и дунул в ту межу только ошметки из-под сапог летят. Залег и опять же осматривается, а как осмотрелся, так и попер по-пластунски. Смотрят Иваны проскочил, и за ним следом посочились. Всыпались в деревеньку, а там та же кошка мяукает, дали ей сухарика, русская же кошка, наша, при немцах, можно сказать, в подполье обитала, и дальше соображают как огневую точку подавить. Но тут уже ерунда, подробности с тыла, да с гранатою, кто того дела не справит. Заняли деревеньку Н., потери ноль. Дисциплину нарушили? Так какая в том беда, если это нарушение только на пользу пошло. А вот немец, он не нарушит, не та нация. Ему любой ефрейтор может за это челюсть на бок свернуть, и он того ефрейтора пуще нашего пулемета боится. Вот и прёт на верную смерть.
Помолчали. Осип спросил:
Дак что, каждый раз межа, что ли?
Ну, не межа, так овражек, не овражек еще что-нибудь, задумчиво ответил Никита, разве дело в этом. Вся хитрость в солдате. Начальство планирует, размышляет, хитрые операции придумывает, а выполняет-то все это солдат. Он без начальства ничто, но начальство без него дважды ничто. Солдат воюет, и ему на месте виднее, как в том или другом случае поступить. А немец этого не учел и проиграл нам.
Дак что, каждый раз межа, что ли?
Ну, не межа, так овражек, не овражек еще что-нибудь, задумчиво ответил Никита, разве дело в этом. Вся хитрость в солдате. Начальство планирует, размышляет, хитрые операции придумывает, а выполняет-то все это солдат. Он без начальства ничто, но начальство без него дважды ничто. Солдат воюет, и ему на месте виднее, как в том или другом случае поступить. А немец этого не учел и проиграл нам.
Уже тихие сумерки опустились над Амуром и внизу, в Покровке, во многих домах загорелись огоньки. Где-то лениво, басом брехала собака. Прошел лесовоз, тяжело груженный елью, слепо тыкались в сумерки его включенные подфарники. Серафима устала за день, от выпитого легонько кружилась голова, но она знала, что сна долго не будет и ночь к утру покажется длиннее жизни.
А я вот под конец войны в шпионы угодил, вяло, бесцветно сказал Осип, потянулся за рюмкой, разом выплеснул водку в себя и закашлялся. Никита несколько раз хлопнул его по спине. Брось, откашлялся Осип и вымученно улыбнулся, это не оттого, этот кашель хлопками не выбьешь. Серафима, а ты чего молчишь-то сегодня?
Вас слушаю.
Вот всегда так, словно бы пожаловался Никите Осип, молчит. Курит одну за другой и помалкивает, ровно ей и сказать нечего.
А чего говорить-то? вздохнула Серафима, на свете много говорено и без моего.
Так вот, в шпионы я попал, Осип выжидающе посмотрел на Никиту, а потом вдруг изумленно возмутился: Четыре года провоевал и шпион Ах, дышло тебе поперек горла, тьфу! Осип опять закашлялся, и Никита с жалостью смотрел на него. В разведку нас послали, троих А немец на прорыв пошел. Двоих-то и уложило, а я в овражке схоронился Через два дня немца отбили, я к своим, едва живой добрался, а меня под конвой. Почему, говорят, один вернулся? Дак убило двоих-то, отвечаю А почему ты живой? Дак бог милостив, спасся на этот раз, повезло, значит Ну, а почему немец на прорыв пошел, когда мы резервы на другой фронт бросили? Дак это вы его спросите, говорю им. А мы тебя спрашиваем, потому как ты в это время на той стороне линии фронта был и странным образом в живых остался. Вот так и пошло-поехало. Домой вернулся в пятьдесят четвертом мне руки не подают. Спасибо вот Серафиме, оборонила. Себе беды нажила, но выручила, а так бы каюк.
Какая уж там беда, отмахнулась Серафима, да и не я одна, а Мотька Лукина, а Иван Новосильцев? Или забыл уже?
Так они уже после тебя, возразил Осип. Как ты меня в дом пустила да добрым словом согрела. Тогда уж и не только они, многие мнение переменили. А сразу-то Матвей первым кричал, что изменникам Родины в селе делать нечего. А уж Варька Рындина и рада была стараться.
Ладно, Осип, будет старое поминать-то, встала из-за стола Серафима, или больше говорить не о чем? Давайте лучше почаёвничаем, да Никите и отдохнуть с дороги пора.
Да я ничего, начал было Никита, но Серафима строго заметила:
Пора, Никитушка. Не те годы уже, чтобы сон не соблюдать.
Не те, согласился Никита.
Чай пили в молчании и уже при звездах. Каждый думал о своем и о всех вместе.
Пойду, поднялся Осип.
Иди, не стала удерживать Серафима.
Ты гостя-то дома не держи, посоветовал Осип, пусть наши места посмотрит.
Посмотрит. Ты бы мотор наладил да на рыбалку с ним съездил, а то ведь и сам уже позабыл, какой он, простор-то наш.
Налажу, пообещал Осип, завтра и налажу. Там делов на два часа
Ну и славно. А теперь ступай, на стол не косись, больше ничего не будет. Ступай.
И Осип покорно пошел по тропинке между светлыми проемами стволов.
Серафима быстро убрала посуду, постелила гостю, задернула занавески на окнах и сказала Никите:
Ну, Боголюбушко, спасибо тебе на веки вечные, что навестил. Уж и не знаю, как благодарить тебя.
Ну что ты, Сима, смутился Никита, чего там.
Спи, Никитушка, мы еще с тобой наговоримся, сухими губами она поцеловала его в щеку и ласково повторила: Спи.
Сама же она вышла из дому и направилась на утес, откуда далеко окрест просматривались днем голубые дали, а по ночам отражались звезды в реке, и казалось, что плывет утес в какие-то неведомые края, мягко покачиваясь на мелкой волне.
Ночь была светлая и теплая. Наверное, одна из последних теплых ночей. Серафима села на круглый гладкий камень, оправила юбку на коленях и закурила. Огонек папиросы тихо мерцал в ее руке, а высоко в небе, круглобоко и ярко, катился в пространство желтый шар