В этот период он наверняка переживал духовный и личный кризис. Гораздо важнее проблем, связанных с революционными воззрениями, Гельфанда беспокоил вопрос его еврейского происхождения. В письмах более позднего периода он старался по мере возможности скрыть свое еврейство, никогда не упоминая, что значило быть евреем в России XIX века. Он наверняка был свидетелем погромов в Киеве и Одессе, самый пик которых пришелся на восьмидесятые годы, и это заставило его заняться поиском решения личных проблем. В России, как еврей, он всегда бы оставался человеком второго сорта.
Но город, в котором Гельфанд провел лучшие годы юности, оставил у него неизгладимые воспоминания. Благодаря космополитической атмосфере Одессы он получил некоторое представление о бесконечном разнообразии жизни; широкие горизонты означали больше, чем просто отсутствие физических барьеров. Одесса была восточным городом, в котором процветала торговля. Позже во время поездок Гельфанд редко пересекал Рейн; он вел бродячую жизнь, но в строго ограниченных пределах. Франция, Англия, Америка, жизнь и стремления народов этих стран оставались для него книгой за семью печатями. Гельфанд чувствовал себя как дома в Центральной Европе, на территории, ограниченной Санкт-Петербургом, Константинополем, Копенгагеном и Цюрихом. Когда он встал на путь, ведущий к богатству, то вел себя как обычный одесский купец; основой его финансового успеха стала торговля зерном на черноморском побережье.
Вернувшись в 1887 году в Швейцарию, Гельфанд, отбросив в сторону революционные интересы, занялся изучением политического и экономического развития западных стран. Он пишет о характерном случае, который произошел с ним вскоре по приезде в Швейцарию. Плеханов попросил Гельфанда написать статью о Белинском, литературном критике первой половины XIX века. Гельфанд отказался, поскольку, по его словам, был в то время «занят проблемами трудового законодательства и государственной монополии». Плеханов счел необходимым напомнить молодому человеку, что прежде всего он должен выполнить долг перед отечественной литературой. «Знаете что?
Вы должны чтить свою литературу», возмущенно заявил Плеханов Гельфанду[19].
Призыв к патриотическим чувствам не заставил дрогнуть сердце Гельфанда, он считал, что у него есть более важные дела, чем написание статей о русских литературных критиках. Гельфанд почувствовал желание отойти от жизни русских эмигрантов, которые вряд ли могли согласиться с его тогдашними настроениями. Он не стал обосновываться в одном из основных центров русской эмиграции, а постарался уехать подальше и осенью 1888 года поступил в Базельский университет. Атмосфера спокойного буржуазного города на Рейне способствовала его намерению заняться науками, и, за исключением летних каникул 1889 года, проведенных в Берне, Гельфанд за время учебы в университете не уезжал из Базеля.
Базельский университет не случайно привлек молодого Гельфанда. В нем преподавали Якоб Буркхардт, историк Ренессанса, Фридрих Ницше, профессор классической филологии, известный своей теорией о сверхчеловеке, Альфонс Тун, автор одной из первых работ о русском революционном движении. Но когда Гельфанд поступил в Базельский университет, профессор Бюхер в своих лекциях делал особый акцент на современность. До приезда в Базель он преподавал в Дерптском (Тартусском) университете. В Базельском университете он читал лекции по политэкономии. Он считал нужным связывать свой академический предмет с современными экономическими и политическими вопросами. Профессор делился с учениками своим журналистским опытом (Бюхер писал для Frankfurter Zeitung) и пытался привить им уважение к голым фактам и отвращение к пустому теоретизированию.
Бюхер оказал серьезное влияние на Гельфанда. Политическая экономия главный предмет Гельфанда в Базельском университете была необязательной академической дисциплиной. Консервативно настроенная часть университетских преподавателей не одобряла этот предмет, поскольку он «неблагоприятно воздействовал на тех, кто ни на йоту не отступает от буквы закона»[20].
Мнение консерваторов, возможно, повлияло на швейцарских студентов, но не возымело никакого действия на русских. На лекциях Бюхера шел разговор о вещах, глубоко затрагивающих русских студентов: фундаментальные принципы политической экономии, вопросы современного экономического развития, проблемы капитализма и социализма. Такая программа лекций целиком устраивала Гельфанда. Бюхер показал ему значимость точного статистического анализа; впоследствии марксизм Гельфанда всегда содержал некий эмпирический элемент. Маркс был для него скорее учителем, чем источником предвзятых мнений.
Мнение консерваторов, возможно, повлияло на швейцарских студентов, но не возымело никакого действия на русских. На лекциях Бюхера шел разговор о вещах, глубоко затрагивающих русских студентов: фундаментальные принципы политической экономии, вопросы современного экономического развития, проблемы капитализма и социализма. Такая программа лекций целиком устраивала Гельфанда. Бюхер показал ему значимость точного статистического анализа; впоследствии марксизм Гельфанда всегда содержал некий эмпирический элемент. Маркс был для него скорее учителем, чем источником предвзятых мнений.
Годы учебы в Базельском университете не были для Гельфанда беззаботными. Знакомство с полицией и цензурой, погромами и террористическими организациями делало русских студентов невосприимчивыми к беспечности и наивности их более удачливых швейцарских сокурсников. Русские были наивными, но совсем в другом смысле. Они рассматривали учебу в качестве подготовительных курсов к революции; их не интересовала профессиональная подготовка, они не собирались становиться богатыми людьми. Один из современников Гельфанда заметил, что у швейцарских студентов все проблемы связаны с деньгами или сексом, с «бухгалтерией и браком»[21].
У русских студентов не существовало подобных проблем. Большинство из них жили в крайней нищете; их не интересовала проблема буржуазного брака. У них не было надежды на упорядоченную жизнь, а если бы и была, то они сочли бы ее пресной и нудной по сравнению с главным делом Русские студенты были заняты, по их мнению, более важными проблемами. Они вели нескончаемые, бессвязные беседы о будущем мира, месте России в этом мире, ее развитии. Мансарды домов в швейцарских университетских городах превратились в инкубаторы будущих революционных лидеров, которые стали нарушать покой буржуазного общества.
Гельфанд ничего не почерпнул у швейцарцев; ему подходил русский образ жизни, и до конца дней он сохранил стойкую неприязнь к буржуазным ценностям.
Он устранил все сомнения и получил ответы на все вопросы, мучившие его во время первой поездки в Швейцарию. Юный, романтичный любитель гайдамаков стал превращаться, под влиянием Карла Маркса, в рационалистичного и «ученого» социалиста. Благодаря Марксу Гельфанд получил четкое представление о мире политики; колеблющегося сторонника «Народной воли» сменил уверенный в себе марксист.
Недавно приобретенная им уверенность отразилась и в его теоретической работе. В осеннем триместре 1890 года он начал, по совету Бюхера, писать диссертацию по проблеме разделения труда[22].
Таким образом, он получил возможность применить марксистскую методику в реальной части исследования. В течение шести месяцев он переносил свои размышления на бумагу. Историческая часть исследования была посвящена рассмотрению мнений известных экономистов по вопросу разделения труда. Гельфанд детально представил теории Адама Смита, Эдуарда Уэйкфилда, Джона Милля, но большую часть главы отвел рассмотрению мнения Маркса по интересующей проблеме. Концептуальная структура работы Гельфанда указывала на экономиста, который оказал на него огромное влияние: «подавление, или, пользуясь современным языком, эксплуатация масс рабов есть основа разделения труда»[23].
Кроме того, идеи Маркса вдохновили студента, написавшего фразу, по его мнению, предлагавшую способ ликвидировать ущерб от приближающегося разделения труда: «Имеются определенные факторы, которые противостоят этому пагубному явлению главным образом, объединение рабочего класса и пробуждение классового сознания»[24].
Летом 1891 года, когда Гельфанд закончил работу над диссертацией, на его факультете произошло важное событие. Бюхер уехал в Карлсруэ, и его место занял профессор Козак из Цюрихского политехнического университета. Козаку не понравилось, что диссертация выдержана в строго марксистском духе, и он одобрил работу только после внесения ряда поправок. После этого Гельфанд с трудом сдал устный экзамен и 8 июля 1891 года получил степень доктора философии, сделав вывод, что Базельский университет является «научным», но не «социалистическим» институтом, а профессура если и обладает классовым сознанием, то никак не пролетарским.
В дальнейшем Александр Израиль Гельфанд, доктор философии, никогда не выносил свои марксистские работы на суд маститых академиков. С этого момента он писал только в расчете на европейский пролетариат, находя у него большее понимание, чем у буржуазных профессоров Базельского университета.