Каутский открыл Гельфанду путь в немецкую партию и журналистику. В конце 1891 года Neue Zeit опубликовал первые статьи Гельфанда, подписанные «Игнатьев» или «И.Г.»: обзор, очерк, посвященный теории капитала, прибыли и проценту Бем-Баверка[27], и статью о положении еврейских рабочих в России.
Клара Цеткин еще один выдающийся член партийной организации Штутгарта также оказала поддержку молодому Гельфанду. Эта язвительная, озлобленная суфражистка пыталась превзойти Каутского в проявлении сердечности. Цеткин возглавляла международное социалистическое женское движение и была редактором женского журнала немецкой социал-демократии Die Gleichheit. Гельфанд писал и для этого журнала.
Гонораров от статей едва хватало, чтобы покрыть ежедневные потребности. Вид у него, прямо скажем, был жалкий: брюки с обтрепанными обшлагами, стоптанные каблуки, засаленная кепка. Он выглядел как человек, живущий в крайней нищете. Тем не менее он произвел неизгладимое впечатление на немецких товарищей; для них он был экзотическим существом. Скрытое под жалкими тряпками массивное туловище держалось на коротких ногах; широкое лицо с высоким лбом казалось еще больше из-за залысин. Дети Карла Каутского называли русского друга отца «доктор слон»; своей массивной, несколько оплывшей фигурой он действительно напоминал слона. Он был человеком кипучей энергии и, когда говорил, постоянно размахивал руками, словно стараясь удержать равновесие.
К концу 1891 года Штутгарт стал слишком тесен для Гельфанда. Он решил уехать в Берлин, и Каутский дал ему необходимые рекомендации. Приезд в руководящий политический и торговый центр не улучшил его материального положения. Гельфанд снял дешевую комнату в рабочем районе в северной части Берлина. Он писал для ежедневной газеты Vorwarts, главного партийного органа социал-демократов, и пешком проходил несколько километров от дома до редакции газеты, чтобы отнести написанные статьи. Он не мог позволить себе ни доехать до редакции на трамвае, ни послать статьи по почте.
Но начало успешной журналистской карьеры было положено: все основные партийные газеты печатали его статьи. В 1892 году он получил заказ от Vorwarts на серию статей о голоде в России, которые принесли ему первый серьезный успех на ниве журналистики[28].
Немецкие товарищи были плохо осведомлены о том, что творится на международной арене. Суждения Гельфанда звучали убедительно, и немецкие социал-демократы безоговорочно соглашались с ними.
По мнению Гельфанда, голод в России был скорее не экстраординарным событием, а «застарелой хронической болезнью». Отмена крепостного рабства превратила Россию в производителя товаров, и теперь она переживала нелегкий переходный период от простых форм производства к сложным Крестьянство являлось поставщиком рабочей силы для быстро развивающегося производства; место обедневшего крестьянства, все еще являвшегося поддержкой царского режима, постепенно занимала нарождавшаяся буржуазия. Нечего было надеяться, писал Гельфанд, что русская буржуазия встанет на путь политической борьбы; жизненно важной задачей этого класса стало личное обогащение, а это гарантировал только существующий строй. Пролетариат, сообщал Гельфанд своим читателям, единственная революционная сила в России.
До сих пор рассуждения Гельфанда совпадали с мнением Фридриха Энгельса и Георгия Плеханова, которые тоже интересовались причинами голода в России, но в своих выводах Гельфанд пошел дальше старших товарищей. Энгельс считал, что ослабевшая от голода Россия не будет представлять опасности для Европы. По мнению Плеханова, голод служил «прологом» к подъему рабочего движения в России. Гельфанд мыслил совсем другими категориями. Его не ввели в заблуждение временные трудности России. Он предсказывал быстрое развитие промышленности и сельского хозяйства. По его словам, через десять пятнадцать лет страна должна была превратиться в процветающее капиталистическое государство. И тогда Россия и Америка вытеснят Европу с позиции экономической гегемонии. В результате соперничества в Германии возрастут цены на зерно; европейскому пролетариату следует готовиться к периоду ожесточенных споров о заработной плате.
В статьях Гельфанда о России содержалось два момента, которые позже стали ключевыми в его размышлениях: позиция Европы между двумя крупными капиталистическими державами, Россией и Соединенными Штатами, и отсутствие революционного энтузиазма среди русской буржуазии.
В статьях Гельфанда о России содержалось два момента, которые позже стали ключевыми в его размышлениях: позиция Европы между двумя крупными капиталистическими державами, Россией и Соединенными Штатами, и отсутствие революционного энтузиазма среди русской буржуазии.
В послесловии к серии статей «Социал-демократия в России»[29] Гельфанд внес первый вклад в отношения между русскими и немецкими социалистами.
До этого момента немецкие социалисты считали народников воплощением прогрессивных сил России. Гельфанд продемонстрировал немецким товарищам ошибочность их выводов. Он критически относился к народникам, а марксистской группе «Освобождение труда» четко определил место среди европейских рабочих движений. Его аргументы произвели глубокое впечатление на немецкую партию. Статьи народников Лаврова и Русанова перестали появляться на страницах социал-демократической газеты Vorwarts, а в декабре 1892 года газета напечатала открытое письмо Плеханова Либкнехту. Впервые в этой газете появилось письмо, написанное русским марксистом.
Прусская полиция заинтересовалась молодым человеком еще до того, как его имя стало известно немецким социалистам. Велось наблюдение за его литературной деятельностью. В начале 1893 года его присутствие в столице показалось прусским чиновникам настолько опасным, что по приказу полиции Гельфанд был вынужден покинуть Берлин.
Пруссия была не единственным государством, где так отнеслись к Гельфанду.
Глава 2
Огромная удача
После отъезда из Берлина Гельфанд в течение двух лет вел жизнь странствующего социалиста-теоретика. Он ездил в Дрезден, Мюнхен, Лейпциг и Штутгарт, бывал наездами в Цюрихе, где жили его польские друзья, Мархлевский и Люксембург, всегда готовые выслушать его впечатления от поездок по Германии. Он много ездил, всегда налегке и только третьим классом.
Несмотря на бродячий образ жизни, его положение в немецкой партии было многообещающим. Гельфанд, дипломированный экономист, в отличие от немецких социалистов, обладал глубокими знаниями в отношении иностранных государств; он был писателем и журналистом, знал несколько языков, что давало ему возможность читать в оригинале интересующие его публикации. Он с легкостью размещал свои статьи в социалистической прессе; его аналитические очерки в Neue Zeit оценивались столь же высоко, как написанные им по заказу статьи в ежедневной прессе. Двадцатишестилетний автор произвел настолько благоприятное впечатление на Карла Каутского, что тот порекомендовал австрийским товарищам взять его в качестве корреспондента в свой центральный печатный орган венский Arbeiterzeitung. В письме к Виктору Адлеру, признанному и неоспоримому вождю австрийской социал-демократии, Каутский писал:
«У нас здесь есть русский, доктор Гельфанд, который шесть лет провел в Германии, очень проницательный парень внимательно следит за событиями, здравомыслящий Он живет в Штутгарте, поскольку выслан из Берлина. Он очень хочет принять австрийское гражданство, чтобы иметь возможность открыто присоединиться к движению. После высылки из Берлина в Германии не стоит вопрос о его гражданстве. В его лице партия получит превосходного, грамотного сотрудника. Как вы расцениваете вопрос с получением гражданства?»[30]
В письме к Адлеру Каутский упомянул о проблеме, занимавшей в то время Гельфанда: получение гражданства в Германии или Австрии. Гельфанду было не важно, получит он гражданство в Пруссии, Вюртемберге, Баварии или Австрии. Перед поездкой в Штутгарт он писал из Швейцарии Вильгельму Либкнехту, главному редактору Vorwarts: «Я ищу государство, где человек может задешево получить отечество»[31].
Его излишне восторженное отношение к немецкой социал-демократии заставило переоценить влиятельность берлинской партии. Ему не только не дали гражданства, но и выслали из Пруссии. Переговоры в Вене, несмотря на вмешательство Виктора Адлера, потерпели фиаско. Еще одна попытка, сделанная на этот раз в Вюртемберге, окончилась неудачей. До Первой мировой войны Гельфанд фактически был беззащитен перед немецкой полицией. Наконец, в феврале 1916 года он стал гражданином Пруссии; в 1893 году молодой революционер едва ли мог предполагать, в каких условиях ему удастся получить гражданство.
Несмотря на неопределенность положения, Гельфанд активно участвовал в политических дискуссиях, проходивших в те годы в Германии. Его немецкие товарищи не раз удивлялись, как раскованно и самоуверенно он держался во время публичной полемики: он приобрел известность прямого, независимого молодого революционера.