Французский философ выделял два аспекта, две стороны человеческого бытия: субъективную вечную, существенную, внутреннюю (по-немецки wesentlich или, точнее, wesenhaft) и объективную, в нашем понимании внешне воспринимаемую, являющуюся нам, или можно сказать, феноменальную. Первая сторона определяется теснейшими связями человека с самой сущностью Человечества, именно этот аспект придает истинный смысл бытию смертных; вторая сторона зависит от самостоятельной воли человека, от его личных особенностей и действий. Мертвые и живые имеют свою реальность: у первых она более достойна (plus digne), у вторых более «свободна» и более явно проявляется в действиях {plus ejjicace), но и для тех, и для других, обобщает Соловьев взгляды автора Позитивного метода, полнота жизни может состоять только в их совершенном единодушии и всестороннем взаимодействии в духовном единении. И в чем же может состоять окончательный смысл мирового порядка, пишет Соловьев, следуя за теорией Конта, и завершение всеобщей истории, как не в осуществлении этой целости человечества, как не в действительном его исцелении через явное соединение этих двух разлученных его долей? (С. 191).
Какое значение имеет апология позитивной философии Конта для взглядов самого Соловьева? Ведь наш философ не является, как он сам подчеркивает, учеником Августа Конта и не является пропагандистом, миссионером позитивной религии (Я не ученик Августа Конта и не прозелит его положительной религии (C. 193), а учение автора Положительной политики воспринимает только как подтверждение собственного убеждения в том, что христианство является религией Воскресения из мертвых. Для Соловьева научная теория Конта подтверждает достоверность, истинность христианства как всеобщей, универсальной религии, показывает, что истина Воскресения Христа это не мертвый догмат, но живая, всеобщая, для всех обязательная правда, принадлежащая всему человечеству, правда, которая, в отличие от некоторых мертвенных догматов веры, живет и за рубежами официального учения Церкви, и за границами одной религии. Ценность научной теории Конта, по мнению Соловьева, заключается в том, что она помогает понять, что человечество есть не придаток какой-нибудь, а существенная, образующая половина богочеловечества (С. 192) и занимает полноправное место в религиозном корпусе Богочеловечества. Именно в этом видит Соловьев значение науки Конта мыслителя, который, несмотря на большие заблуждения и ограниченность своего теоретического кругозора, сильнее всех людей отходящего XIX века почувствовал и выдвинул эту не всегда достаточно ценившуюся в историческом христианстве человеческую сторону религии и жизни (С. 192) и противопоставил ее потусторонним идеалам спиритуализма. Эта наука смело напомнила о достоинстве и правах человека, на защиту которых до того времени встала только (да и то с трагическими для себя последствиями) Великая французская революция. И что бы против нее ни говорили, именно эта наука, несмотря на то, что ее творца считают безбожником и нехристем (С. 190), никак не заслуживает того, чтобы ее воспринимали как ересь или отступничество. Более того, та Божественная Премудрость, о которой говорит Священное Писание (не внидет в душу злохудожну), нашла себе место в душе создателя позитивной религии и позволила ему быть, хотя и полусознательным, провозвестником высоких истин о Великом Существе и о воскресении мертвых (С. 193).
7. Поглощена смерть победою
Для Соловьева вся история человечества сводится к борьбе двух философем: философемы Жизни и философемы Смерти. Что же означает эта борьба начала Добра с началом зла, борьба между основами Жизни и основами смерти в парадигме Воскресения, по отношению к проблеме Воскресения Христа из мертвых?
Что природная плотская жизнь не только в грубом виде животности, но и связанная формами человеческого общежития, пишет философ, есть жизнь злая и ложная это знали прежде Христа. Знали это индийские мудрецы брамины и буддисты, знали это и греческие философы Платон и его последователи[132].
Индуизм противопоставлял злой жизни природы вечный Дух, фигуры Атмана и Брахмана (Tat tvam asi в представлении Упанишад), буддизм нирвану (в санскрите: nirvana)[133], Платон поместил истинную жизнь в мире идей, иудаизм ожидал ее как Царство Божие, философы александрийской школы пытались связать рассуждения о Логосе с наукой о божественных ипостасях[134], но только христианам всеединая божественная жизнь открылась как факт, как историческая действительность, как живая историческая личность и предстала она в Личности Богочеловека, в котором люди (единственно христиане) познали божественный Логос и Духа не со стороны тех или других логических или метафизических категорий, они познали Логос в своем распятом и воскресшем Спасителе, а Дух в живом, непосредственно ими ощутимом начале их духовного возрождения[135].
Что природная плотская жизнь не только в грубом виде животности, но и связанная формами человеческого общежития, пишет философ, есть жизнь злая и ложная это знали прежде Христа. Знали это индийские мудрецы брамины и буддисты, знали это и греческие философы Платон и его последователи[132].
Индуизм противопоставлял злой жизни природы вечный Дух, фигуры Атмана и Брахмана (Tat tvam asi в представлении Упанишад), буддизм нирвану (в санскрите: nirvana)[133], Платон поместил истинную жизнь в мире идей, иудаизм ожидал ее как Царство Божие, философы александрийской школы пытались связать рассуждения о Логосе с наукой о божественных ипостасях[134], но только христианам всеединая божественная жизнь открылась как факт, как историческая действительность, как живая историческая личность и предстала она в Личности Богочеловека, в котором люди (единственно христиане) познали божественный Логос и Духа не со стороны тех или других логических или метафизических категорий, они познали Логос в своем распятом и воскресшем Спасителе, а Дух в живом, непосредственно ими ощутимом начале их духовного возрождения[135].
Однако же поиски истинной жизни, заполнявшие всю историю человечества, не могут остановиться на одной лишь идее такой жизни, тем более что и сам Христос, пишет Соловьев, не был идеей, а был живым человеком, личностью, в которой эта жизнь нам явилась[136]. Если принять во внимание спасительную миссию Христа, то надо признать, что идеальный, мыслительный, созерцательный этап на пути к истинной жизни уже пройден, он остался в историческом прошлом. Одним словом, после Воплощения и Воскресения Христа мир уже не является и не может быть таким, каким он был раньше, до этих событий. Если Христос действительно одержал победу над силами смерти, над силами зла и хаоса, если смерть была побеждена в Избавлении в триумфе Христа, рассуждает философ, это не означает, что верующие в Христа могут пребывать теперь в пассивном бездействии. Поэтому после Воскресения Христа, пишет Соловьев в Духовных основах жизни, уже недостаточно знать и осуждать эту дурную жизнь, недостаточно даже мыслить и о другой, истинной и благой жизни, которую платонические философы указывали в идеальном мире самосущей истины, красоты и блага (Духовные основы жизни. С. 374). Если действительно в Христе явилась (Ин 1:2) истинная Жизнь, говорит он в своих Духовных основах жизни, нужно на деле показать, что эта жизнь есть, нужно ввести ее в человека и природу, открывши в них подлежащее этой истинной жизни. И если это есть истинная жизнь, то она не может быть бессильной и бездейственной: она должна победить ложную и злую жизнь и подчинить ее дурной закон своей благодати (Духовные основы жизни. С. 374).
Одним словом, хотя христианство является исторической религией, оно не может быть окончательно погребенным в истории, и, чтобы оно не стало всего лишь историческим воспоминанием оно должно одержать фактическую победу над злом, в котором прозябает лежит мир. Если это истинная жизнь, говорит Соловьев, она не может быть бессильной и пассивной: она должна одержать победу над ложной жизнью, над злом, должна его злые законы подчинить своей воле и милости[137]. Поэтому после Воскресения Христова смыслом жизни для христианина уже не является и не может быть само по себе признание бессмысленности мира и бегство от этого мира: таким смыслом должна стать борьба с этой бессмыслицей. Для христианина истинная жизнь не сводится ни к отрицанию мира (буддизм), ни к созерцанию вечных идей (учение Платона), ни к пассивному ожиданию Царства Божьего (иудаизм). Ответом Христа на зло и бессмыслицу мира был его спасительный, Богочеловеческий поступок а отнюдь не только созерцание. Для христианина истинная жизнь это в сущности борьба с началами зла, в котором пребывает мир, иначе говоря, если прежнему миру достаточно было созерцать Бога как идею, то мир и человечество после Пришествия Христа не могут ограничиться созерцанием, а должны жить и действовать на основе явленного миру и человеку Божеского начала, заново сотворяя себя по образу и подобию Бога. Таким образом, после Воскресения
Христа человечеству уже надо не созерцать Бога, а самому действовать по закону Божьему. Новая, основанная Спасителем религия, религия Богочеловечества, уже не может быть только любовью к Богу или принесением ему божеских почестей, она должна стать Божественным действием, то есть совместными действиями Божества и человечества во имя преобразования жизни из телесной и природной (естественной) в духовную и Божественную. Это не творение из ничего, но преобразование, претворение, превращение материи в дух, а телесной жизни в божественную[138].