Бог, человек и зло. Исследование философии Владимира Соловьева - Ян Красицкий 5 стр.

К.Г. Юнг утверждает, что не интегрированная Тень[66], игнорированное не распознанное или вытесненное рациональными доводами зло обладает гораздо большим разрушительным действием, нежели зло осознанное[67], в то время как распознанное и выявленное зло становится активной диалектической силой, высвобождающей скрытые прежде силы духовной и нравственной индивидуации[68]. В этом значении оно, как говорит Мефистофель в поэме Гёте Фауст, часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла[69]" (ein Teil von jener Kraft, die stets das Bąse will und stets das Gute schaft). Духовная память Церкви подтверждает то, что дорога к свету проходит через очищение и духовные сумерки (потемки)[70]. Ни неоправданные ощущения тревоги на что обращает внимание Л. Шестов[71], пережитые философом в последние годы его жизни, ни духовное помрачение и мистический ужас, о которых в явно осудительном тоне пишет Г. Флоровский[72], не в состоянии исчерпать и не исчерпывают полностью духовного смысла переживаний и опыта философа в этот период. Поэтому назвать этот период его жизни, как делает это, например, Флоровский, исключительно периодом духовного помрачения и черного отчаяния[73] значит недооценить его суть, его смысл, не понять его экзистенциональную и духовную ценность. Состояния крайнего духовного одиночества, страха, депрессии, тревоги, даже отчаяния, известные в христианской мистике под именем темной ночи(например, св. Тереза из Лизье[74]), неизбежны на пути к Истине и Свету Ex tenebris Lux. В свое время Гете сказал, что «ужас это лучшая часть человечности». С. Киркегард писал, что, «если бы человек был животным или ангелом, он не знал бы, что такое страх». Но поскольку он синтетичен, он способен бояться, и чем глубже его страх, тем в большей степени он есть человек, и только тот,  утверждает этот датский философ-экзистенциалист,  «кто по-настоящему научился бояться, познал то, что является самым высшим»[75]. Несомненно, на этом этапе Соловьев приблизился к позиции страха и трепета а его страх был страхом избавительным, спасающим через веру (Киркегард). Встреча с демоническими силами,  утверждает К. Мочульский,  не только не омрачила души Соловьева, но, напротив, усилила в ней свет[76]. И это уже не были обманчивые миражи-огоньки периода его оккультистских блужданий, иллюминации теософической гностики, это был свет веры, истинное просветление (Новый Завет 1, 9), тот свет, который во тьме светит (Ин 1, 5).

Несомненна правота Шестова, перекликающегося здесь каким-то образом с Бердяевым и утверждавшего, что в своих последних творениях Соловьев (так же, как его учитель и наставник Шеллинг) скорее затаил окончательную правду о себе и забрал свою тайну с собой в мир иной[77]. Но все же то, что содержится в произведениях Соловьева, не только очень многое говорит о делах души этого русского философа-мистика, но также проливает свет на одну из самых больших тайн, которую веками пытался постичь человеческий дух, блуждая часто среди фальшивых и обманных озарений. Это тайна зла, misterium iniquitatis. Этот свет представляется тем более ценным, что исходит он из собственного внутреннего опыта. И разве Соловьев не имел в виду самого себя, когда писал в Духовных основах жизни (1883), что безбожному человеку не нужен соблазн для того, чтобы творить зло: он делает это просто в силу своей ущербной натуры, по праву греха, который им владеет, в то время как соблазны в истинном значении этого слова встают на пути только духовных, или Божьих людей? И не означает ли это вместе с тем, что люди, не знающие соблазнов, далеки от пути Истины, а самый большой соблазн, в который может впасть христианин,  это желание избежать соблазнов (Забери соблазны, и никто не постигнет спасения, как говорит старая христианская мудрость)? Вопросов здесь действительно много. Но сколько бы их ни было, какими бы они ни были и какие бы ответы мы на них ни давали, одно, как нам кажется, не подлежит сомнению: путь нашего философа был дорогой, ведущей из тьмы к свету А как говорит Апостол, все же обнаруживаемое делается явным от света, ибо все, делающееся явным, свет есть (Еф 5:13).

В конце творческого пути у Соловьева появляется онтологическое, метафизическое зло, сросшееся с самими структурами бытия, а предчувствие прихода Антихриста и близкого конца истории становится основным экзистенциальным ощущением. Не вера во зло, в силы уничтожения, разрушения и смерти в абсолютное зло а вера в Добро и Логос Жизни формирует последнее слово завещания философа. В этом свете Зло сопровождает Добро в силу самой логики, и, если использовать выражение современного исследователя (Ц. Водзинского), речь идет о светотени. Однако вера Соловьева это вера в Добро. Без светотени.

Часть первая

Теософия

Раздел I Две философемы

1. Факт зла

В небольшом трактате, который со многих точек зрения может представлять собой одно из лучших произведений в творческом наследии Соловьева, прежде всего как идеальная форма концентрированного выражения его основной идеи, а именно в Духовных основах жизни[78], обращаясь к словам Евангелиста (Ин: 5,19), философ констатирует: Воистину мир весь во зле лежит. Зло есть всемирный факт, ибо всякая жизнь в природе начинается с борьбы и злобы, продолжается в страдании и рабстве, кончается смертью и тлением[79]. Жизнь природы, жизнь любого вида трудно назвать истинной (праведной) жизнью ибо трудно назвать таким образом то, что начинается и кончается неизбежной смертью. Повторяющаяся биологическая репродукция это, в сущности, постоянная имитация жизни, более того: это увековечение смерти. Смерть только въявь обнаруживает тайну жизни показывает, что жизнь природы есть скрытое тление[80]. Из этого негативного определения вытекает то, что истинная (праведная) жизнь должна быть сопротивлением жизни природы, вида, основанной на законе греха и смерти. Такой Жизни, однако, нет в нашем мире, и этот мир не в состоянии создать такую Жизнь. Из бесчисленного множества мимолетных смертных жизней,  пишет философ в одном из своих Пасхальных писем,  ни в каком случае не выйдет одна бессмертная. Бессмертная жизнь может прийти только из другого мира, находящегося по ту сторону границ, может явить с я нашему миру Тем, кто спит и видит красоту природы, кто хотел бы увидеть истинную Жизнь в богатстве постоянно возрождающейся природы, Соловьев отвечал: реалистика смерть смеется над всем этим великолепием, ибо знает, что красота природы только пестрый, яркий покров на непрерывно разлагающемся трупе[81]. Бессмертие природы это всегдашний обман!

Жизнь вида заключается в размножении существ, в дурной бесконечности {die schlechte Unendlichkeit), в то время как истинная Бесконечность это нечто совершенно иное, чем математическое приближение к бесконечности определенного числа простых и совершенно равных между собою единств (у Соловьева). Есть единство отрицательное,  пишет философ в третьей части своего трактата Россия и Вселенская Церковь,  отъединенное и бесплодное, ограничивающееся исключением всякой множественности Оно представляет простое отрицание, логически предполагающее то, что оно отрицает, и проявляющее себя как начало, произвольно установленное, числа неопределенного. Ибо ничто не препятствует разуму признать несколько простых и совершенно равных между собою единств и затем умножать их число до бесконечности. И если немцы по праву зовут такой процесс дурной бесконечностью [], то простое единство, представляющее его основание, конечно, может быть обозначено как дурное единство. Но есть единство истинное, не противополагающее себя множественности, не исключающее ее, но, в спокойном обладании присущим ему превосходством, господствующее над своей противоположностью и подчиняющее ее своим законам[82]. В противоположность дурной, фальшивой бесконечности истинная Бесконечность заключается в том, что множество видов бытия, их разнообразие и разнородность, не находится в противоречии с их органичным внутренним единством. Бытийный плюрализм не исключает органического монизма, множественность не исключает единства. И хотя такое органическое единство должно стать основой бытийных взаимоотношений, его в мире не существует. Такое единство существует только в Боге как основе абсолютного единства. Бог единственная основа истинного единства. Разнородность, различия, своеобразие видов бытия не исключает их единства, а, напротив, образует, формирует это единство. Монизм Абсолютной основы без этого множества и разнообразия видов бытия был бы пустым монизмом, лишенным живого содержания[83]. Вместе с тем единство, воплощенное в Боге, не является абстрактным, статичным, сведенным до простого тождества Бытия-Абсолюта, не допускающего ничего, кроме самого себя.