Дальше больше. Будто Шамиль счастлив, если придет необходимость, то он, невзирая на свою дряхлость, готов «обнажить ту самую шашку, которую имел счастье получить в дар из рук его Величества».
Шамиль с сыновьями Кази-Мухаммадом и Мухаммадом-Шефи
10 дней Шамиль не давал ответа. На одинадцатый Пржецлавский спросил у старшего сына имама Кази-Мухаммада:
Почему Вы не хотите перевести и написать текст этого письма военному министру?
Мы не умеем хорошо излагать по-арабски, отвечал Кази-Мухаммед. Притом министру и так известно, что сведения о нахождении сына Шамиля в «шайке» Тефик-Бея ложь.
Конечно, нам известно, настаивал Пржецлавский, но за границею могут подумать, что это правда: письмо ваше было бы написано в Париже, в Лондоне, в Константинополе.
Зять Шамиля Абдурахман, игравший роль домашнего секретаря, знавший и русский, и арабский языки, мог бы сделать лучшим образом, но он прикинулся не умевшим заниматься переводом, да и не желавшим исполнять то, что не по душе тестю, да и ему самому тоже.
Пристав, видимо, обещавший военному министру успех в этой акции, остался с носом. И до этого на дух не переносивший семью имама, Пржецлавский теперь всеми ему возможными средствами притеснял калужских пленников.
Каково же было удивление, когда Шамиль вскоре узнал, что приставленный к нему полковник поляк по национальности. Обнаружилось это случайно.
Откуда ты так хорошо знаешь наш Коран и наши изустные предания? спросил имам у Пржецлавского.
Я их читал.
По-арабски?
Нет. Я их читал у литовских татар.
Шамиль, обращаясь к сыну Кази-Мухаммеду, воскликнул:
«О, бедный наш Коран! его перевели на язык гяуров»
С тех пор между ним и полковником выросла глухая стена.
Во время Кавказской войны Пржецлавский служил в штабе генерала И. Д. Лазарева и активно воевал против жителей Чечни и Дагестана. Он являлся эпигоном царизма на Кавказе, потому прикладывал усилия для подавления восстания горцев.
В 1863 году новый мятеж в Польше снова был подавлен, над теми, кто выступал с оружием в руках чинились суд и расправа.
Пржецлавский о событиях в Польше рассказал Шамилю в самых черных красках, особенно напирая на жестокость со стороны Муравьева в Литве и графа Берга в Польше.
В конце беседы пристав объявил, что царь о беспощадности двух названных высокопоставленных лиц ничего не знает и что хорошо было бы, если Шамиль обо всем этом доложил императору. Дагестанец слушал Пржецлавского в пол-уха и ничего не предпринял.
Однако пристав на этом не успокоился. В другой раз он подал Шамилю заранее подготовленный текст, где на арабском языке и русском языках говорилось о милосердии царя, пощадившего кавказские народы 4 года назад. И хорошо бы, говорилось дальше в тексте, если бы царь проявил такое же милосердие и к полякам
«Прошу Вас, полковник, заговорил Шамиль, не обращайтесь ко мне с таким предложениями. Я никогда не осмелюсь беспокоить государя такими письмами».
Видя несговорчивость дагестанца, Пржецлавский не на шутку испугался и не отходил от него, пока тот не дал слово, что о письмах он, Шамиль, впредь будет молчать.
С того дня ненависть П. Г. Пржецлавского к Шамилю и к его семье проявлялась открыто, и к 1865 году отношения между приставом и Шамилем настолько ухудшились, что для разбора дела из Петербурга в Калугу специально прибыл адъютант военного министра полковник Брок. Выслушав обе стороны, Брок вернулся в столицу. Вскоре Шамиль от министерства получил весточку, в которой говорилось, что Пржецлавский любит великого дагестанца и все делает для его спокойной жизни. И все в таком духе Между тем примирение не состоялось, т. к. пристав по-прежнему кляузничал, по пустякам придирался к семье имама, старался рассорить сыновей, распускал слухи, будто имам жаден, а его жены скандалистки.
1-го февраля 1866 года должность пристава пришлось упразднить, и калужские пленники, наконец, были избавлены от возмутителя спокойствия.
Теперь все дела, связанные с дагестанцами, передавались в руки губернатора Калуги Чичагова, ставшего близким другом Шамиля, а его супруга напишет прекрасную книгу о калужском пленнике под названием «Шамиль на Кавказе и в России».
«Казимировская балка»
В 189899 годах в Аранинском укреплении близ Хунзаха стоял 6-й Кубанский пластунский батальон. У одного из офицеров данной части служил денщиком безропотный и тихий солдат Казимир. Очень часто хозяин Казимира возвращался домой пьяным, и тогда начинались издевательства. Без всякой причины офицер избивал денщика, угрожая даже убить его. Не очень он был милостив и тогда, когда оказывался трезвым.
1-го февраля 1866 года должность пристава пришлось упразднить, и калужские пленники, наконец, были избавлены от возмутителя спокойствия.
Теперь все дела, связанные с дагестанцами, передавались в руки губернатора Калуги Чичагова, ставшего близким другом Шамиля, а его супруга напишет прекрасную книгу о калужском пленнике под названием «Шамиль на Кавказе и в России».
«Казимировская балка»
В 189899 годах в Аранинском укреплении близ Хунзаха стоял 6-й Кубанский пластунский батальон. У одного из офицеров данной части служил денщиком безропотный и тихий солдат Казимир. Очень часто хозяин Казимира возвращался домой пьяным, и тогда начинались издевательства. Без всякой причины офицер избивал денщика, угрожая даже убить его. Не очень он был милостив и тогда, когда оказывался трезвым.
Неизвестно, сколько терпел бы солдат, но однажды ему стало невмоготу он выбежал из крепостных ворот, преодолел с полверсты от укрепления, чтобы броситься в пропасть, что рядом с водопадом.
Хунзахский водопад
С тех пор стометровой глубины пропасть хунзахцы в память о поляке именуют «Казимировской балкой».
Лекарь поневоле
Иван Загорский в 1842 году оказался в плену у горцев. Через горы и долины его привели к Шамилю и заключили в подземелье, где поляк попал в среду таких же несчастных, как он сам.
Прошли дни, недели, месяцы никто не собирался их вызволять. Пленные страдали кишечными заболеваниями. Но к их счастью Иван Загорский имел медицинское образование. По просьбе товарищей он обратился к имаму, чтобы ему разрешили собрать лекарственные растения. Шамиль дал согласие. Загорский из собранных в окрестностях Ведено трав готовил настой, поил товарищей и, как он сам рассказывает: «Все мои больные выздоровели».
К тому, что написал выше, добавлю, что туземные лекари помогали Загорскому, где и как искать необходимые травы, а поляк, в свою очередь, передавал им опыт медика, окончившего специальное учебное заведение.
10 лет на чужбине
Много лет назад я получил из г. Львова письмо от некоего человека со смешной фамилией, трудно сочетающейся с его именем Лев Заяц. Он обращался за советом. Заяц хотел побродить по Дагестану и просил, чтобы ему предложили интересный маршрут для многодневного пешего перехода.
Я откликнулся. Лев Заяц прибыл не один. С ним была его супруга Нина рослая, плотная, со светлым лицом женщина. Они оказались людьми интеллигентными, донельзя обязательными. Мы вместе разработали маршрут, разрисовали его, а я вдобавок дал рекомендательные письма к товарищам, у которых они могли бы получить какую-либо помощь.
Через какое-то время из Львова пришло благодарственное письмо, где выражались охи и ахи от увиденного, услышанного и не менее от гостеприимства дагестанцев.
Так и пошло. Почти каждый год чета Зайцев совершала путешествия по Дагестану, не забывая при этом каждый раз приглашать к себе во Львов. Время от времени они радовали меня, присылая вырезки из польской печати сведения о Кавказе, Дагестане, о Шамиле и его сподвижниках.
Наконец, в 1980 году мы с женою решили посетить Львов. На то было несколько причин. Во-первых, Лев Федосеевич Заяц сообщал, что в этом году они по разным причинам не планируют побывать в Дагестане, во-вторых, его семья приготовила для нас сюрприз, который нас весьма обрадует.
Была и третья причина, зовущая в Закарпатье. Нас звала в гости известная дагестанка Резеда Махмудова.
В первой половине июля 1980 года мы оказались в объятиях четы Заяц. Был вечер. Стол был богато сервирован. После сытной еды пошли разговоры о том о сем, а я все думал какой же сюрприз нас ждет? Сюрприз оказался книгой. И какой! В ней поляк Кароль Калиновский рассказывал о том, как во время Кавказской войны попал в плен к горцам и 10 лет находился на чужбине.
Но большой труд Калиновского был написан на польском языке. Отложив все дела в сторону, в тот же вечер Лев Федосеевич начал делать перевод с польского на русский. Делал это он блестяще, и я записывал без помарок. Мы работали в течение четырех дней, с перерывами на еду, небольшие прогулки по Львову и на сон.
Должен заметить, что это первый перевод книги К. Калиновского на русский язык и честь этого принадлежит Льву Федосеевичу Зайцу, которому я бесконечно благодарен, хотя бы потому, что читатель узнает много нового о Кавказской войне, о судьбе людей, оказавшихся в плену у горцев, о Шамиле, его наибах, а главное о самом Кароле Калиновском, 10 лет находившемся на чужбине.