Установление границ неразрывно связано с их пересечением. М. Стайн отмечает, что Гермес, олицетворявший границы в древнегреческой мифологии, обозначал координаты жизнедеятельности, олицетворял оба этих полярных смысла. Аналогичную амбивалентную функцию несет женское божество в ряде индоевропейских культур (например, скифская Апи), сочетая в себе противоположные смыслы замыкания/запрета («змеиная», ограничивающая природа) и «отпирания» замкнутых границ культурного пространства, инициационного перехода и перевоплощения (Михайлин, 2005). В другом контексте об этой двойственности границ говорят в семиотике и культурологии. Так, Юрий Лотман подчеркивает амбивалентность семиосферы, разделяющей и одновременно соединяющей соседствующие культуры, являясь полилингвистической границей между ними (Лотман, 2000, с. 262)[2].
Шведский психоаналитик Анджей Вербарт исследует социокультурные риски функционирования психики в пограничной зоне. С одной стороны, саму психику, точнее эго, можно рассматривать как продукт границ, свершившейся сепарации. Утверждение эго как центра автономного и этического действия сопряжено с укреплением границ эго. С другой стороны, у каждого человека есть и стремление к выходу за границы эго, которые мы ощущаем как препятствие для свободного существования. Значительное отступление от границ эго, бытующее, в частности, в наркотических культурах, может иметь деструктивные последствия как для индивида, так и для социума (Werbart, 2000). Вместе с тем трансформация психики в среднем возрасте сопряжена, как мы знаем, с отказом от доминирования эго, его «ослаблением» в пользу Самости, а значит, с выходом за границы эго.
В своей книге «Жажда смысла» Урсула Виртц и Йорг Зобели (Wirtz, Zöbeli, 1995) анализируют этот парадокс в контексте порождения и поиска смысла. Придание смысла нашей действительности есть творческая деятельность по структурированию бытия, т. е. созданию границ. Но творение своей жизни также неразрывно связано с поиском смысла, предполагающим преодоление выстроенных границ, к чему нас часто побуждает соприкосновение с архетипами коллективного бессознательного. Возможность преодоления выстроенных психикой границ предполагает способность видеть целое, «общий смысл» то, что в разных традициях называется «Богом», «Дао», «трансцендентным началом», а в аналитической психологии означает контакт с Самостью, выстраивание оси эго Самость.
Многие психологи и антропологи подчеркивают условность устанавливаемых границ, отделяющих людей от того, что им чуждо, а значит, суживающих область сознания и активности. Так, антрополог Эдмунд Лич утверждает, что все границы являются искусственными разрывами того, что в естественном виде является неразрывным. Поэтому, в частности, границы являются источником тревоги и конфликтов (Лич, 2001). В трансперсональной психологии подчеркивается, что любая граница означает противостояние внутреннего и внешнего и что проведение границ порождает противоположности и конфликты. Поэтому важно не замещать реальность «картой» нашего сознания (Уилбер, 2003). Трансперсональная психология утверждает, что истинная реальность, «реальная реальность» находится на границах наших способностей познания и за этими границами. Кен Уилбер вводит понятие «предельная (ultimate) реальность», в которой нет никаких границ, суть которой единство противоположностей. Такой выход психики за предустановленные границы Юнг назвал трансцендентной функцией.
Понятие трансценденции, или самотрансценденции, ключевое для трансперсональной психологии и психотерапии, не менее важно оно и для аналитической психологии. Эта динамическая сила выходит за пределы индивидуального бытия. В то же время эта сила определенным образом структурирована, причем структура ее принципиально отличается от привычных нам явлений физического мира и не может быть описана в традиционных научных понятиях.
Норвежские социальные антропологи и психологи провели ряд интересных исследований «пограничных» проблем, связанных с патологическим решением дилеммы границ в сознании современного человека. Так, Йорун Солхейм предложила объяснение быстро распространяющихся в последнее время «культурных болезней» (анорексии, булимии, фибромиалгии и др.), которые она рассматривает как проблемы «пограничной линии», а именно сохранения границ тела. Она полагает, что в современном мире все больше нарушается целостность и неприкосновенность этих границ (особенно это касается женщин), поэтому психика ищет возможности установления новых границ. Одной из таких возможностей оказывается переживание боли, с помощью которого создается некое новое приватное сакральное пространство. Другой норвежский социальный антрополог, Тиан Серхауг, анализирует с этой точки зрения патологию семьи, описывая различные варианты попыток обретения контроля над собственным пространством при нарушении границ: внутреннее пространство может заполняться или опустошаться, увеличиваться или уменьшаться, следствием чего являются пограничные и нарцистические расстройства и другая патология (Solheim, 1998; Sørhaug, 1996; см.: Скэрдеруд, 2003). Финн Скэрдеруд описывает дифференциацию, вносимую защитными границами, как реакцию на неопределенность современного культурного пространства с его размытостью границ (Скэрдеруд, 2003).
Норвежские социальные антропологи и психологи провели ряд интересных исследований «пограничных» проблем, связанных с патологическим решением дилеммы границ в сознании современного человека. Так, Йорун Солхейм предложила объяснение быстро распространяющихся в последнее время «культурных болезней» (анорексии, булимии, фибромиалгии и др.), которые она рассматривает как проблемы «пограничной линии», а именно сохранения границ тела. Она полагает, что в современном мире все больше нарушается целостность и неприкосновенность этих границ (особенно это касается женщин), поэтому психика ищет возможности установления новых границ. Одной из таких возможностей оказывается переживание боли, с помощью которого создается некое новое приватное сакральное пространство. Другой норвежский социальный антрополог, Тиан Серхауг, анализирует с этой точки зрения патологию семьи, описывая различные варианты попыток обретения контроля над собственным пространством при нарушении границ: внутреннее пространство может заполняться или опустошаться, увеличиваться или уменьшаться, следствием чего являются пограничные и нарцистические расстройства и другая патология (Solheim, 1998; Sørhaug, 1996; см.: Скэрдеруд, 2003). Финн Скэрдеруд описывает дифференциацию, вносимую защитными границами, как реакцию на неопределенность современного культурного пространства с его размытостью границ (Скэрдеруд, 2003).
Юнгианский взгляд на проблему позволяет понять природу парадокса границ. В центре внимания оказывается упомянутый выше принцип дифференциации. Дифференциация, необходимое условие индивидуации, имеет важнейшее значение в аналитическом процессе, поскольку только при этом условии возможно возвращение проекций и укрепление эго. Вместе с тем фиксация на дифференцированности может препятствовать интеграции, синтетической стадии процесса развертывания потенциала психики. Поэтому не менее важно и преодоление принципа дифференциации.
Осуществление интеграции значительно труднее для современных людей, преодолевающих ограниченность дифференциации по большей части через компенсаторный бессознательный символизм. Традиционная культура обладает здесь определенными преимуществами за счет доступных механизмов перехода границ культурных пространств. Представителям же современной западной цивилизации для этого необходимы особые условия и усилия, осмысленные в современном психоанализе. Так, Хью Джи обращает внимание на то, что тем, кто хорошо ощущает свои границы, возможно, потребуются усилия по ослаблению этих ощущений, чтобы можно было «продвинуться по пути дальнейшей дифференциации и установления менее жестких пограничных требований» (Джи, 2006, с. 224).
С другой стороны, нужно хорошо осознавать опасности редуцирования дифференциации в аналитическом процессе. Как подчеркивает Эстер Макфарланд Соломон, к такому состоянию могут приводить примитивные уровни коммуникации, подобные проективной идентификации. Несмотря на исключительную диагностическую ценность такого контрпереносного опыта, это может приводить к перверсии этической установки, бесполезным разыгрываниям, а иногда и к опасным нарушениям границ аналитического пространства (Solomon, 2001).
Расширяя видение современной культуры и психики, Юнг описал особые психоидные пространства, парадоксально сочетающие в себе внутреннее и внешнее, выходящие за пределы дихотомий «внутреннее внешнее» и «субъект объект». Стайн обозначает эти пространства как лиминальные[3]. Границы психики находятся в лиминальном пространстве, порождающем такие явления, как синхрония. Синхронию Юнг считал действием психоидных факторов, или архетипов, характерной особенностью которых является неопределенность, выход из собственной системы координат. Это нарушение порядка Юнг называет «трансгрессивностью»[4], потому что эти факторы проявляются как в психической, так и непсихической области (Jung, CW, v. 8, par. 964). Это и есть, как указывает Стайн, пространство индивидуации, включающее в себя и внешнюю, и внутреннюю реальность, и сознание, и бессознательное (Стайн, 2009, с. 125).
Для современной Юнгу науки, в которой господствовали механистические представления о природе и психике, принять эти идеи было крайне трудно. Ситуация не очень сильно изменилась и в настоящее время, хотя налицо признаки смены парадигм. Ограниченность общепринятой точки зрения убедительно продемонстрировал в своей книге «Никаких границ» Кен Уилбер. Существо проблемы он выразил предельно ясно: мы создаем границы и начинаем считать их реальностью, стремясь отрицать и нивелировать нежелаемые полюса появившихся противоположностей (Уилбер, 2003, с. 4748).