И мы ведь тоже бурили у себя, мы сколько денег ухлопали на бурение, однако у нас вот в недрах ничего такого не оказалось.
Как? Вы тоже искали уголь? Или руду железную? полюбопытствовал Кароли.
Нет. Не руду и не уголь Об этом-то мы уж знали, что нет Мы за доломитом охотились, объяснил Лихачев. Доломит он ведь для доменных печей требуется И нашелся такой специалист, сбил нас с женою с толку: «У вас доломит! Бурите!» Вот и бурили Денег, правда, пробурили достаточно, а доломит обманул Ну, одним словом, он хотя и нашелся, только не того процентного отношения, какое требуется. Низкого качества. Годится, конечно, как бутовый камень, только не в домны Да! На этом я, просто говоря, прогорел А у вас, стало быть, целая Голконда? обратился он к Зубенко не улыбаясь. А я и не знал! Вы как-то ни разу не заикнулись даже об этом своем альянсе с бельгийцами.
Не дай бог иметь дела с этими негодяями! уверенно, очень убежденно и горячо отозвался Зубенко, накладывая себе гарниру к жаркому.
Наши союзники, напомнил ему Ливенцев.
Я о тех там, которые у себя дома сидят, не говорю, поправился корнет. Я говорю о тех пройдохах, какие к нам сюда приехали и нас сосут, как пауки.
Однако миллион они для вас на вашей земле нашли же, пытался склонить его на милость даже к приезжим бельгийцам Кароли.
Какой миллион?
Шесть рублей со ста, шестьдесят тысяч с миллиона!
Ну, знаете, так считать если, тогда у Парамонова пятьдесят миллионов в земле лежат! А пятьдесят миллионов и один это большая разница Также надо принять во внимание, какое у меня семейство.
Неужели вы женаты? удивилась Цирцея и почему-то даже опустила при этом свою африканскую собачку на пол.
Я не женат, положим, но ведь еще сколько нас сестер и братьев Это я считаю только родных, а ведь еще сколько двоюродных!.. Нас очень большая семья.
Ну, ваши доходы тоже оказались не маленькие! Это на какую угодно семью хватит, сказал Лихачев.
А Цирцея, безжалостно глядя на заплатанную на локте тужурку Зубенко, добавила язвительно:
Тем более при ваших скромных привычках.
Привычки зависят от воспитания, буркнул Зубенко, не поднимая глаз.
Ливенцеву стало даже как-то жаль его, точно его травили со всех сторон, и виноватым в этой травле оказался не кто иной, как он же сам, Ливенцев, сболтнувший сказанное Моняковым, мог бы ведь и промолчать. И, желая отвести разговор в сторону, он спросил Зубенко:
Что же, пшеницу сеете на своей земле?
Сеем и пшеницу, подумав, ответил Зубенко.
Ага! Вот видите! Значит, вам тоже необходимы проливы?
Почему такое? Проливы? Мне? несколько удивился, но и насторожился, как перед новой издевкой, Зубенко.
Мы только что пришли к выводу, что всем помещикам России, у которых на полях пшеница, Дарданеллы необходимы, как воздух Давайте же выпьем с вами за Дарданеллы! поднял недопитую рюмку Ливенцев.
Я не пью, с достоинством ответил Зубенко.
Как? Совсем никогда не пили? изумленно поглядел на него Мазанка.
Никогда не пил. И не курил также.
Много потеряли! сказал Мазанка, а Кароли ошарашенно выпятил губы:
Накажи меня бог, первый раз такого человека вижу! Куда же вы свои миллионы намерены девать?
Что не пьет и не курит это верно, сказал Лихачев. И очень хороший службист, рекомендую! У него все и всегда в порядке. При таком субалтерне эскадронный командир может быть спокойным перед любым смотром и перед любой ревизией.
Ливенцев принял эту рекомендацию как желание Лихачева вывести своего корнета из неловкого положения, хотя и не понимал как следует, в чем же именно тут неловкость. И только когда пригляделся к Цирцее вплотную, как привык приглядываться к людям, понял, что Лихачев говорил это не для них трех, а для нее одной, для той, которую теперь перестали уж совсем занимать голая коричневая собачка и две белых болонки. Она дала им каждой в свою мисочку по куску рагу из баранины, и около нее теперь шло деловитое чавканье и урчанье, как около подлинной Цирцеи на ее острове, и она была теперь явно разгневана тем, что тот, который носил около нее, ею как будто и данный ему, облик простеца и бедняка, оказался вдруг перевоплотившимся самовольно во что-то другое, вдруг как-то неожиданно сделался далеко не так прост и, главное, совсем не беден, даже очень богат!
Да, у нее было явно негодующее лицо. На Зубенко она смотрела не отрываясь. Ливенцев понял, что это женщина властная.
Да, у нее было явно негодующее лицо. На Зубенко она смотрела не отрываясь. Ливенцев понял, что это женщина властная.
И вот еще что он понял: что он сам как будто человек с другой планеты среди остальных; что здесь, в Балаклаве, за одним столом с ним, получающим только свое полуторасторублевое жалованье прапорщика и больше ниоткуда ничего, сидят всё богатые люди. Об адвокате Кароли он знал, что у него прекрасный дом в Мариуполе, что сюда, в Севастополь, он взял свой выезд красивый кабриолет и пару дышловых лошадей, неизвестно почему уцелевших пока от мобилизации; трое остальных были помещики, из которых самым богатым оказался самый незаметный на вид и преувеличенно скромный в своих привычках, не захотевший тратить даже двугривенного на третьи звездочки себе на погоны, хотя и мог бы носить погоны поручика так же незаконно, как и Кароли.
Над тем, что говорил ему о Зубенко дня два назад этот радикал, земец, доктор Моняков, он пытался думать только теперь и удивленно видел, что молодой еще степной помещик этот, обладатель миллионов, захлестнут как-то до потери самого себя своими богатствами, что как-нибудь пользоваться ими он совсем не умеет, даже боится, что он умеет их только стеречь, может стремиться их увеличить, но совершенно лишен способности их тратить, и в нем появилась какая-то не то что отчужденность, а даже брезгливость к этим всем, чересчур связанным с землею, преувеличенно земным людям и к Цирцее с ее африканскими и прочими собачками, и он сказал, улыбаясь, как всегда, когда чувствовал брезгливость:
Господа! У меня нет ни имения, ни дома, ничего вообще, кроме знания математики, и то приблизительного, конечно. Но математика не нуждается в защите при помощи кавалерии, а также штыков и пулеметов Да на нее никто и не нападает: какая корысть нападать на какую-нибудь теорию парабол и гипербол? А вот напасть на имения с их пшеницей или на угольные копи тут есть так называемый казус белли. Говорят уже, что теперешняя война война угля и железа и доломита, конечно, поскольку он необходим для железа. (Тут Ливенцев улыбнулся в сторону Цирцеи.) Вопрос теперь, значит, только в том, чтобы нам всем, и мне тоже, представьте, как это ни странно! суметь защитить все наши пшеничные поля и угольные копи.
Как защитить? глянул на него непонимающе Лихачев.
От кого защитить? спросил Мазанка. Кто на них покушается?
Вот тебе на! Разве немцы не заняли у нас часть Польши? удивился Ливенцев.
А мы разве не заняли часть Пруссии? спросил Лихачев. Линия фронта может, конечно, колебаться то здесь, то там, но-о до наших коренных русских земель куда же добраться немцам? Ни-ко-гда этого не будет! Да и вообще пустяки Наше военное министерство урок японской войны учло это теперь для всех очевидно Нет, война кончится месяца через два-три
А вы как думаете? обратился Ливенцев к Зубенко.
Зубенко подумал, помял хлебный мякиш между толстыми пальцами и сказал решительно:
К новому году кончат войну!
Кароли же горячо добавил:
И как только Вильгельм попадется в плен, накажи меня бог, об него готов тогда буду целый день спички тушить! Так он мне с этой войной надоел, проклятый!
Ливенцев поглядел на него и расхохотался вдруг.
А если если не через два месяца, а и через два года не кончат войну? еле проговорил он сквозь хохот.
Абсурд! махнул рукою Лихачев.
Чепуха! сказал Мазанка.
Мне надо насчет сена распорядиться, вдруг поднялся из-за стола, наклоняя голову в сторону Цирцеи, Зубенко. Сейчас же надо послать подводы, а то ведь на сено много охотников Не успеешь оглянуться артиллеристы заберут, а потом ищи-свищи!
Да-да! Вот именно: ищи-свищи! Идите, идите, забеспокоился и Лихачев, а Мазанка кивнул Кароли:
Надо бы и нам ехать
Но хотя Зубенко и ушел, простившись с ними, их остановил Лихачев, так как подавали еще чай (на серебряном подносе, и стаканы в подстаканниках старого серебра), ликерные узенькие рюмочки и пузатую черную бутылку бенедиктина.
Ка-ков оказался скромник наш Зубенко! сказала Цирцея, снова усаживая на колени африканку и укутывая ее платком. Ведь если бы вы не сказали нам, то откуда бы мы могли узнать, что это богач? Если бы мы имели хотя бы половину его состояния! А ведь он
Она остановилась, не договорив, но Ливенцев понял ее так, будто хотела она добавить: «каждый день обедает на наш счет!»