И несколько дней потом прошло не в бестолковой, а вполне осмысленной суматохе: в четырех огромных ротах дружины пригоняли, ввиду наступающей осени, теплую казенную обмундировку, в которой люди, распущенные зимою, по окончании войны, разъедутся по домам, это было похоже на дело.
Но, получив обмундировку, дружина стала назначаться комендантом города в наряды на гарнизонную службу. И однажды Ливенцев был отправлен с восемьюдесятью ратниками в распоряжение градоначальника.
Помещение для назначенных в наряд отвели на паровой мельнице грека Ичаджика, где на дворе кишели утки, пожирая отруби из кормушек и разводя кругом вонючую грязь. В длинном подвальном этаже мельницы поставлены были нары и висел телефон для связи с градоначальством, но до сумерек никто не звонил. А когда стемнело, явился городовой, чтобы отвести двадцать пять человек при старшем унтер-офицере на сторожевую службу. Через два часа он же пришел за сменой.
Отлучаться с мельницы сам Ливенцев не имел права: могло быть передано по телефону из градоначальства какое-нибудь важное распоряжение. А пришедшая на отдых первая смена чувствовала себя заметно сконфуженной.
Что вы там делали полезного для отечества? спросил своих ратников Ливенцев.
Ратники фыркнули и закрутили головами, а унтер-офицер Старосила, человек бородатый, степенный, старше сорока лет, ответил, подумав:
Ну, одним словом вам сказать, ваше благородие, ащеульничали!
Как? Ащеульничали?.. Гм Слово весьма малопонятное и требует объяснения, сказал Ливенцев, пытаясь сам догадаться, что значит и это слово и сконфуженность ратников.
Дома эти самые нехорошие тут поблизу, пояснил Старосила. И вот, одним словом
Какие нехорошие дома? Терпимости, что ли?
Так точно!.. И вот, стало быть, по одной улице дома к этим девкам матросня ходит, а на другой улице рядом там для артиллерии девки
Хорошо, а вы были при чем? Для ополченцев, что ли, дома там отводились?
Никак нет. Ополченцам пока нет такого положения.
Ратники прыснули.
Не понимаю, что вы могли там делать! сказал Ливенцев, испытующе глядя в бороду Старосилы.
Мы, ваше благородие, вроде бы патрулями ходили, чтобы скандалу где не было, а также вредной драки. Через то это могло быть, что матросня, она, конечно ей, одним словом, получше девки пришлись, а что касается артиллерии той похуже.
Ну?
Ну, а всякому, ваше благородие, хотится, чтобы получше, вот черезо что артиллерия к матросне на улицу лезет, и начинается тут у них свалка на улице: артиллерия лезет, а матросня не дозволяет.
А вы что должны были делать?
А мы, вроде бы, должны их разводить, ваше благородие.
Вот так раз-во-дя-щие!
Ратники хохотали кругом.
Известно, на военной службе всего насмотришься, кротко закончил Старосила.
Хорошо, сказал Ливенцев. Вот вернемся в дружину, я подам командиру рапорт, что это за наряд такой и нельзя ли этот наряд на будущее время похерить А теперь пока ложись, хлопцы, спать!
Но долго не спали ратники, а заливисто хохотали по углам; действительно, наряд был не совсем обыкновенный. И кто-то просил ротного сказочника Дудку рассказать сказку.
Дудка был очень толстогубый, молодой еще малый, угрюмого вида, так что предположить в нем сказочника никак не мог Ливенцев, и он начал, проворно шлепая губами, длинную, что было важно, сказку о трех Иванах: коровьем, кобыльем и овечьем, и каком-то Лиходее, который держит под замком на высоченном дубу красавицу. Эту красавицу и хотят освободить Иваны и взять себе в жены.
Сначала едет к Лиходею Иван Овечий, а Лиходей говорит:
Ты приихав до мене биться, чи мириться?
Иван Овечий тому Лиходею ответ:
Я приихав до тебе совсим не мириться, хай ты сгоришь, а приихав я до тебе биться!
Да как-ак вшкварит ему! замахивается кулаком Дудка, а слушатели хохочут от удовольствия.
Лиходей оказался сильнее все-таки Ивана Овечьего и его одолел. Но пока они бились, вертелась тут же поблизости сорока. «Они бьются себе, они бьются, а сорока стрекочет-регочет» И когда убил Лиходей Ивана Овечьего, сорока полетела за мертвой и живой водой. А Иван Коровий, не дождавшись Ивана Овечьего, поехал к Лиходею и натыкается на убитого, который «лежит себе ни мур-мур».
Покуривая толстую кручонку и то и дело сплевывая на пол и затирая сапогом, Дудка рассказывал однообразно, но складно, как Лиходей убил и Ивана Коровьего и потом Ивана Кобыльего, но сорока оживила тем временем Ивана Овечьего, и только что управился Лиходей с Иваном Кобыльим, снова идет на него биться, а не мириться Иван Овечий, а потом воскрешенный сорокой Иван Коровий, а там Иван Кобылий Конечно, Лиходею ничего не остается делать, как бежать от этих бессмертных и уступить им красавицу на дубу.
Как раз когда кончил свою сказку Дудка, пришла, также фыркающая от смеха, вторая смена, а с нею вместе неожиданно для Ливенцева пришел Демка. Оказалось, что он встретил эту смену недалеко от мельницы Ичаджика и кого-то узнал из ратников.
А-а! Демка! Где же ты пропадал последнее время? спросил Ливенцев. Кажется, с неделю я тебя не видал.
Я-то?.. Я в Балаклаве был, пытался улыбнуться Демка, но улыбка ему вообще не удавалась.
В Балаклаве? У кого же ты там был? У ротмистра Лихачева?
Ага!.. В эскадроне.
Ты что же думал, что эскадрон наш на своих лошадях скорее до фронта доскачет, чем мы пешие дойдем?
Ага! Верхом ездить учился, буркнул Демка.
Гм Засела в тебя эта скверная идея охотиться за черепами немцев. Ах, Демка, Демка!
А что же им спустить это? при электрической лампочке сверкнул раскосыми глазами Демка. Никогда не спущу!
Чего же ты именно не спустишь?
Того!.. Как это они наших солдат пленных живыми в землю закапывают? Хорошо это? Спустить это можно?
Откуда ты это знаешь?
Знаю! Ребята в газетах читали!
Может, это и выдумка: немцы народ культурный.
Выдумка! Пальцы нашим пленным отрезают, чтоб они больше стрелять не могли. А каких прямо в землю
А немецкие газеты про наших солдат то же самое пишут.
Не-ет! Наши этого не сделают. Пускай не брешут!
Давай с тобой лучше думать, что все это одна брехня на человека, кто бы он ни был И потом вот что, Демка Ты ел что-нибудь сегодня? Может, это ты с голодухи такой свирепый?
А то не ел? подозрительно поглядел Демка.
А что же ты так поздно по улицам ходишь?
Да я ведь прямо из Балаклавы сюда.
Тебя, что же, погнали оттуда?
Ну да, «погнали»! Я сам ушел Когда они на войну даже не собираются. А вам уж шинеля повыдавали.
Шинеля и там будут получать не сегодня-завтра. Только там шинеля другого образца с длинным раструбом А домой тебе не хочется ехать?
Чего я там забыл? насупился Демка.
Отца с матерью забыл Семена Михайловича и Василису Никитичну.
Демка, услышав это, оглянулся кругом, ища глазами, кто мог тут сказать этому прапорщику, как зовут его отца и мать, но, не найдя такого, уставился, усиленно мигая, на Ливенцева.
Думаешь, откуда я мог взять Семена Михайловича и Василису Никитичну? Добрые люди сказали Нехорошо, брат Демка! Даже если ты и кровавым мстителем хочешь быть не советую. Без тебя у нас в России народу хватит. Чего другого, а народу сколько угодно Ехал бы ты лучше к своим старикам, право.
Они разве старики? Вот, значит, вы и не знаете! повеселел Демка. Вовсе они не старики еще.
Чем же тебе они надоели? Бьют, что ли, тебя?
Ну да! Еще чего! Бью-ут! И Демка поглядел с вызовом.
Я тоже слыхал о них, что люди они хорошие И будто они о тебе беспокоятся, что ты здесь зря погибаешь. Что зря, то зря это правда. Ехал бы ты лучше домой.
Уж вы мне один раз это говорили Домой! презрительно протянул Демка и вдруг пошел проворно к двери.
Куда ты? Заблудишься в темноте! Уж так и быть, пришел, так ложись спать в нашей гостинице! кричал ему Ливенцев, но он все-таки ушел.
А Старосила говорил Ливенцеву:
Его, ваше благородие, теперь уж на путь не наставишь. Теперь отец-мать без него живи; этот малый погибший.
IVПолучен был приказ докупить для надобностей дружины к тем, какие стояли уже на конюшне, еще десятка четыре лошадей обозных, ротных и ординарческих, и так как на покупку выдавались из полевого казначейства довольно большие деньги, то естественно, что это взволновало офицерский состав дружины.
Попасть в полковые ремонтеры издавна в русской армии считалось большой удачей жизни, хотя и требовало известного знания лошадиных статей и повадок коннозаводчиков и барышников. Теперь, после мобилизации лошадей, многое из трудностей этого дела было упрощено, а денежный соблазн остался тот же самый.
Поэтому все в дружине яростно стремились попасть в ремонтеры, а так как дружина сформирована была в Мариуполе, то всеми предлагалось ехать за лошадьми не куда-нибудь еще, а непременно в Мариуполь.
Командир дружины, Полетика, выслушивал всех довольно добродушно, потому что не имел привычки кого-нибудь слушать внимательно, а всегда думал о чем-нибудь своем или ни о чем не думал, но, наконец, сказал он с чувством:
Красавцы, черт вас возьми! Ведь это вопрос как его называют ну?