Вспоминая, военный то и дело спотыкался о профессионализмы. Ксения многое не понимала. Она видела оружие лишь по телевизору. Мирные черноморские горы с веселыми отпускниками высились далеко в детстве, в стороне от мифических склонов из кинохроники о бородатых басмачах. Колонна, обстрел. Ксения живо представила лишь, как вспыхнула головная цистерна, потому что видела такой фильм с Куравлевым. Только там Пашка Пирамидон отогнал пустой бензовоз и сломал ногу. А здесь погиб водитель машины, Сережка его заменил и не успел спрыгнуть
А зачем он отогнал машину? осторожно спросила девушка.
Иначе нас бы там всех положили. Проход узкий, наливник не спихнуть
Больше некому было?
Серега был ближе всех.
А вы?
Я замыкал колонну. Не было времени рассуждать.
А вы? Что вы там все делали на этой дороге? Что вам было там надо?
Офицер тяжело вздохнул. Он смотрел за плечо девушки.
Не знаю. Только, если б не Сережа, мы бы не разговаривали.
Лучше бы не разговаривали! Простите! Ксения уткнулась подбородком в грудь. Отсюда все это ужасно. Непонятно. Она вскинула голову. Но зачем, зачем он туда поехал? Зачем туда вообще надо ехать? Ведь он был такой такой честный, он так любил людей. Неужели нельзя никого не убивать. В чем смысл вашей войны? В каждой жизни и смерти должен быть смысл. Какой смысл в его смерти?
Рыжий покосился на девушку: не в себе, что ли? И снова посмотрел за ее плечо.
Серега был настоящим офицером, выполнял приказ, берег своих и его любили. Правда, рыжий хмыкнул, любил порассуждать. Говорил: если бы наших предков подмяли, тогда бы нам нечего было жабры раздувать. А теперь надо защищать то, что создавали другие. Вот и все. А отсюда, возможно, виднее! Офицер покривил губы.
Тут Ксению обдало жаром. Она вспомнила: за ее спиной в прозрачном целлофановом чехле висело свадебное платье. Девушка покраснела и потупилась, так, словно сидела в этом платье и рыжий обо всем догадался. В словах офицера теперь ей чудилась ирония и укор.
Из последнего отпуска он вернулся странный. Говорил, в части ему спокойнее, чем дома. Здесь он рассчитывает на себя и на тех, кто рядом. А дома все чужое. Так бывает после отпуска. С таким настроением лучше на рожон не лезть. Рыжий помолчал. Он вас любил.
Девушка прижала подбородок к кулакам и сказала сдавленным голосом:
Там это важно?
Наверное. У меня только мама. Думаешь, прежде чем без нужды башку подставлять.
Когда офицер ушел, Ксения все пыталась представить последний миг Сережки, взрыв, пламя. Потом снова ходила к Красновским. К гробу уже положили букет. У изголовья из черной рамки улыбался Сережка в парадном мундире. На красных подушечках лежали два ордена и медали. На снимке Сережка казался Ксении значительным и мужественным. А в уголках его глаз затаенная грусть, словно он спрашивал ее: как ты без меня?
«Дрянь! Дрянь! Изза меня» Но гдето среди неразберихи чувств чугунела странная мысль: смерть на этой войне нелепа, как гибель под троллейбусом, несчастный случай. Она, домашние, те, кто управляют ими, все они совершили чудовищную ошибку, за которую поплатился лишь Сережка. А других это война не касается. Сережка талантливый, хороший, любимый убит! Ребенок это лучшее, что Сергей успел за короткую жизнь. И кто Ксения, чтобы самовластно отнять у их малыша память об отце!
Ксения очнулась на пустынной сырой улице у подъезда лицо было мокрым то ли от липкой измороси, то ли от слез и повернула домой.
На кухне Борис ел борщ, и, закатав рукава, с занесенной ложкой, Ксения увидела жениха через отражение в зеркале в хорошем настроении умничал:
Нет, нет, Сан Николаич, люди создали цивилизацию от скуки и от лени. Им надоело в пещере рассуждать о вечном и неразрешимом, и они придумали бога, карты и казино. Надоело гоняться за мамонтами пешкодралом и они оседлали лошадей и изобрели двигатель внутреннего сгорания
Мать мыла посуду. Отец гремел бутылками на балконе.
Ленчик приедет к половине завязывать ленты на машинах. Остальные сразу в загс, чтобы не мелькать перед Красновскими! с набитым ртом ответил Борис на реплику тестя. Он промокнул салфеткой подбородок, блестевший от жира.
А как же коньячный спирт? вяло пробасил отец.
Саня, всего хватает. Кто его будет пить?
Ленчик заберет! примирил родню Борис.
Ленчик заберет! примирил родню Борис.
Вера Андреевна увидела дочь и отвела взгляд. В дверях отец поискал, чем вытереть растопыренные, испачканные пальцы. Борис быстро прожевал и заулыбался, готовясь, чтото сказать невесте. Ксения ощутила себя, словно, в бесконечном лабиринте, где выход из мрачной паутины коридоров становится входом, и все повторяется. Она внутренне съежилась, будто перед нырком в прорубь.
Боря, мне надо тебе чтото сказать! Пойдем ко мне в комнату!
Мать загремела посудой. Отец скрылся на балконе. Борис обсосал кость, промокнул рот и смял в тарелке бумажную салфетку.
Опять двадцать пять! проворчал он, и, неохотно отправился за невестой.
Он слушал Ксению, и сытое выражение на его лицо сменила бледность. Рот перекосила кривая ухмылка. Хмельницкий, сгорбившись, присел в кресло. Он был оглушен. И чем дольше слушал, тем меньше понимал, что говорит Ксения. Наконец, он поморщился, словно от боли, и постарался вникнуть в слова:
Потому я не могу не быть с ним. Ксения помолчала. Мы, наверное, уже не увидимся. И я не имею права тебе говорить чтолибо, после всего, что произошло. Но ты должен знать. Ты не мог, хотя бы не задумываться об этом! Ты ведь знал, что я его жена. Там, у скамейки сказал, что тебе все равно. Но тебе не все равно. И каждый день ты покупал меня, чтобы свести с ним счеты. Чтобы поломать все, что у нас с Сережей еще было. Доказать себе и мне, что за деньги можно купить все. И купил меня. Может быть, ты даже взял бы меня такой, какая я есть, зная, что я дрянь, и выхожу за тебя изза денег. А, узнав правду, мстил бы мне за свое великодушие, за свое унижение, за то, за что оплатил. Но так мне не нужно
А как тебе нужно?
Ксения села на диван и уткнула подбородок в кулаки.
Откуда ты знаешь, что я делал бы? с грустной иронией спросил Борис и внимательно посмотрел на девушку. Откуда в тебе это? Ведь я тебя люблю. И знаю, гадости, о которых ты говоришь, ты никогда бы не сделала. Думать и делать, не одно и тоже.
Он помолчал.
Родители знают?
Да. Я утром им рассказала
Борис кивнул. Первым его порывом было уйти. Но завтрашний день со всей его чехардой, которую все равно комуто придется растаскивать, толкался в воображении. Машины, гости, наряды, видео, продукты, вино. Столько сил положено! Борис мстительно хватался за обидные ответы на несправедливые упреки. И тут увидел себя глазами Ксении. Он признался себе: она права. Он ненавидел Красновского и как любой мужчина отвоевывал любимую женщину у соперника. Но теперь считаться не с кем. Решается их с Ксюшей жизнь:
То, как ты поступаешь, еще большее зло, чем то, в котором ты меня винишь! проговорил Хмельницкий. Возможно, меня не за что любить и уважать. Но разве я совершил низость и бросил в беде любимого человека? Ты покаялась перед ним, передо мной, признала сделанное тобой зло. И все? А мне, твоим родителям, моей маме, моим друзьям остается расхлебывать все это. Не слишком ли просто? Твой парень лежит там, в гробу, Борис ткнул пальцем на стену. И те, кто придут завтра, поймут, что играть свадьбу под носом у его родителей кощунство. А те, кто не поймут, черт с ними! Но никто не поймет, за что ты обо всех вытерла ноги, спекулируя памятью Сергея.
Что ты предлагаешь?
Не знаю.
Борис тяжело вздохнул.
Скажи, ты меня хоть немного любишь? Он боялся смотреть в ее глаза. Ведь было у нас чтото хорошее!
Ксения потупилась.
Да, люблю! выдохнула она. Но иначе поступить не могу. Это его ребенок.
Хмельницкий медленно раскатал рукава рубашки и поднялся.
Давай сегодня ничего решать не будем, проговорил он. У нас еще есть время.
На кухне Каретников капал жене и себе корвалол.
Хмельницкий в прихожей надел туфли.
Боря, погодика! негромко позвал Александр Николаевич. Он встал в кухонном проеме боком к Борису и виновато смотрел ему в ноги. Ты прости нас. Мы завтра, какнибудь уладим. В загсе и вообще. Так что не беспокойся.
Вера Андреевна, заплаканная, не вставая с табуретки, выглянула изза мужа. Она согласно закивала и высморкалась в салфетку.
Что же вы со мной такто, Сан Николаевич? Как с посторонним.
Тот пожал плечами.
А ты прости нас! Прости! Прости меня. Не угодить всем боялся. Дочке не угодить. Тебе. Ты думал, мне бы ее поскорее и выгодней замуж выдать? Она еще жизнью не тертая. Какой с нее спрос? А ты, молодой мужик. У тебя душа еще нараспашку должна быть. А ты одно: сколько стоит, да ка бы чего не вышло! Об колено ее ломал, когда она еще в себе не разобралась. За такое морду бьют. Серега был честнее нас. Если бы он был жив, этого бы не было!